«Морская волшебница», или Бороздящий Океаны, стр. 40

Олдермен вздрогнул так сильно, что, глядя со стороны, можно было подумать, будто ему сделали какое-то чудовищное предложение. Но голос контрабандиста звучал совершенно искренне; и у купца были все основания полагать, что он говорит то, что думает, иными словами — что он ценит чувства выше любых сокровищ.

— Упрямство и сумасбродство! — пробормотал Миндерт. — Какой тебе прок от беспокойной девчонки? Если ты совратил…

— Я никого не совратил. И я не алжирский пират, чтобы требовать выкупа за пленников.

— Пусть так, хотя это и кажется мне странным. Но, если ты не уговорил мою племянницу бежать, почему бы тебе не разрешить обыскать судно? Это успокоило бы молодых людей и оставило нашу сделку в силе, а стоимость мы бы установили по рыночным ценам…

— Изволь, будь по-твоему, но заметь, если кое-какие тюки со шкурами бобров и куниц, а также другими колониальными товарами будут обнаружены на борту, я буду вынужден назвать людей, с которыми вел торговлю.

— Тут ты, пожалуй, прав… Было бы очень нежелательно, чтобы посторонние заглядывали в мои тюки. Что ж, милейший Бурун, я вижу, что в данный момент мы не можем прийти к соглашению. Я покидаю твой корабль. Ведь нельзя же, в самом деле, чтобы добропорядочный купец сверх необходимого задерживался у человека, находящегося на подозрении у властей.

Контрабандист презрительно и вместе с тем печально улыбнулся и провел пальцами по струнам гитары.

— Зефир, проведи гостя к его друзьям, — приказал он и отвесил низкий поклон, желая скрыть обуревавшие его чувства.

Хороший физиономист мог бы увидеть, что сожаление и даже печаль сочетались у контрабандиста с естественной или напускной бравадой в поведении и речи.

Глава XVI

Пока в салоне шла конфиденциальная беседа, Румпель развлекал разговорами капитана Ладлоу и господина ван Стаатса; так как последний был, по обыкновению, молчалив, то беседа велась только между двумя моряками на морские темы. Появление озабоченного, растерянного и явно сбитого с толку Миндерта ван Беверута настроило мысли его друзей на новый лад. По-видимому, бюргер считал, что недостаточно настойчиво требовал от контрабандиста отпустить его племянницу! По выражению его лица было видно, что он нисколько не верит утверждению контрабандиста, будто девушки нет на судне. Когда же спутники принялись расспрашивать его о результатах беседы с контрабандистом, ван Беверут по причинам, известным ему одному, был вынужден дать уклончивый ответ.

— В одном могу вас заверить, — сказал он, — недоразумение скоро разъяснится, и Алида де Барбери снова вернется к нам, не связанная никакими узами и с репутацией столь же незапятнанной, как у торгового дома ван Стоппера в Голландии. Удивительный моряк, принимавший нас внизу, отрицает, что моя племянница находится здесь, и я склонен думать, что баланс перевешивает в пользу правды. Говоря по совести, если бы нам удалось осмотреть корабль, не потревожив трюмы и грузы, его заявление вполне удовлетворило бы меня, но… гм… за неимением более веских доказательств мы вынуждены верить ему на слово, джентльмены.

Ладлоу взглянул на облако, стоявшее над устьем Раритана, и презрительно усмехнулся.

— Пусть только ветер подует в восточном направлении, — сказал он, — и уж тогда мы в свое удовольствие осмотрим и трюмы и каюты!

— Тс-с! Почтенный Том Румпель может услышать вашу угрозу! Пожалуй, лучше всего, если бригантина беспрепятственно уйдет отсюда.

— Господин олдермен! — возмущенно воскликнул капитан, вспыхнув от негодования. — Я должен выполнить свой долг, независимо от вашей привязанности к племяннице. Даже если Алида де Барбери покинет колонию в результате постыдной сделки, это не освободит владельца судна от необходимости получить разрешение крейсера ее величества на выход в открытое море!

