Мерседес из Кастилии, или Путешествие в Катай(без илл.), стр. 61

— И ты еще будешь бахвалиться и говорить, что не струсил! Зачем же ты клялся своим приятелям, что видел такие отклонения стрелки, да к тому же еще раз двадцать?

— Ваша милость, теперь вы сами видите, что можно быть весьма достойным адмиралом и вице-королем, можно знать все про далекий Катай и ничего не смыслить в самых простых вещах! Ведь я же, дон Христофор, говорил своим товарищам, что видел это раньше, то бишь до этой ночи, и готов был сгореть заживо, как мученик на костре, если соврал. Всем нам, грешникам, когда-нибудь придется гореть вечным огнем, но пока еще не время, и я надеюсь, ваша милость подтвердит истинность моей клятвы!

— На это ты, Санчо, зря надеешься: я сам никогда не давал ложных клятв и не стану их подтверждать!

— В таком случае, я призываю в свидетели дона Луиса де Бобадилья, он же Педро де Муньос, — невозмутимо заявил Санчо. — Потому что, когда на человека возводят напраслину, он имеет право защищаться. Пусть ваша милость соизволит вспомнить, что впервые я заметил, как гуляют стрелки, и сообщил об этом в ночь на четверг тринадцатого числа, а сейчас у нас что? Понедельник семнадцатого сентября! Клянусь, что за последние четыре дня я наблюдал это явление, как вы его называете, по крайней мере раз двадцать, если уж держаться ближе к истине! Святая Мария! Да я только этим и занимался, особенно первые часы!

— Ну довольно, довольно, Санчо! Я вижу, совесть у тебя имеет свои широты и долготы, которыми ты и пользуешься. Что и говорить, изворачиваться ты мастер. А теперь, раз уж ты знаешь причину отклонения компаса, постарайся ободрить своих друзей да и сам не падай духом.

— Я не спрашиваю вашу милость, почему движется Полярная звезда, — заметил Санчо. — Только мне пришло в голову, что, может быть, мы намного ближе к Катаю, чем думали, и какой-нибудь злой дух старается сбить нас с пути?

— Ступай-ка лучше спать, хитрец, и подумай о собственных грехах, а отыскивать причины таинственных явлений предоставь людям более сведущим. Вот тебе твоя добла, и держи язык за зубами!

Наутро матросы всех трех каравелл с нетерпением ожидали результатов новых наблюдений. Ветер держался хоть и не сильный, но попутный, течение начало поворачивать на запад, и за последние сутки каравеллы прошли более ста пятидесяти миль, что сделало отклонение компасных стрелок более заметным, подтвердив тем самым предложения Колумба. А так как невежественные люди охотнее всего верят тому, что имеет видимость истины, сомнения до поры до времени улеглись, и все решили, что передвигается Полярная звезда, а стрелки компасов по-прежнему указывают правильное направление.

Трудно сказать, верил ли в это сам Колумб. Известно, что он не стеснялся прибегать к обману, когда считал его безобидным и необходимым для поддержания мужества своих спутников, но у нас нет доказательств, что и в данном случае он пустился на хитрость. Даже в те времена, когда магнитное склонение еще не было известно, ни один ученый не думал, будто стрелка компаса обращена именно к Полярной звезде; это считалось случайным совпадением, а потому можно предположить, что адмирал, у которого было несколько вполне исправных компасов, мог поверить в перемещение звезды, возложив окончательное решение этой загадки на будущие поколения. На этот счет существует два мнения: одни утверждают, что прославленный мореплаватель верил в свою теорию, другие это отрицают. Но последние не слишком убедительно ссылаются на то, что такой человек, как Колумб, якобы не мог совершить столь грубую ошибку, хотя в те времена подобные явления были науке совершенно неизвестны. Впрочем, возможно, что адмирал не был вполне убежден в своей правоте, а только старался подыскать непонятному явлению правдоподобное объяснение. Ибо в тот век, когда географические и астрономические знания были еще слабы, этот необыкновенный мореход выдвинул немало смелых и точных предположений, истинность которых впоследствии подтвердилась, что свидетельствует о проницательности и трезвости его ума.

