В океане "Тигрис", стр. 1
Annotation
Известный советский врач, журналист и путешественник Юрий Сенкевич рассказывает о международной экспедиции, возглавляемой видным норвежским ученым Туром Хенердалом. Задачей экспедиции было выяснить, как далеко и долго может плавать в океане камышовая лодка.
Автор знакомит с тем, как по образцу древнешумерских кораблей строилась камышовая лодка «Тигрис», подбиралась интернациональная команда, в которую вошлн представители девяти стран. Большой интерес представляет рассказ о современных Ираке, Бахрейне, Омане, Пакистане, Джибути, о полном драматических происшествий плавании в Индийском океане, по пути древних мореходов.
Юрии Сенкевич
Глава I
Глава II
Глава III
Глава IV
Глава V
Глава VI
Глава VII
Глава VIII
Глава IX
Глава X
Глава XI
Глава XII
Глава XIII
Глава XIV
Глава XV
Глава XVI
notes
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
Юрии Сенкевич
В океане "Тигрис"
Светлой памяти моего отца посвящаю
Глава I
Что сделано. Что осталось сделать
ПОКА АНГЕЛ СПИТ
Живу в раю.
Прямо передо мной сливаются две библейские реки Тигр и Евфрат. Слева, поодаль, за изгородью, — древо познания добра и зла. На нем и плоды есть, желтенькие, вроде шиповника. А змей-искуситель, говорят, удрал от туристов и занесен в Красную книгу.
Скоро с террасы двухэтажного чертога прозвучит трубный глас:
— Юрий Александрович!
— Айюба, Фрателло! — откликнусь я. И пойдет разговор на «райском» языке: «Хол-нохол партака у кука а та-па», что в переводе значит: ровно шесть, через четверть часа восход, следовательно, если у доктора нет возражений, — подъем.
Возражений не будет, но пока что время мое. Я опередил ангела-будителя, поднялся раньше, чем он, и раскрыл тетрадку. С чего начать?!
ФЕВРАЛЬСКИЙ ДЕТЕКТИВ
С телеграммы, наверно.
По-русски она читалась бы так:
«Томас Александерсон ТВ Швеции надеется встречу тобой отеле «Россия» между вторым пятым февраля обсудить мой новый план Тур Хейердал».
Шел восьмой год с финала плаваний «Ра». Тосковать по прошлому было некогда.
Работал. Защитил диссертацию. Странствовал по планете еженедельно: Перу, Куба, Исландия — и к концу телевыпуска успевал вернуться домой гв Москву.
Случалось и ездить с докладами на медицинские конгрессы. Единственное, чего не хватало — времени, никак не мог успеть сделать все. Нет, грех жаловаться и гневить судьбу — мир хорош.
Мир и плох, потому что телеграмму принесли двадцать девятого. Это сколько же еще ждать до второго!
Как понять «надеется встречу»? Он меня найдет или я его? В холле дежурить? Цветок в петлицу воткнуть?
Пошучивал и нервничал. Крутился возле телефона. И не вытерпел: снял трубку, заказал Колла Микери — итальянскую деревеньку, где живет Тур.
Беседа сразу приняла конспиративный характер.
— Строжайший секрет! — кричал Хейердал чуть не через всю Европу, к развлечению, вероятно, десятка телефонисток. Конфиденциально! Большая лодка! Прежний экипаж! Ты готов?
Ага, на террасе набирают воздух в легкие:
— Юрий Александрович!
— Айюба, Карло!.. [1]
КОЕ-ЧТО О КАМЫШЕ
Продолжаю вечером. Закаты здесь так же красивы, как и рассветы. Медленно опускаются, из оранжевого становятся ярко-розовыми; огромный солнечный шар. Длинными караванами идут по течению плоты — словно золотистые стога движутся вереницей.
Камыш [2]берди. Все, что мы делаем, о чем говорим и думаем в эти дни, так или иначе связано с ним.
Впервые я услышал о нем в феврале, в гостиничном номере. Посланец Тура был разочарован тем, что я уже что-то знаю, и рад тому, что знаю не все. Он с восторгом сообщал детали. «На сей раз не бальса! — восклицал швед. — Не папирус! Камыш!»
Потом, в Багдаде, по дороге сюда, я его впервые увидел. Стены ресторанчика были сплетены из плосковатых стеблей, уличные огни мерцали сквозь щели, а я среди похрустывания и шуршания пил чай из стаканчика, похожего на азербайджанские армулы, и будто плыл куда-то.
Еще через день, добравшись до здешних мест, я впервые взял камыш в руки.
Жилье Тура походило на плавни. Целые заросли высились над горшками и кувшинами — образцы срезанные, обломанные, заткнутые, сквозные, облитые битумом, снабженные бирками, извещающими, сколько дней данный экземпляр мокнет.
Мокли они стоя: пять сантиметров в воде, а полтора метра торчком, на весу.
— Ничего солома? — спросил Тур. Я удивился приземленности его тона.
Но назавтра и для меня легендарный берди оборотился тридцатью тоннами толстых сухих травин, подлежащих уминанию и трамбовке.
Солома забыла, что из нее тысячи лет назад строили морские суда. Мы возвращаем ей ее прошлое. Не без сопротивления с ее стороны.
Спину ломит, ладони горят, в ушах хруст и шорох.
Впрочем, возможно, это шуршат плоты на реке. Их путь ближний, будничный — к бумагоделательному комбинату, ниже по течению.
В НАЧАЛЕ БЫЛО СЛОВО
К весне пошли письма от Тура.
Деловые и взволнованные, с обязательной пометкой «конфиденциально», они обрушивали на меня уйму информации, большую часть которой я воспринимал формально.
Я не стал еще тем, кого Тур видел во мне. Он находился внутри идеи, я — снаружи. И нырять медлил. Боялся сглазить. Пребывал в ожидании.
Настал, однако, день, когда меня вызвал председатель Государственного комитета по телевидению и радиовещанию Сергей Георгиевич Лапин.
— Тут у нас документ… Документ был чудесен. Доверчиво и
восторженно, всячески стремясь убедить, Хейердал объяснял, что решил испытать мореходность лодки, сооруженной из месопотамского камыша по типу древних шумерских, и что без советского представительства, без меня в частности, интернациональному экипажу зарез.
— Как станем решать?
Я ответил, что предварительное согласие мной дано.
— Правильно, — кивнул Сергей Георгиевич. — Ведущему клуба кинопутешествий полезно набраться новых впечатлений. Пусть будет так.
ИЗ ВАГОНА В СЕДЛО
Лиха беда начало. Аналогичные письма Тура получил главный ученый секретарь Академии наук Георгий Константинович Скрябин и директор нашего института Олег Георгиевич Газенко — все они тоже сказали: «Пусть будет так». Хотя, естественно, вопрос решался не сразу.
Мне, в сущности, предстояло, как в ковбойских фильмах, перескочить из вагона в седло. А поезд шел с достаточной скоростью.
Он шел, между прочим, и в Канаду, на гору Логан, в лабораторию доктора Хаустона. Хаустон изучает воздействие гипоксии — кислородного голодания — на живой организм: тема, близкая мне еще с антарктической зимовки. Интересная работа намечалась, но, увы, прыгать так прыгать.