— Может быть, вы повторите ваши слова леди в зеленой мантии? — спросил Румпель, неожиданно вырастая около Ладлоу.

Вопрос этот был настолько неожиданным и странным, что вызвал невольное замешательство; но молодой капитан быстро овладел собой и надменно ответил:

— Ей или любому другому чудовищу, которое вы можете вызвать своими заклинаниями.

— Ловлю вас на слове, капитан. Лучший способ узнать прошлое или будущее, с какой стороны задует ветер или когда начнутся ураганы, — это спросить нашу госпожу. Ей известны все тайны природы, и она ответит на ваши вопросы. Мы обратимся к ней как положено.

С этими словами обладатель индийского шарфа покинул своих гостей. Не прошло и минуты, как откуда-то снизу до слуха олдермена и его друзей донеслись звуки какого-то удивительного музыкального инструмента, поразившие Ладлоу и патрона. Что касается олдермена, то у него были собственные причины не разделять чувств своих спутников.

После короткого и быстрого музыкального вступления послышалась высокая нота, и чей-то голос запел песню. Слова разобрать было трудно, только показалось, что это какое-то таинственное заклинание божества океана.

— Визги и флейты! — буркнул Миндерт, когда затихли последние звуки. — Это чистые язычники, и богобоязненный человек, совершающий свои дела на виду у всех, захочет поскорее очутиться в церкви. Какое нам дело до морских, земных и прочих волшебниц! Зачем нам оставаться на бригантине, если известно, что моей племянницы тут нет? А если допустить, что мы приехали сюда по торговым делам, то здесь нет ничего заслуживающего внимания жителя Манхаттана. Самое топкое болото в твоих поместьях, патрон, куда более безопасное место, чем палуба корабля.

Сцены, свидетелем которых довелось быть господину ван Стаатсу, произвели на него глубокое впечатление. Он ведь был крупного сложения и тяжелодум к тому же, и его нелегко было вывести из состояния душевного равновесия; его не могли волновать странные зрелища, ничто не могло вызвать в нем страх и опасения. Совсем недавно люди, просвещенные в других отношениях, еще верили в существование сверхъестественных сил, якобы влияющих на ход земной жизни; и хотя население Новой Голландии было менее подвержено суевериям, чем жители более богобоязненных провинций Новой Англии, предрассудки все же владели умами даже наиболее образованных голландских колонистов и их потомков чуть ли не до наших дней. Особенно в почете была ворожба, и редко случалось, чтобы почтенные провинциалы не обращались к какой-нибудь из наиболее известных в стране гадалок с просьбой объяснить, как то или иное необъяснимое явление может повлиять на их жизнь. Обычно все флегматики любят сильные потрясения, ибо пустячные происшествия не способны их расшевелить, точно так же, как мало пьющие люди предпочитают напитки покрепче. Патрон принадлежал к первым и поэтому находил тайное и глубокое удовольствие в том, что происходило вокруг.

— Мы с вами еще не знаем, господин олдермен, какие важные последствия может иметь наше приключение, — заметил Олофф ван Стаатс, — и, сознаюсь, перед тем как покинуть бригантину, я бы хотел побольше увидеть и услышать. Этот Бороздящий Океаны совсем не таков, каким представляет его молва, и, побыв здесь еще некоторое время, мы можем проверить правильность людского мнения. Помнится, моя покойная почтенная тетушка говаривала, будто…

— Камины и традиции! Ваша тетушка была находкой для этих вымогателей-прорицателей! Слава богу, что они не выманили у нее ваше наследство. Вон видите на склоне горы «Сладкую прохладу»? Так вот, все предназначенное для публики выставлено снаружи, а все, что для меня и моих радостей, скрыто внутри… Я уверен, что капитан Ладлоу, находящийся при исполнении служебных обязанностей, сочтет излишним терять время на все эти фокусы.

— Я также выражаю желание проследить за всем до конца, — сухо ответил командир «Кокетки». — Направление ветра таково, что ни бригантина, ни крейсер не смогут в ближайшее время стронуться с места. Отчего же не воспользоваться случаем и не познакомиться ближе с бригантиной и ее экипажем?