Как я была маленькая (издание 1954 года), стр. 15
В Димином альбоме была и китайская марка, на которой извивался дракон. Была и японская — с восходящим солнцем. И разные другие.
Последняя марка изображала сидящую на скале женщину, которая смотрит вдаль.
— Африканская. Мыс Доброй Надежды, — с торжеством объявил Дима. — Очень редкая. Я за неё отдал египетскую, с пирамидой и сфинксом, и три гвоздя в придачу.
— Марка очень интересная, — подтвердил папа.
И рассказал нам о мысе Доброй Надежды.
Африка немного похожа на грушу, опущенную узким концом вниз. Два океана, Атлантический и Индийский, омывают её. Одна из самых южных точек груши — это и есть мыс Доброй Надежды. Сначала он назывался мысом Бурь, и понятно почему: два океана вздымают здесь свои волны, два великана, из которых один суровее другого. Смелый мореплаватель португалец Бартоломео Диац, много лет назад открывший этот мыс, в конце концов погиб у его скал. Корабль разбился. И два океана долго играли его обломками.
Но всё же мыс был открыт и вскоре стал называться по-другому: мысом Доброй Надежды.
На вершине мыса зажгли маяк, далеко-далеко видный в море. И, видя его свет, моряки твёрдо надеются на благополучный исход путешествия, Фигура женщины на марке — это и есть образ Доброй Надежды.
Нам хотелось слушать ещё и ещё. Но папа сказал:
— Довольно, милые, довольно. Я устал, да и марки кончились.
Уйдя из столовой, Дима, Тамара и я — мы долго рассуждали о том, что слышали.
— Мореплавателем — вот кем надо быть! — повторял Дима. — Я всегда это говорил.
— Но девочка не может быть мореплавателем, — печально возражала я.
— Зато девочка может быть смотрительницей маяка, — придумала Тамара. — Ведь и на марке изображена женщина.
Это так понравилось мне, что я в тот вечер долго не могла уснуть. Я видела себя на мысе Доброй Надежды в бурю. Грозные волны бьются у подножия скал. Горы покрыты туманом.
Но маяк, зажжённый смотрительницей маяка, бросает свет далеко в море. И корабли, плывущие вдали, видят его и надеются на добрый исход путешествия.
Снежная королева
В нашем городе снег выпадал не так уж часто, а главное — лежал недолго.
Только он уляжется на денёк-другой как сырой ветер с моря поднимает его с места и гонит прочь, И вот он уже темнеет, тает, тает… Его уже нет, точно он приснился.
Воробьи только было собрались обтереться сухим снежком, как перед ними уже лужица. «Вот был, вот был, вот был — и нет его, нет его, нет его!» — хором восклицают воробьи, всплёскивая крылышками. И — что поделаешь! — купаются в лужице.
Снег!.. До чего же он прелестен!
Он хорош и тогда, когда медленно падает большими хлопьями, точно мохнатые пчёлы разлетелись из громадного улья по всему свету.
Хорош и маленький снег, словно кисеёй затянувший окно.
Если глядеть на него из окна, то кажется, что он не падает сверху, а поднимается вверх от земли.
А когда снег оденет весь город, какими уютными становятся улицы! Какие пышные перины на балконах, какие подушки на перилах!
Случается, что одна какая-нибудь снежинка сядет на рукав твоей шубки. Сядет и сидит не тая и даёт разглядеть себя.
Ты разглядываешь её и видишь, что у неё тонкий-претонкий узор. Что она звёздочка. Каждая такая звёздочка — из шести лучиков, но у каждой они другие; игольчатые, стрельчатые, гранёные, кружевные, перистые…
Учёные открыли уже около двух тысяч видов различных снежинок, но на самом деле их гораздо больше. Ни одна кружевница не придумает таких узоров, какие есть у снежинок. И все они так нежны, нежнее даже цветочных тычинок.
Пора было думать о новогодней ёлке, У нас своих ёлок не было. Их привозили к нам издалека зашитыми в рогожу, чтобы не измялись в пути.
Мы с папой пошли покупать ёлку в воскресенье. Елки стояли на площади, осыпанные снегом. Рогожи сверху были расшиты, и оттуда выглядывали зелёные макушки.
