«Морская волшебница», или Бороздящий Океаны, стр. 9

— У нас есть время послушать вашу историю, — отозвался патрон, чье внимание привлекли слова незнакомца и который по темным глазам Алиды видел, что ожидаемый рассказ заинтересовал девушку.

Но незнакомец внезапно стал серьезен. Он покачал головой с видом человека, имеющего веские причины для молчания. Оставив румпель, он довольно бесцеремонно заставил потесниться изумленного простолюдина, занимавшего место в центре периагвы, лег, вытянувшись во всю длину своего атлетически сложенного тела и, скрестив руки на груди, закрыл глаза. Не прошло и пяти минут, как все вокруг явственно услышали, что этот удивительный сын океана уже спит крепким сном.

Глава IV

Облик, дерзкие манеры и речь неизвестного моряка произвели на пассажиров заметное впечатление. По игривым огонькам, поблескивавшим в глазах красавицы Барбери, можно было заключить, что ее забавляли насмешливые замечания моряка, хотя развязность его вынуждала девушку к молчанию, что, как она полагала, лучше подходило ее полу и положению. Тем временем патрон изучал настроение госпожи своего сердца, и, хотя непринужденность, с какой держался незнакомец, коробила его, он считал более разумным сносить его вольности, естественные для человека, недавно распростившегося с монотонностью моряцкой жизни. Уравновешенность, которой обычно отличался олдермен, была несколько поколеблена, но ему удалось скрыть свое неудовольствие от окружающих. Когда главное действующее лицо этой сцены наконец умолкло, восстановилось обычное спокойствие, и казалось, что о присутствии незнакомца было забыто.

Начинающийся отлив и свежеющий ветер быстро несли периагву по заливу мимо небольших островков, и вскоре пассажирам стал отчетливо виден крейсер под названием «Кокетка». Вооруженное двадцатью пушками судно стояло на якоре напротив деревушки, раскинувшейся на берегу острова Статен — конечного пункта следования периагвы. Здесь обычно отстаивались на якорях суда, отправлявшиеся в дальнее плавание и ожидавшие благоприятного ветра; и как раз здесь, так же как и в наше время, они проходили досмотры и подвергались различным формальностям, введенным ради безопасности населения города. Однако «Кокетка» находилась на рейде одна, так как приход торгового судна из далекого порта был в начале XVIII столетия не частым событием.

Курс периагвы пролегал всего футах note 37 в пятидесяти от военного судна. При приближении к крейсеру ее пассажиры стали проявлять явное любопытство и интерес.

— Держи свою «Молочницу» подальше от «Кокетки», — проворчал олдермен, видя, что лодочник, желая доставить удовольствие своим пассажирам, хочет провести периагву как можно ближе к темному борту крейсера. — Моря и океаны! Неужели тебе мал Йоркский залив и ты хочешь непременно вытереть пыль с пушечных дул этого праздного судна! Если бы королева знала, как проедают и пропивают ее деньги эти бездельники на борту крейсера, она бы отправила их в Вест-Индию охотиться за флибустьерами! Отвернись, Алида, дитя мое, и ты забудешь о страхах, которые заставляет тебя переживать этот тупоголовый дурень! Ему, видите ли, захотелось показать свое умение водить судно!

Но племянница не испытывала страха, приписываемого ей дядюшкой. Вместо того чтобы побледнеть, щеки ее вспыхнули румянцем, когда периагва, приплясывая на волнах, приблизилась к крейсеру с подветренной стороны. И если дыхание девушки чуть-чуть участилось, то это произошло отнюдь не от испуга. Вид высоких мачт и неразбериха снастей, которые висели над самой головой, отвлекли внимание ее спутников, и они не заметили происшедшую в ней перемену.

Десятки любопытных устремили на пассажиров периагвы свои взоры сквозь орудийные порты note 38, высовывались над фальшбортом note 39, как вдруг офицер в скромной форме капитана военно-морского флота того времени появился у грот-мачты крейсера и приветствовал пассажиров периагвы, размахивая шляпой с видом человека, которому преподнесли приятный сюрприз.

