«Морская волшебница», или Бороздящий Океаны, стр. 43

Она ко благу твоему клонится, И, если только я тобой любим, Будь все мое — твоим, твое — моим.

Идем к дворцу. Там мне открыть уместно Все, что досель вам было неизвестно.

«Мера за меру».

— Это справедливо! «Будь все мое — твоим, твое — моим». Действительно, мера за меру! — вскричал олдермен. — Трудно заключить более равноправную сделку, когда оба вклада равноценны! В этих словах много обнадеживающего. Ну а теперь, любезный моряк, доставьте нас к берегу, к «Сладкой прохладе»! Видимо, это и есть тот самый дворец, о котором говорится в стихах… «Все, что досель вам было неизвестно», — это, конечно, о мучительнице Алиде! Играет с нами в кошки-мышки, и все ради того, чтобы потешить свое женское тщеславие и показать, какие страдания она может причинить трем серьезным и солидным людям! Поехали, мистер Румпель, как вас тут называют, и спасибо за любезность.

— Преступление покинуть госпожу, не узнав всех ее пророчеств. Теперь ваш черед ознакомиться с ответом, господин олдермен. Трость в руке поможет вам, как помогала остальным.

— Я презираю жалкое любопытство и удовлетворен тем, что приносит мне случай и удача, — запротестовал Миндерт. — В Манхаттане есть любители считать деньги в чужом кармане и подглядывать за тобой, словно лягушки, высунувшие нос из воды; но мне достаточно знать состояние моего гроссбуха и рынка.

— Так дело не пойдет. Может быть, для спокойствия вашей совести этого и достаточно, но нам, людям с бригантины, нельзя шутить с нашей госпожой. Одно движение — и вы узнаете, пойдет ли вам на пользу посещение волшебницы.

Миндерт ван Беверут повиновался. Как уже говорилось, он, подобно большинству голландских колонистов, в глубине души верил в искусство ворожбы; к тому же в словах обладателя индийского шарфа содержался приятный намек на барыши, которые он получит от своей тайной торговли. Он взял трость и, перевернув страницу, впился в нее глазами. Но там была только строчка также из хорошо известной комедии «Мера за меру».

Пускай по городу глашатаи объявят…

Сгоряча Миндерт прочел пророчество вслух, затем сел на место, деланно рассмеялся над этой, как он считал, детской и пустой забавой…

— Можете ничего не объявлять мне! Разве на нас напал неприятель или что-нибудь грозит общине, чтобы надо было объявлять об этом на улицах? Вот так мера за меру! Послушай, мистер Румпель, от твоей зеленой девки и нельзя было ожидать ничего другого; если она не научится вести себя как следует, ни один порядочный человек не захочет водить с ней компанию. Я не верю в колдовство — хотя протока и открылась в этом году самым непостижимым образом — и поэтому не придаю значения словам волшебницы. Пусть только попробует ославить меня в городе или за городом, в Голландии или Америке! Но все же мне бы не хотелось опровергать всякие глупые россказни. Поэтому на прощание скажу: вы хорошо сделаете, если заткнете ей глотку!

— Остановить ураган или смерч! Ее книга говорит правду, и тот, кто прочел ее пророчество, может быть уверен, что оно сбудется! Капитан Ладлоу, теперь вы вольны делать что вам угодно. Протока больше не отделяет вас от вашего крейсера. Вон за тем холмом ваша шлюпка и люди, они ждут вас. А теперь, джентльмены, пусть все решает волшебница, наше умение и благоприятный ветер! Честь имею кланяться!

В тот самый момент, как олдермен, капитан и патрон сошли на берег, шлюпка отплыла, и не прошло и пяти минут, как она была поднята на талях note 98 на корму бригантины.

