Морские львы, стр. 26

— Что с ним сделалось? — вскричал Росвель, стараясь проникнуть взглядом пространство. — Его не видать.

— Держите веревку и дайте мне другой конец. Я пойду его отыскивать, — сказал Стимсон.

Росвель согласился на это предложение и спустил Стимсона к подошве утеса, пока совершенно не потерял его из вида. Стимсон же хотя исчез среди снежной бури, но давал о себе знать.

— Держитесь правее, капитан, — сказал моряк, — и поддерживайте меня канатом.

Росвель, встретив под ногами довольно ровную землю, так и сделал. Через несколько минут Стимсон потянул веревку Гарднеру:

— Капитан Гарднер, — сказал он, — я теперь на утесном уступе, и дорога не слишком плоха. Бросьте канат на снег и катитесь как можно осторожнее. Держитесь более этой стороны, я тут и поддержу вас.

Гарднер все это понял и, держась за веревку, достиг того места, где Стимсон был готов принять его, и последний, озабоченный той скоростью, с которой Росвель катился по склону, бросился навстречу своему офицеру. Благодаря этой предосторожности Росвель остановился вовремя; иначе он скатился бы по утесному уступу и по склону, бывшему почти перпендикулярным.

— Что сделалось с Дагге? — спросил Гарднер, лишь только стал на ноги.

— Я думаю, сударь, что он перебросился за утес.

Это было печальным известием и особенно в подобную минуту. Но Росвель не унывал. Он вымерил пропасть веревкой, пока не убедился, что тронул ее дно на пространстве около шести саженей. Потом, крепко придерживаемый Стимсоном, он смело спустился на дно пропасти, которого он достиг почти на вычисленном им расстоянии.

Шел большой снег; хлопья были густы и крутились на углах утесов иногда так сильно, что засыпали молодому человеку глаза. Росвель пошел по обломкам утесов.

Вой ветра почти совершенно не давал возможности различать другие звуки, хотя один или два раза он слышал или думал, что слышал крики Стимсона, находящегося над ним. Вдруг ветер перестал, а солнечные лучи распространили довольно яркий свет по бокам утесов. Через минуту глаза Росвеля встретили тот предмет, который они искали.

Дагге перекатился через тот самый уступ утеса, где Стимсон стал на ноги, не имея никакого средства, чтобы остановиться в своем падении.

Когда Росвель нашел своего несчастного товарища, то этот последний был уже в памяти и владел всем своим хладнокровием.

— Благодаря Богу вы нашли меня, Гарднер, — сказал он, — я уже было отчаялся.

— Благодаря Богу вы живы, мой друг, — отвечал Росвель. — Кажется, вы только ранены?

— Более, нежели кажется, Гарднер, более, нежели кажется. Но, верно, у меня переломана левая нога, и одно из моих плеч причиняет мне много боли, хотя оно не сломано, но вывихнуто. Это очень неприятный случай в путешествии, предпринятом для охоты за морскими тюленями.

— Не думайте об этом, Дагге, я займусь вашими делами.

— Позаботитесь ли вы о шхуне, Гарднер? Обещайте мне это, и мой ум будет покоен.

— Я обещаю, что оба корабля останутся один подле другого до тех пор, пока мы будем свободны ото льда.

— Да, но это еще не все, надо, чтобы мой «Морской Лев» имел такой же груз, как и ваш. Обещайте мне это.

— Это как будет угодно Богу. Но вот и Стимсон. Прежде всего вас надо вытащить отсюда.

Обещания Росвеля успокоили Дагге, потому что и среди приступов боли его мысли носились над его кораблем и грузом. Теперь, когда он менее беспокоился в этом отношении, он сделался чувствительнее к страданиям тела. Но как перенести Дагге? Нога его была переломана немного выше лодыжки и ушиблена в нескольких местах. Следовательно, помочь ему на утесе, где он лежал, было совершенно невозможно, а сперва надо было перенести его на другое место. К счастью, до подошвы горы было не очень далеко, и с предосторожностью можно было достигнуть и нижней части утеса. Росвель и Стимсон подняли Дагге в сидячем положении, приказывая ему держаться за их шеи. Раненый обязан был этому обстоятельству успехом хирургической операции, совершенно случайной, но которая для него была очень счастлива. Когда он был поднят таким образом, то кость заняла свое место, и Дагге заметил это важное обстоятельство, о котором тотчас же и сообщил Росвелю.