Нам понравилась небольшая ёлочка, немногим больше меня, — чудо какая славная! Вверху она кончалась острой стрелкой, будто нарочно сделанной для серебряной звезды.
Мы сели в санки, положили ёлочку поверх полости. Извозчик взмахнул кнутом, и мы поехали.
В столовой, выйдя из рогожи, ёлочка сначала стояла сплющенная, испуганная. Но мало-помалу начала распрямлять лапку за лапкой, совсем как Тихоня. А к вечеру уже раскинулась, распушилась, как на родной полянке.
Мы с тётей Нашей золотили кисточкой орехи, клеили бумажные цепи и плели мешочки для леденцов.
Остальные украшения мы купили готовыми, прибавив к тем, которые остались от прежних ёлок.
Здесь были цветные шары, самовар с чайником, голубь с письмом в клюве — всё это стеклянное, воздушный шар с подвесной корзинкой, где сидели крошечные ватные человечки, виноградная гроздочка, дама под зонтиком… Да мало ли чего тут не было! Кроме того, хлопушки, гирлянды морских флажков и, конечно, свечи.
Когда мы всё это развесили, наша ёлочка сделалась похожа на кораблик, готовый плыть навстречу Новому году.
Взрослые встречают его в полночь.
Часы бьют двенадцать раз. И с последним ударом часов рождается Новый год. В эту минуту взрослые поднимают бокалы с шипучим вином и желают друг другу здоровья и счастья.
Но дети обычно не ждут полуночи: для них это слишком поздно. Детская встреча Нового года происходит в восемь, самое позднее в девять часов вечера. Мы встретили Новый год ровно в девять.
На встречу были приглашены: Дима и два его товарища, Тамара со своей одноклассницей по приготовительному и Устинька.
31 декабря, за несколько минут до девяти часов, Сусанна Ипполитовна заиграла на рояле марш, и под эту музыку мы вошли в столовую, где чудесно пахло хвоей, восковыми свечками, яблоками и мандаринами.
Лампа была погашена, и ёлочка сияла всеми своими огоньками, отражаясь в зеркале, висящем в передней. Казалось, что там зажгли вторую ёлку, ещё наряднее, чем первая.
Взявшись за руки, мы прошлись хороводом вокруг ёлочки, подпевая музыке. Когда наша столовая кукушка прокуковала первый раз, мы сели за стол. А когда она прокуковала девятый раз, мы подняли рюмки со смородиновой наливкой и чокнулись:
— С Новым годом! С Новым годом!
После ужина мы снова окружили ёлку, разглядывая полученные подарки: каждый получил то, что ему больше всего хотелось. Даже удивительно, откуда это взрослые узнали наши желания! Дима получил «Приключения Тома Сойера», а я — «Сказки Андерсена» в голубом переплёте.
Какая это была для меня радость! Больше всего я любила сказку о Снежной королеве, Для тех, кто ещё не читал этой сказки, я могу пересказать её.
В одном городе, в скромном домике, под самой крышей, мирно и счастливо жили две семьи. В одной рос мальчик Кай, в другой — девочка Герда, Дети очень любили друг друга.
Но однажды в глаз Каю попал крошечный осколок заколдованного зеркала, которое всё показывало криво, неверно. Отражаясь в нём, самые красивые вещи казались уродливыми.
С осколком такого зеркала в глазу Кай стал нехорошим, недобрым насмешником с холодным сердцем. Он забыл своих родных и Герду и позволил злой Снежной королеве увезти себя в её быстрых, как ветер, санях далеко-далеко, на Северный полюс: там сердце Кая должно было стать совсем ледяным.
Всё было бы так, как задумала Снежная королева, если бы не Герда. Не боясь ничего, она пустилась в путь, чтобы спасти Кая. Она шла и шла. Чем ближе к Северному полюсу, тем становилось темнее и холоднее. Льдины громоздились всё выше, охраняя снежное царство. Опасности подстерегали маленькую Герду на каждом шагу… Ах, нет! Я не могу описать всё это так, как рассказано у Андерсена: это надо прочесть самим.