«Морская волшебница», или Бороздящий Океаны, стр. 4

— Говоря по правде, милорд, эта сумма значительно превышает мои возможности. Высокие цены на пушнину в прошлом сезоне, задержки платежей ограничивают меня в наличном капитале…

— Выгоды будут очень велики…

— Деньги стали нынче такой редкостью, что профиль Карла note 11 я вижу гораздо реже, чем лица должников…

— Но прибыль верная…

— …хотя кредиторы ловят тебя на каждом углу.

— В предприятии примут участие исключительно голландцы…

— Последние сообщения из Голландии рекомендуют беречь золото для чрезвычайных коммерческих операций.

— Олдермен ван Беверут!

— Да, милорд виконт Корнбери?

— Да сохранит вас Плутос! note 12 Но берегитесь, сэр! Вкусив утренней прохлады, я должен вернуться в тюрьму, но никто не запрещает мне раскрывать тайны моей темницы. От одного из ее обитателей я слышал, что Бороздящий Океаны находится у наших берегов! Берегитесь, достопочтенный бюргер! Второй акт трагедии Кидда может разыграться в наших водах.

— Предоставляю заниматься такими делами людям более высокопоставленным, чем я, — ответил олдермен, отвешивая холодный церемонный поклон. — Предприятия графа Белламонте, губернатора Флетчера и милорда Корнбери не по плечу скромному купцу.

— Прощайте, упрямец! Умерьте ваши надежды в отношении чрезвычайных коммерческих операций! — произнес Корнбери, деланно рассмеявшись, хотя его глубоко уязвил намек олдермена: ходили упорные слухи, будто экс-губернатор и двое его предшественников были причастны к беззакониям американских морских разбойников. — Будьте начеку, или мадемуазель Барбери еще раз осквернит чистоту стоячего болота вашего рода.

Джентльмены обменялись чопорными поклонами. Олдермен был невозмутим, сух и официален, в то время как его собеседник сохранял непринужденную развязность. После неудачной попытки, на которую его толкнуло отчаянное положение и не менее отчаянный нрав, выродившийся потомок добродетельного Кларендона note 13 направился к месту своего заключения с видом человека, усвоившего надменную позу по отношению к окружающим, но тем не менее столь черствого и испорченного, что в его душе не оставалось места ни для благородства, ни для добродетели.

Глава II

Не так-то просто было вывести олдермена ван Беверута из привычного ему спокойствия. И все же губы у него дрогнули, что можно было истолковать как признак довольства одержанной победой, а мышцы лба судорожно сократились, как бы свидетельствуя, что олдермен отдавал себе ясный отчет в том, какой опасности он только что избежал. Левой рукой, засунутой в карман, купец усердно перебирал испанские монеты, без которых никогда не выходил из дому; в другой руке он держал трость, твердо и решительно постукивая ею по мостовой. Таким манером он продолжал шагать еще несколько минут и вскоре, покинув нижнюю часть города, вступил на улицу, шедшую вдоль гряды холмов, возвышавшихся в этой части острова. Здесь он остановился перед домом, выглядевшим весьма аристократически для этого провинциального городка.

Два ложных фронтона, увенчанных железными флюгерами, украшали здание; высокое и узкое крыльцо было выложено из красного известняка, которого в этих краях в избытке. Дом был построен из обычного мелкого голландского кирпича и выкрашен в нежно-кремовый цвет.

После первого же удара массивного, начищенного до блеска дверного молотка дверь отворилась. Поспешность, с какой слуга явился на зов, свидетельствовала о том, что, несмотря на ранний час, олдермен не был нежданным гостем. Лицо негра-привратника не выразило удивления при виде посетителя, каждое движение слуги говорило о том, что он давно готов к приему гостя. Однако олдермен отклонил приглашение войти в дом и, присев на железные перила крыльца, вступил в беседу с негром. Это был пожилой седой человек с плоским носом, занимавшим почти половину изборожденного морщинами лица; он казался еще крепким, хотя спина уже согнулась под тяжестью годов.

