Единственная, стр. 22

Однако на меня сейчас же напала дремота. Мама-то пришла, но я уже не могла рассказать ей про самое главное. У меня в постели такая ложбина, от нее кривится позвоночник (скоро мне купят тахту), зато спится в ней божественно. Я хотела погасить ночную лампу, но не могла даже руки протянуть.

Я еще слышала, как мама расчесывает волосы. Электричество так и щелкало, из-под гребешка выскакивали искры. Я их не видела, так как была не в состоянии открыть глаза, но знала, что они летают вокруг маминой головы, как маленькие голубые мушки.

Проснулась я в десять часов! Ну, не жалко ли так тратить время каникул? Всюду было тихо, как в заснеженном лесу. Все было убрано. Даже около моей постели!

Бабушка сидела в кухне, смешно смотрела в книгу через очки в простой оправе, но сразу сняла их и надела другие — не для чтения.

Она уже изготовила список всего, что я забыла. Стала я читать:

1. Домашние туфли (конечно, остались там под кроватью).

2. Одна варежка (сгорела на печке).

3. Четыре носовых платка (один я потеряла, когда поднималась по канатной дороге, остальные не знаю где).

4. Пара рейтуз (их я отдала Бабуле, потому что она мерзла: проделала дырки для рук, а резинку затянула ей вокруг шеи).

5. Две майки (понятия не имею, куда они девались).

6. Все для рисования (ну ясно, бросила тогда в столовой).

7. Предметы туалета (да ну, забыла только зубную щетку, пасту, стаканчик и полотенце).

— Не понимаю твое пристрастие все преувеличивать, — сказала я бабушке: ей всегда ужасно жалко всякой ерунды.

На самом деле я иной раз и не такое забываю! Даже самые нужные вещи. Могу, например, отправиться на урок рисования, а с собой возьму школьный портфель, в котором ни одного карандашика. Или летом на пляже вдруг обнаруживаю, что не взяла купальник. Из школы я чуть не каждую перемену бегаю домой за забытыми вещами. А из молочной принесу что угодно, кроме молока.

— Ужо погоди, — пугает меня бабушка, — когда-нибудь голову потеряешь, тем и кончится!

Господи! Слыхала я это сто тысяч раз!

Я спустилась к Еве. Они все еще не приехали из Чаниковц. Встретила Марцелу. Позвала к нам, но ей было некогда. Она потеряла сезонный билет на каток и теперь мчалась загонять книги букинисту. Хотела я посмотреть, что она несет, — не дала. Понятно! Это не ее книги, отцовские. У них в маленькой комнате под кроватью ящик стоит с книгами, вот Марцела из него и потягивает. Вчера, говорит, продала на целых сорок две кроны, недостает еще двадцати двух. Она ужасно нервничала, сказала, зайдет потом. Я ее поняла. Однако она не забыла спросить про Йожо Богунского. Тут ей никакая нервозность не помешала. Марцела с Иваном вернулись после каникул позавчера. Они были в Банска-Бистрице. У них там тоже тетка.

Потом я позвонила в дверь к Сонечке. Никто не открыл. В квартире ни звука. Тогда я прибежала к себе и спросила бабушку, не знает ли она, что сделали с детишками эти злодеи.

— Какие злодеи? — испугалась бабушка.

— Да соседи! — крикнула я. — Что они сделали с Рудком и Сонечкой?

— Да ничего, — облегченно вздохнула бабушка. — Что они могут с ними сделать? Их мать вернулась, но сейчас ее, наверное, нет дома.

Я метнулась было к дверям, но бабушка меня удержала:

— Разве не помнишь, что отец запретил тебе к ним?

Я вырвалась. Ну конечно, звонок у них испорчен! Я стала упорно стучать в дверь. Открыл Петер. Я кинулась прямо в кухню: Сонечка сидела за столом и ножом (!) чистила картошку. Увидев меня, она покраснела, но не сделала ни малейшего движения. Не бросилась мне навстречу! Мне показалось даже, что она выпрямилась, словно линейку проглотила.

— Здравствуй, Соник, — села я за стол. — Как поживаешь?

Молчит. Только порой устремляет на меня серьезные глаза.

— Что вы делали все это время? Тот зубик у Рудка прорезался?

Ни гугу. Батюшки, да она обиделась! И Петер молчит как заколдованный.

— Хорошо же вы меня встречаете, — обиделась и я. — Тогда я лучше уйду.

