Моникины, стр. 52

— И нашей честности, добавьте! — проворчал бригадир.

— Я понял, судья, красоту вашей системы. Какая прелесть! Эссенция из отрубленных хвостов представляет средний разум Низкопрыгии, так как составлена из всех хвостов страны. А поскольку газета обращается к среднему уму населения, между пишущими и читающими достигается полное взаимопонимание. Но, чтобы мои сведения по этому вопросу были полны, не скажете ли вы мне, как такая система отражается на общем умственном развитии в Низкопрыгии?

— Прекраснейшим образом! У нас республика, и нам необходимо единство во всех важнейших вопросах. Сочетая воедино, как я говорил, крайности наших умов, мы и получаем то, что называется общественным мнением. Это общественное мнение отражается общественными газетами…

— А инспектором фабрики всегда избирается патриот из патриотов, — перебил бригадир.

— Замечательно! Лучшие части ваших интеллектов вы отдаете перемолоть и смешать, а смесь продается журналистам, а они доводят ее до сведения публики, как выражение объединенной мудрости страны!

— Или как общественное мнение. Мы придаем большое значение разуму во всех наших делах и всегда называем себя самой просвещенной нацией на земле. Но изолированные умственные проявления внушают особое отвращение как антиреспубликанские, аристократические и опасные. Мы глубоко верим в наш способ использования умов: как вы могли заметить, он удивительно согласуется с самой основой нашего общества.

— К тому же мы — народ торговый, — вставил бригадир, — и, привыкнув иметь дело с законами страхования, охотно пользуемся средними величинами.

— Верно, брат Прямодушный, совершенно верно! Мы особенно не любим все напоминающее неравенство. Для моникина знать больше, чем его соседи, — почти такое же преступление, как действовать по своему усмотрению. Нет, нет, мы действительно свободная и независимая республика и считаем каждого гражданина ответственным перед общественным мнением во всем, что он делает, говорит, мыслит и желает.

— Простите, сэр, обе великие политические линии посылают свои хвосты на одну фабрику и придерживаются одних мнений?

— Нет, сэр, у нас в Низкопрыгии есть два общественных мнения.

— Два общественных мнения?!

— Разумеется, сэр, горизонтальное и вертикальное.

— Это говорит о такой необычайно плодотворной умственной деятельности, что трудно поверить!

Тут коммодор и бригадир неожиданно расхохотались прямо мне в лицо.

— Ах, боже мой, сэр Джон! Дорогой сэр Джон! Вы удивительно забавное существо! — захлебывался судья, держась за бока. — Я никогда не слыхал ничего более смешного! — Он умолк, вытер глаза и заговорил более связно. — Одно общественное мнение, подумать только! Неужели я говорил так непонятно? Я начал с того, дорогой сэр Джон, что мы следуем правилу двоичности, указанному нам природой, и руководствуемся принципом круговращения. Первое побуждает нас иметь всегда два общественных мнения, а согласно второму великие политические вехи, хотя и кажутся неподвижными, тоже вращаются. Та линия, которая считается параллельной основному закону, или конституционному меридиану страны, называется горизонтальной, а другая — вертикальной. Но, так как в Низкопрыгии в действительности нет ничего неподвижного, две великие вехи, также следуя принципу круговращения, периодически меняются местами: вертикальная линия становится горизонтальной и наоборот. При этом те, кто упирается носками в ту или иную черту, по необходимости меняют свой взгляд на вещи. Но это великое круговращение совершается очень медленно и столь же незаметно для участников, как вращение нашей планеты для ее обитателей.

— А вращение патриотов, о котором только что говорил судья, — добавил бригадир, — подобно эксцентрическому движению комет, которые украшают солнечную систему, не внося в нее расстройства причудливостью своих орбит.

— Нет, сэр, хороши бы мы были всего с одним общественным мнением, — заключил судья. — А уж что при таком положении вещей стало бы с патриотами из патриотов, и вообразить трудно!

— Я хотел спросить вас, сэр, по поводу вытягивания билетиков: хватает ли у вас должностей на всех жителей?

— Конечно, сэр. Наши должности делятся, прежде всего, на «внутренние» и «внешние». Те, кто касается носками более ценимой линии, занимают «внутренние» места, а те, кто стоит на менее ценимой линии, занимают все остальные. Но надо сказать, что только внутренние места чего-нибудь стоят. А так как прилагаются большие старания, чтобы общество делилось приблизительно поровну…

— Простите, если я вас перебью, но как это осуществляется?