Матросы часто исполняют обязанности доктора, хирурга и пастора. Росвелю уже два раза случалось вправлять члены, и он немного знал, что надо было делать. Дагге сидел теперь на утесе, у подошвы горы с опущенными ногами и спиной, прислоненной к другому утесу. Лишь только его посадили так, Росвель послал Стимсона как можно скорее искать помощи.

Расправляя ногу Дагге, Росвель скоро убедился, что кость заняла свое место, и связал ее бинтами, а потом взял в лубки.

Замечательно то, что Дагге взял свой ножик и начал стругать лубки, чтобы придать им необходимую форму и толщину. Через полчаса Росвель кончил операцию.

Прошли четыре ужасных мучительных часа, прежде чем люди, за которыми пошли, достигли подошвы горы. Они привезли одноколесную тележку, которую употребляли для своза тюленьих шкур по утесам и которой воспользовались для перевозки Дагге.

Глава XVIII

На другой день утром Росвель, занимаясь своими обыкновенными делами, был очень задумчив. Теперь для него ничего не значило, что Дагге находился на острове тюленей; но оставалась тайна, тайна скрытого сокровища. Если обе шхуны более не разлучатся, то как он мог исполнить эту часть своих обязанностей, не соглашаясь на товарищество, против которого восстала бы вся нравственная и физическая природа Пратта? А между тем он уже дал слово и не мог уехать: он решился помочь «Морскому Льву» из Виньярда пополнить его кладь, предоставляя себе позднее отделаться от своего товарища по путешествию, когда оба корабля поплывут на север.

Лейтенант шхуны Дагге, хотя и хороший охотник за тюленями, был пылкого характера и уже несколько раз порицал благоразумие Росвеля. Маси, это было его имя, думал, что надо произвести общее нападение на тюленей, а потом окончить предприятие сушкой шкур. Он видал, что подобные дела совершались с успехом, и думал, что нельзя было и выбрать лучшей системы. В одно прекрасное утро, говорил он, капитан Гарднер выйдет и увидит, что его стадо отправилось на другие пастбища. Этого мнения Росвель не разделял. Его благоразумная политика дала прекрасные результаты, и он надеялся, что все это так и будет продолжаться до наполнения груза обеих шхун.

На другой день утром, в то время, когда являлись к нему все люди, он, как начальник обеих шхун, возобновил свои советы и в особенности объяснил новопришельцам необходимость не пугать тюленей более, сколько это необходимо для дела. Ему отвечали: «да, да, капитан», как обыкновенно, и люди, по виду очень склонные повиноваться его приказаниям, отправились на утесы.

Маси считал себя законным начальником шхуны во время отсутствия Дагге и думал, что этот последний не имел никакого права подчинить его и виньярдский экипаж власти другого капитана.

— Выгода требует, чтобы с творениями обходились осторожно, — сказал, смеясь, Маси, нанося первый удар пикой тюленю. — Возьмите, ребята, эту игрушку и положите ее в люльку, а я пока поищу его мать.

Смех был ответом на эту шутку, и рабочие, видя с какой свободой выражались их офицеры, были расположены к шуму и неповиновению.

— Дитя в своей колыбели, господин Маси, — сказал Джемс, бывший столь же насмешливым, как и его капитан. — Я думаю, что лучшее средство усыпить его — ударить о нахмуренные головы красавцев, расположившихся около нас.

В одну минуту утесы, находившиеся на этой стороне острова, стали театром оживленной бойни и необыкновенного шума. Газар, бывший недалеко, успел удержать людей своего экипажа, но про виньярдцев можно было сказать, что они сошли с ума.