— Ясного неба и попутного ветра всем и каждому! — вскричал он со свойственной морякам сердечностью. — Целую ручки очаровательной Алиде! Наилучшие пожелания господину олдермену! Господин ван Стаатс — мое почтение!

— М-да, — пробормотал бюргер, — у таких бездельников только и заботы, что целовать дамам ручки. Канительная война и противник, который не кажет глаз, сделали из вас сухопутных крыс, капитан Ладлоу.

Румянец Алиды стал еще гуще. Не сдержавшись, она помахала платочком в ответ на приветствие. Молодой патрон поднялся и отвесил учтивый поклон. К этому времени периагва почти миновала корабль, и лицо олдермена постепенно прояснилось, как вдруг моряк, опоясанный индийским шарфом, вскочил на ноги и в одно мгновение очутился возле олдермена и его компании.

— Отменное судно, прекрасное зрелище! — произнес он, окидывая понимающим взором оснастку королевского крейсера и забирая румпель из рук перевозчика с прежней бесцеремонностью. — Ее величество должна ждать отличной службы от такого быстроходного крейсера, и, без сомнения, молодой офицер на борту именно тот человек, который может выжать все из своего экипажа. А ну-ка, взглянем еще разок!

При этих словах незнакомец положил руль под ветер, и не успел он отдать команду, как периагва послушно повернула и легла на другой галс. Через минуту она снова шла борт о борт с крейсером. Возмущение столь дерзким изменением курса едва вырвалось из уст олдермена и хозяина периагвы, как вдруг обладатель индийского шарфа приподнял шляпу и обратился к офицеру на крейсере с той же самоуверенностью, которую он уже проявил в общении со своими попутчиками.

— Нет ли у ее величества нужды в человеке, видевшем соленую воду чаще суши? Или на таком доблестном судне не найдется свободной койки для человека, готового страдать от голода, лишь бы не расстаться с морем?

Потомок ненавистников короля, как лорд Корнбери охарактеризовал Ладлоу, был так же удивлен появлением незнакомца, задавшего вопрос, как и хладнокровием, с которым простой матрос осмелился обратиться к офицеру, занимающему столь важный пост, как командир крейсера. Однако, прежде чем ответить, у него было достаточно времени, чтобы вспомнить, в чьем присутствии он находится, — ибо незнакомец вновь переложил руль под ветер и приказал обстенить фок note 40, отчего периагва тут же замедлила ход.

— Мы всегда рады зачислить на довольствие отважного моряка, готового верой и правдой служить королеве, — сказал капитан, — в доказательство чего на борт периагвы сейчас будет брошен конец; мы с большим удобством можем побеседовать под флагом ее величества. Я буду горд принять у себя также и олдермена ван Беверута. Как только он пожелает покинуть корабль, шлюпка к его услугам.

— Приверженные к сухопутью олдермены легче могут попасть с крейсера на сушу, чем моряки с двадцатилетним опытом! — воскликнул незнакомец, не давая бюргеру поблагодарить капитана за приглашение. — Вы, конечно, проходили Гибралтарским проливом, доблестный капитан, раз командуете таким отличным судном?

— По долгу службы я неоднократно бывал в итальянских водах, — ответил Ладлоу, несмотря на столь фамильярное обращение. Он явно желал удержать периагву как можно дольше возле корабля и решил не заводить ссоры с человеком, доставившим ему неожиданное удовольствие.

— Тогда вы должны знать, что взмаха дамского веера достаточно, чтобы провести корабль через пролив на восток, но необходим сильный левант note 41, чтобы вывести его обратно. Флаг ее величества длинен, и, когда он связывает чистокровного морского волка по рукам и ногам, необходимо все его мастерство, чтобы освободиться от пут. Верно говорится, что чем лучше моряк, тем меньше у него шансов развязать этот узел.