Прокурор дьявола. Жатва, стр. 1

Эльдар Дейноров, Майя Астахова

Прокурор дьявола. Жатва

(Авторский сборник)

ПРОКУРОР ДЬЯВОЛА

Пролог

На ничейной земле

Этот сон — с самыми различными вариациями — снился ему с самого детства. Сон был ярким, цветным и протяженным по времени. Иногда он видел все события как бы со стороны, иногда — был персонажем собственных сновидений. Порой он не понимал речи тех, кого видел, порой понимал — хотя не во сне, а в жизни так и не выучился чисто говорить на этом языке, да и понимал слова с трудом, с пятого на десятое. Но то в жизни, а во сне все было совершенно, абсолютно иначе.

В детстве он не мог представить себе, к чему все это снится. Вот только спросить было совершенно не у кого.

С некоторых пор — примерно, когда ему исполнилось шестнадцать — начал догадываться. Теперь — знал почти наверняка.

Да и в самом деле — если кому-то снится один и тот же сон, это наводит на некоторые подозрения, не правда ли? Врачи — приземленные материалисты — начнут искать проблемы со здоровьем. Но проблем-то у него не было! Никаких проблем!

А может, дело совсем в другом? Может, перед ним прокручивалась некая информация? И он должен ее отыскать?

Во всяком случае, те места, которые он видел в своем сне, действительно существовали — хотя он никогда в них не бывал. Одежда людей совершенно не соответствовала нынешнему времени, но это совсем не означало, что она была плодом фантазии. О нет, — была в стране из его сна эпоха, в которую одевались именно так. Говорили именно так. Оружие было именно таким.

Все мельчайшие детали сна оказывались реальностью — стоило только раздобыть очередное пособие по истории. Хуже того, он мог бы кое в чем нынешних историков подправить — в тех самых мелочах. Почему-то была твердая уверенность — прав именно он со своими странными снами. Только зачем их подправлять, да и кто он такой перед этими кандидатами-докторами?

Почему-то сон погружал его в состояние безысходной тоски. Но, как сказал мудрец, «и это пройдет». И тоска действительно сменилась бульдожьим упорством — желанием понять, что все это означает.

А потом появилось то, что он назвал «Дар», — и все стало на свои законные места.

И все же, сон иногда навещал его и теперь — детальный, подробный. И отчего-то — сжимающий сердце…

…Небо было серым и унылым. Невероятно унылым и невероятно серым — чему удивляться совершенно не приходилось. Осень. Дожди. Холодный ветер. Да и в солнечный день в этом городишке вряд ли было бы сейчас намного радостнее.

Маленький старинный городок казался пустым. Вымершим. Такого, наверное, не случалось и в стародавние времена после моровых поветрий — не всех же выкашивала чума, кто-то же должен был выжить!

А вот сейчас, похоже, жители его покинули. Надолго ли? Этого сказать не мог никто…

Изредка тишину городка нарушали звуки, к которым не были привычны эти тянущиеся ввысь дома с остроугольными крышами, маленькие церковки и ратуша с часами (часы сейчас стояли, словно бы время на главной площади замерло с уходом последнего из горожан). Порой в небе, за облаками раздавался очень характерный гул, а иной раз в разрыве среди туч мелькал черный силуэт. В таких случаях где-то на окраине городка слышался грохот, и стекла ратуши опасливо звенели, словно бы предвещая недоброе.

Но такое случалось далеко не всегда. Чаще в тишину и шелест дождя вламывались совершенно иные, более понятные звуки. Например, крадущиеся шаги солдат, раздававшиеся по ночам. Но уж такого-то город наслушался вдоволь — за все века, что он стоял здесь. Римляне, варвары (а до римлян — неведомые историкам расы и народы), потом франки, германцы, рыцари всех мастей, восставшие горожане. Потом были солдаты Великой Революции, Наполеон… А уж за последние полвека — и подумать-то страшно. И вымирал-то этот городок уже не раз: жители бежали перед наступающим врагом. Сейчас-то, хотя бы, им дали спокойно эвакуироваться. Впрочем, враг почему-то не торопился — он спокойно отсиживался за своей линией укреплений — совсем рядом отсюда. Свои не спешили тоже. Укрепления, — да еще какие! — были и у них. Словом, две крепости осадили друг друга. Иногда постреливали, в иные дни — отмалчивались.

Странно?

Еще бы не странно! Да и саму войну уже успели окрестить «странной».

Были в этом городе и иные звуки. Негромкие щелчки выстрелов, тихие, отрывистые команды…

Покинутый город не мог знать, что он теперь стал — «ничейной землей». Не могли этого знать и существа, которые были единственным его постоянным населением…

…Когда Джордж Хэнкс почувствовал, что теряет равновесие и мягко приземляется прямо в лужу грязи у ветхой стены какой-то лавки, которую хозяева заботливо заколотили, прежде чем уехать из города, он еще не понял, насколько близко была его смерть. Он осознал это не в тот момент, когда что-то мягкое бросилось ему под ноги, и даже не в ту секунду, когда он сжал зубы, чтобы не высказать все, что он думает об этой чертовой темноте и этих чертовых запутанных переулках, — шуметь было нельзя, и он отлично об этом знал.

Он понял все только мгновение спустя — над его головой что-то щелкнуло, и на него посыпалась каменная крошка. Означать это могло только одно — снайпер! Чей — можно даже и не спрашивать.

Еще секунда — и быть ему трупом. Потом его, конечно бы нашли, похоронили бы честь по чести, может быть, даже в газете написали бы — мол, героически погиб во время действий патруля!.. Толку-то! Мертвому ничего не нужно — ни славы, ни почета, ни даже Креста Виктории. Мертвому нужно лежать. И тихо разлагаться в могиле. Джорджу Хэнксу было двадцать лет, и его такое будущее очень не устраивало.