— Привет тебе, старый Купидон! — произнес бюргер радушным и сердечным тоном, каким хозяева того времени обращались к любимым рабам. — Чистая совесть все равно что добрый ночной колпак — ты свеж, как утреннее солнышко! Надеюсь, мой друг, молодой патрон спал так же сладко, как ты, и уже встал.

— Ах, масса олдермен, — неторопливо ответил негр, — он проснулся очень давно! Последнее время он совсем потерял сон. Куда делись его живость и энергия! Он только и знает, что курит и курит. Джентльмен, который все время курит, масса олдермен, в конце концов становится унылым человеком. Похоже, одна молодая леди в Йорке вовсе уморит его.

— Мы найдем средство вырвать у него изо рта трубку, — пробормотал ван Беверут, искоса поглядывая на негра, словно вкладывая в свои слова какой-то тайный смысл. — Любовь и красивые барышни вечно портят жизнь молодым людям — ты испытал это на собственном опыте, старый Купидон.

— Теперь-то я никуда не гожусь, — спокойно отозвался негр. — А когда-то не многие пользовались в Йорке большим успехом у прекрасного пола, чем я… Только все это было да быльем поросло… Когда мать нашего Эвклида, масса олдермен, была молода, я навещал ее в доме вашего батюшки. Господи боже! Это было еще до англичан, старый патрон был молод… А этот щенок Эвклид никогда и не навестит меня!

— Он негодяй! Стоит мне отлучиться из дому, как мерзавец уже выводит из стойла одного из моих меринов!

— Молод он еще, масса Миндерт. Мудрость приходит с сединой.

— Ему вот-вот исполнится сорок, но с годами он только наглеет, мерзавец! Возраст почитают, когда вместе с ним появляются солидность и рассудительность; если молодой глупец утомителен, то старый несносен. Я уверен, что ты никогда не был настолько безрассуден и бессердечен, чтобы скакать по ночам на уставшей за день лошади!

— Я очень стар, масса Миндерт, и позабыл все, что делал в молодости… А вот и патрон. Он расскажет вам все куда лучше, чем бедный чернокожий раб.

— Приятного пробуждения и удачного дня, мой молодой друг! — вскричал олдермен, приветствуя крупного, медлительного джентльмена лет двадцати пяти, который появился на крыльце с важностью, более присущей человеку вдвое старшего возраста. — Ветер попутный, небо ясное, день прекрасен, словно прилетел сюда из Голландии или из самой старой Англии. Колонии и метрополия! Если бы люди по ту сторону океана больше верили в матушку-природу, а не чванились, то они признали бы, что на наших плантациях дышится куда легче, чем у них. Но эти самодовольные мошенники похожи на людей, которые раздувают кузнечные мехи и воображают, будто делают музыку; любой хромоногий среди них уверен, что он стройнее и здоровее лучшего из жителей колонии. Взгляните на залив: он спокоен, будто его заперли двадцатью дамбами, и наше путешествие будет не опаснее поездки по каналу!

— Тем лучше, — пробурчал Купидон, проникнутый искренней заботой о своем хозяине. — Куда спокойнее путешествовать по суше, когда у человека столько добра, как у массы Олоффа. Однажды утонул паром с кучей людей, и никто из них не выплыл рассказать, что он при этом пережил…

— Ты что-то путаешь, старый! — перебил негра олдермен, бросив тревожный взгляд на своего молодого приятеля. — Я прожил пятьдесят четыре года и что-то не припомню такого бедствия.

— Удивительно, как забывчива молодежь! Тогда утонуло шесть человек. Двое янки, француз из Канады и бедная женщина из Джерси. Все очень жалели бедную женщину из Джерси!

— Все-то ты выдумываешь, Купидон! — поспешно воскликнул олдермен, который был силен в счете. — Двое янки, француз и женщина из Джерси — это всего-навсего четверо!