Тут Сонечка шевельнулась и до ужаса укоризненно произнесла:

— Где ты была?

Я подробно выложила ей все — про лыжи, про фуникулер, про турбазу. Соня слушала, но все еще держалась страшно сдержанно. Конечно, ей все это интересно, но она себя ничем не выдала.

— А мне ты ничего не сказала! — вырвалось у нее наконец.

Я объяснила, что и сама-то толком не знала о том, куда поеду. Она вроде приняла такое объяснение, потому что постепенно начала сама задавать вопросы. Заметив, что гнев ее проходит, я спросила, вернулась ли к ним мама.

— Нет, — сказала Сонечка.

— Как нет! — воскликнул Петер. — Вернулась, только сейчас ее нет дома.

— Когда же она вернулась?

— Завтра, — сказала Сонечка.

— Вот дурочка! — засмеялся Петер.

— Ну, значит, вчера, — поправилась она.

Все та же песенка! В сотый раз объяснила я ей, что такое завтра, а что вчера. Она сидела с умненьким видом, но, спорю, в следующий раз опять все перепутает. Она в самом деле умная, только времени не разбирает.

— С кем она пришла? — спросила я. — Одна?

— Нет, с отцом.

Господи, эти дети уже путают отца с чужим мужчиной! Совсем ребенка идиотом сделают, злодеи!

— Она пришла с отцом, он ее бил, и я плакала. Правда! — быстро прибавила Соня.

Значит, это и впрямь был отец.

— Не верь ей, — сказал Петрик, — у нее еще разума нет.

Нет, у Сонечки разум есть! И еще какой! Но мне стало жалко Петрика, и я шепнула ему, что не верю ни одному Сонечкиному слову. Он сразу же повеселел. Я еще и врать должна из-за этих гнусных злодеев! Хочешь лупить жену, лупи ее где-нибудь в другом месте, не при детях!

Сонечка уже сидела у меня на коленях. Чтобы доставить Петрику приятное, я сказала Сонечке, что с мамкой, конечно, лучше (!), чем без нее. Сонечка долго молчала, и я уже начала тревожиться за Петера, но потом она все же сказала:

— Конечно.

Но думала она, безусловно, совсем о другом, потому что обхватила меня за шею и повторила:

— Где ты была так долго?

— Ведь я тебе уже сказала, — покачала я ее на колене.

— А меня почему не взяла?

— В следующий раз возьму, — сорвалось у меня с языка — теперь уж не Сонечка, а я сама чуть не ревела. Как я ее возьму, когда мой отец против них?!

Ох, боже, не понимаю, за что некоторым детям такое мучение!

Ничего, когда-нибудь и я стану самостоятельной! Заработаю на картинах и на собственные деньги возьму с собой кого захочу!

Бабушка ведет себя подозрительно. Мама тоже. И тетя Яна теперь к нам захаживает чаще прежнего. Беднягу Йожо даже в каникулы держат под замком. Только под вечер дядя Андрей выводит его на прогулку, как собачонку. Спасибо большое! Я бы предпочла сидеть без прогулок хоть весь год.

Папка приходит домой поздно. Давно он не приезжал на машине. То-то у него так много времени уходит на дорогу. Когда его нет дома, у женщин полная свобода для бесконечных разговоров. Не знаю, о чем они могут столько разговаривать. Меня они выгоняют. Не тетя Яна — бабушка. И как наивно! Например: «Сбегай-ка за «Вечерником», Оленька». Или: «А что поделывает Марцелка, ну-ка загляни к ней». Вершиной ее странностей было, когда она сама послала меня на каток. Тут должна быть чертовски серьезная причина!

Я быстро оделась и побежала, чтобы не раздумали. И прямо дрожала, когда пришлось вернуться за коньками: я в спешке забыла все на свете, вплоть до сезонки. К счастью, мне открыла мама, так что мне урону не было. Она не делает из этого трагедии, потому что знает — сама ненамного лучше.

Бабушка — та наоборот. Ей, например, обманывать можно, а стоит ей поймать на чем-нибудь меня — сейчас же раструбит по всему дому. Или: она ничему не верит, а ей извольте верить! И вещей своих не разрешает никому трогать, а в моих все время копается. Как чего-нибудь не могу найти, она точно скажет, где лежит. И еще требует благодарности — мол, что бы я без нее делала!