К счастью, когда рассвело, матросы смогли убедиться не только в том, что отклонение магнитных стрелок увеличилось, но в том, что вокруг каравелл по-прежнему простирается море водорослей. Были и другие обнадеживающие признаки, которые указывали на очевидную близость земли.

Ветер теперь дул в ту же сторону, куда шло течение, океан был гладок, как зеркало, и каравеллы могли спокойно двигаться на самом близком расстоянии друг от друга.

— Сеньор адмирал! — окликнул Колумба с «Пинты» старший Пинсон. — Эти водоросли похожи на те, что обычно растут на отмелях. Я думаю, где-то неподалеку должно быть устье какой-то большой реки!

— Все может быть, — отозвался адмирал. — Но, чтобы в этом убедиться, надо попробовать воду на вкус. Эй, Пепе, — приказал он, — зачерпни-ка ведро воды за бортом!

Пепе немного замешкался, выжидая, пока «Санта-Мария» подойдет к более густым зарослям, и в эту минуту острый глаз Колумба заметил краба, который взобрался на одну из особенно свежих по виду водорослей. Адмирал тотчас приказал рулевому свернуть чуть в сторону, и Пепе подхватил краба ведром.

— Смотрите, какая драгоценная добыча, добрый Мартин Алонсо! — крикнул Колумб, держа краба двумя пальцами, чтобы Пинсон мог его разглядеть. — Эти животные, как известно, никогда не уходят от берега далее чем на восемьдесят лиг! А вон там видите, сеньор, белую тропическую птицу? Говорят, они не могут ночевать на воде! Но особенно меня радует, что все эти добрые приметы и признаки появляются с запада, непостижимого, неведомого запада!

Радостными криками встретили на каравеллах эти признаки близости земли. Забыв о недавних страхах, матросы преисполнились такой уверенности, что готовы были видеть благоприятные приметы в самых обыкновенных явлениях. На всех судах зачерпнули забортной воды, и каждый хотел попробовать ее сам. И такова была сила самовнушения, что все единодушно объявили, будто эта вода гораздо менее солона, чем обычная, морская. Даже Колумб при всей его рассудительности, осторожности и хладнокровии забыл на мгновение о своих высоких замыслах и поддался общему настроению. Он поверил, что где-то неподалеку находится обширный остров, расположенный на полпути от Европы к Азии. Обнаружить его было бы тоже немалой честью, хотя она и не могла сравниться с тем, что ожидало их впереди.

— Действительно, друг мой Мартин Алонсо, — сказал он, — у этой воды не такой вкус, какой бывает в открытом море, вдали от большой земли.

— Мне тоже так кажется, сеньор адмирал! — отозвался старший Пинсон. — А вот и еще одна примета: на «Ниньи» загарпунили второго тунца и сейчас втаскивают на борт!

Ликующие возгласы сопровождали появление каждой такой приметы. Уступая горячим просьбам команды, адмирал приказал поставить все паруса и идти полным ходом, чтобы честь открытия досталась тому, кто первым увидит неведомый остров. Впрочем, гонка продолжалась недолго: «Пинта» легко ушла вперед, а «Санта-Мария» и «Нинья» гораздо медленнее двигались за ней, с почта одинаковой скоростью. Весь этот долгий день на каравеллах царили радость и веселье. Такие счастливые дни выпадают редко на долю тех, кто плывет посреди Атлантического океана, где всюду, куда ни глянь, виден все тот же горизонт, замыкающий все ту же неизменную водную ширь, а в центре этого гигантского круга движется крохотная точка — одинокое судно.

Глава XIX

С наступлением сумерек на «Пинте» убавили паруса, чтобы остальные каравеллы могли ее догнать. Все взоры были обращены на запад, где матросы еще надеялись увидеть долгожданный остров. Однако небо постепенно темнело, скоро ночь опустилась на океан, а никаких признаков земли так и не было замечено. По-прежнему дул ровный юго-восточный ветер и волнение было не больше, чем в устье широкой реки. Стрелки компасов едва приметно продолжали отклоняться к западу от Полярной звезды; теперь уже никто не сомневался, что этот небесный маяк сошел со своего места.