— Что ж, поскольку лишь определенное число моникинов может касаться черты, мы считаем всех тех, кому не удалось стать на линию, посторонними. Потолкавшись без пользы возле нас, они неизменно переходят на другую линию, так как лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме. Таким образом мы поддерживаем в государстве некоторое равновесие, необходимое, как вам известно, для свободы. Политическое меньшинство занимает внешние места, а все внутренние остаются для большинства. Далее идет другое подразделение должностей — на почетные и доходные. Почетные, то есть около девяти десятых всех внутренних должностей, с большой беспристрастностью распределяются между теми, кто касается черты на более сильной стороне и обычно довольствуется блеском победы. Имена остальных кладут в колеса и вытягивают для них призы по принципу круговращения.

— А патриоты, сэр? Их тоже включают в эту игру случая?

— Отнюдь нет! В качестве награды за преодоленные опасности они имеют особое маленькое колесо, но также подчиняются принципу круговращения. Их положение отличается только тем, что они всегда что-нибудь получают.

Я охотно продолжал бы этот разговор, который лил потоки света в мое политическое сознание, но тут появился моникин, по виду лакей, с пакетом, привязанным к кончику его хвоста. Повернувшись, он с низким поклоном вручил мне свою ношу и удалился. В пакете были три записки, адресованные следующим образом:

«Его королевскому высочеству Бобу, принцу Уэльскому».

«Милорду верховному адмиралу Поку».

«Мистеру Голденкалфу, клерку».

Извинившись перед моими гостями, я быстро сорвал печать с той, которая предназначалась мне. Она гласила:

«Высокородный граф Балаболо, камергер его высочества, извещает мистера Джона Голденкалфа, клерка, о том, что ему предлагается присутствовать сегодня вечером во дворце на бракосочетании графа Балаболо и леди Балаболы, первой фрейлины ее величества королевы.

Примечание. Кавалерам быть в полном параде».

Когда я сообщил содержание этой записки судье, он сказал, что знает о предстоящей церемонии, ибо тоже получил приглашение как официальное лицо. Ввиду того, что Англия не имела в Высокопрыгии представителя, я обратился к судье, как к иностранному послу, с просьбой оказать мне честь и представить меня. Он не возражал, и тогда я спросил, в каком костюме мне надлежит явиться — ведь насколько мне известно, в Высокопрыгии приличия требуют наготы. Посол любезно разъяснил мне, что всякая одежда оскорбительна для населения как Высокопрыгии, так и Низкопрыгии, но в первой из этих стран никто, за исключением иностранных послов, не смеет появляться при дворе без хвоста. Как только я получил эти разъяснения, мы расстались, условившись, что я (вместе с моими спутниками, об интересах которых я не забывал) буду готов сопровождать посла и бригадира, когда они зайдут за нами в назначенный час.

ГЛАВА XVIII. Королевский двор, придворный костюм и придворные. Различные аспекты правосудия, а также чести

Едва мои гости ушли, я послал за хозяйкой узнать, можно ли приобрести поблизости придворные костюмы. Она ответила, что на моникинский рост есть сколько угодно, но вряд ли во всей Высокопрыгии найдется хвост, натуральный или искусственный, который годился бы для меня. Это непредвиденное затруднение ввергло меня в глубокую задумчивость, но тут в дверях гостиницы появился мистер Пок, держа в руке два обычных хвоста редкостной длины. Бросив один мне, он объяснил, что узнал от лорда верховного адмирала Высокопрыгии, что принцу и ему самому, а также гувернеру принца необходимо через час явиться ко двору. Он оторвался, по его словам, от очень хорошего обеда (хотя и без его любимой свинины под маринадом), чтобы сообщить мне об ожидавшей нас чести. По пути домой он столкнулся с доктором Резоно, который, узнав, в чем дело, не преминул указать, что нам всем необходимо явиться в придворных костюмах. Вот тут-то и возникла дилемма, поскольку капитану сразу пришло в голову, что «во всей Высокопрыгии не найти ничего достойного лорда верховного адмирала с таким килем, как у него: ведь с моникинским хвостом он выглядел бы, как трехпалубный фрегат с бушпритом от брига взамен бизань-мачты!». Но доктор любезно устранил возникшее затруднение, проводив его в кабинет естественной истории, где и нашлись три необходимых придатка, а именно: два превосходных бычьих хвоста и третий, ранее служивший, по выражению капитана, «рулевым веслом» кенгуру. Последний, из деликатного уважения к чести Великобритании, был отправлен с нарочным принцу Бобу, пребывавшему на вилле одного из членов королевской семьи в окрестностях Единения.