Глава XVII

За событиями, происходившими этим утром в бухте и ее окрестностях, с любопытством следил один изумленный зритель. Это был не кто иной, как черный раб по имени Бонни, пользовавшийся особым доверием своего господина и управлявший поместьем «Сладкая прохлада» в то время, когда дела требовали присутствия олдермена в городе. Истины ради следует сказать, что господин ван Беверут проживал в городе не менее десяти месяцев в году. Ответственность за порученное дело и оказанное доверие приучили Бонни к самостоятельным действиям, выработали в нем несвойственную для людей его сословия наблюдательность и бдительность. Нет более несомненной моральной истины, чем та, что люди, свыкшиеся со своим подневольным положением, с готовностью предоставляют свой ум и самого себя в распоряжение других. Таким образом, мы можем видеть, как целые народы живут ошибочными истинами только потому, что это устраивает мыслящую верхушку, которая передает эти заблуждения своим последователям. К счастью, для совершенствования человеческой расы и для прогресса достаточно дать человеку возможность проявить свои способности, чтобы он стал думающим и до некоторой степени независимым созданием. Это подтверждалось, хотя и не вполне, на примере только что упомянутого раба.

Нет надобности рассказывать о том, насколько осведомлен был Бонни во всех делах, которые связывали его хозяина с моряками бригантины. Все, что случалось в пределах загородного владения бюргера, было известно Бонни. Развившееся в нем чувство любопытства постоянно требовало удовлетворения, и ничто не ускользало от внимания Бонни, хотя он и не, понимал всего того, что происходило в «Сладкой прохладе».

В то утро, работая в саду, он увидел, как трое господ в сопровождении Эразма переплыли на лодке через протоку и высадились на противоположном берегу; он следил за тем, как они направились вдоль берега под сень дуба, а потом очутились на бригантине, о чем уже рассказано выше. Этот странный визит на борт таинственного судна так поразил воображение негра, что он перестал работать и оперся о мотыгу. Никогда прежде Бонни не замечал, чтобы его хозяин изменил своей обычной осторожности и покинул «Сладкую прохладу» во время посещения этих берегов контрабандным судном. На этот же раз хозяин отправился, так сказать, в пасть льва, да еще в сопровождении командира королевского крейсера! Неудивительно поэтому, что Бонни взяло любопытство и ни одна, даже самая мелкая, подробность не избежала его бдительного ока. С того самого момента, как его хозяин отправился на бригантину, о чем рассказывалось в предыдущей главе, Бонни ни на минуту не спускал глаз с судна и с ближайшей полоски берега.

Вряд ли нужно говорить о том, как напряглось внимание Бонни, когда он увидел, что его хозяин вместе с гостями возвращается на берег. Он видел, как они прошли к дубу и там принялись что-то серьезно обсуждать. Покуда шло обсуждение, негр не сводил с них глаз и даже боялся громко дышать. Потом он увидел, как три собеседника отошли от дуба и направились через рощу к северной оконечности мыса, вместо того чтобы по берегу бухты двинуться к протоке. Бонни тяжело перевел дух и принялся оглядываться, ища взором, что бы еще могло дать пищу его любопытству.

Шлюпка была поднята на бригантину и уже покоилась на борту неподвижного красивого и необыкновенно изящного судна, на котором нельзя было заметить ни малейших признаков подготовки к отплытию. Более того, казалось, что на борту бригантины не было ни одного живого существа. Королевский крейсер, более крупный и менее воздушный по своим очертаниям, являл собой ту же картину. Расстояние между кораблями равнялось примерно лиге. Бонни отлично знал здешний берег и решил, что бездеятельность тех, кто был обязан защищать королевские права, проистекала от полной неосведомленности о близком соседстве бригантины. Объяснялось это тем, что берега бухты поросли густой чащей, а по узкой песчаной косе почти до самого ее конца тянулись высокие дубы и сосны. Поэтому, поглазев некоторое время на неподвижные суда, негр уставился в землю, покачал головой и разразился таким оглушительным хохотом, что его черная супруга высунулась из окна кухни, желая узнать причины столь бурного веселья в одиночку, которое преданная супруга сочла доказательством эгоизма.