Альпийские сказки, стр. 11
Небо становится светлее, луна и звезды гаснут: занимается утро. Феи хватают шкурки и накидывают на себя. Они смеются, уменьшаясь на глазах, пока мех не облегает их, как перчатка; тогда они ныряют в нору, и та смыкается за ними.
Все, кроме одной, которая, плача, отчаянно ищет свою шкурку.
Пастуху очень хочется прямо сейчас утешить ее, но он сдерживается и выжидает еще некоторое время, прячась за горкой камней. Дождавшись восхода солнца, он встает и, словно только что увидев фею, подходит к ней и спрашивает:
— Милая барышня, вы что-то потеряли?
— Да, я ищу сурчиную шкурку. Где-то тут, в траве. О, отдайте ее мне! — умоляет она, сжимая руки.
Нарцисс прикидывается дурачком. Нет, он ничего не видел, ничего не брал. Девушка ломает руки, еще хранящие лучезарную лунную белизну.
— Что же мне делать? Я погибла!
— Нельзя вам оставаться тут одной. Пойдемте со мной к моей матери. Она позаботится о вас, накормит…
Они спускаются в деревню окольной дорогой. Пастухи не должны их видеть. Мало ли что могут подумать! Нарцисс радуется. Он не может надивиться, как легко и естественно все получилось. А между тем он слыхал, что феи — существа лукавые и даже злые. «Бесстыдницы, дьяволовы дочки…» Но нет, вот она послушно идет рядом с ним. Он нервничает:
— Надо будет вам причесаться, заплести волосы…
И поглядывает на длинную дикую гриву, отливающую рыжиной: «Она правда красивая, эта фея, может, даже слишком красивая…»
Но мать Нарцисса приняла ее как родную. Она всегда хотела дочку, а то у нее одни сыновья. Старший пастух отругал Нарцисса.
— Чтоб больше не бросал овец!
Овец всех нашли и собрали. Они объели до корней траву на гребнях, и лето прошло. И осень, и зима, и еще два лета.
А что же девушка, что же маленькая фея? Она теперь такая же, как другие девушки. С косами, в длинном переднике, в грубых башмаках. Ее руки умело сгребают сено, доят коз и выполняют всякую домашнюю работу. Но летом ее все время тянет танцевать. Везде и всюду, хоть на полу, хоть посреди дороги.
— Прямо мания какая-то, — смеется мать. — Даже под бой часов плясать готова! А зимой, наоборот, все-то ее в сон клонит.
Нарцисс стал взрослым мужчиной. Красивым и сильным, немного грубоватым. Однажды он спросил девушку, не согласится ли она стать его женой.
— Почему?
— Потому что ты мне нравишься.
Она сказала «да».
Ясным летним утром справляют свадьбу, и весь день оба счастливы. Он в новом костюме. Она в таком же новом платье — из черного сукна с бархатной оторочкой, и юбка при каждом шаге разворачивается сзади, как веер. На ней передник из переливчатого шелка, а на округлых плечах красная шаль с бахромой. Овальная соломенная шляпа с каскадом лент прикрывает голову от солнца. Новобрачная так хороша, что все глаз не могут от нее отвести. И Нарцисс в первую очередь. Он гордится тем, что его жена — фея. «Фея? — думает он однако. — Да нет, это просто женщина. Она все забыла».
Он так в этом уверен, что решает испытать ее. Он обнимает жену за талию:
— Пойдем прогуляемся.
— Куда?
— К Черному озеру, это ведь там мы познакомились. Помнишь, несколько лет назад?
Не похоже, чтоб она помнила.
— Я раньше думала, — говорит она, — что я твоя сестра.
Они подходят к озеру, и муж начинает смеяться.
— Как ты тогда плакала!
— А почему я плакала? — спрашивает фея.
— Да потому, что ты кое-что потеряла.
— А что? — спрашивает она.
— Сурчиную шкурку.
Она смотрит на него в полном недоумении.
— Интересно, тут ли она еще, — говорит он. — Я ее у тебя утащил и спрятал. (Он отваливает большой камень — шкурка на месте.)
— О! — вскрикивает фея.
Она хватает шкурку и накидывает на себя. Муж не успевает ее отнять. Открывается нора, и фея исчезает в ней. Напрасно Нарцисс зовет, скребет землю ногтями — нора закрылась. Жесткий дерн с низкорослыми цветочками навсегда сомкнулся над ней.
Прощай, фея! Никогда нельзя быть чересчур уверенным в том, что считаешь своим.
Сани были выкрашены в красный цвет, а силуэтом напоминали лебедя: расходящиеся, как крылья, стенки кузова, изогнутый передок, к которому подвешивался колокольчик.
Лошадь г-н Клик теперь брал напрокат. О! Этот толстый рыжий тяжеловоз не имел ничего общего с чистокровками былых времен, зато, правда, вез не так нервно… Дети г-на Клика еще помнили кое-какие взбрыки и шараханья. Им очень нравилось, что отец сам правит. Раньше их всегда стесняло присутствие кучера и гувернантки. Да, им было лучше одним с родителями, а родители у них были хорошие. Луи и Жаннетта усаживались на маленькой скамеечке спиной к лошади и лицом к более широкому и удобному сиденью, которое занимали г-н и г-жа Клик.
У всех четверых изо рта шел легкий белый дымок. Луи нравилось, скосившись, рассматривать свой. «У нас у всех внутри маленькая печка, — думал он. — И хорошо, а то мы бы замерзли». Руки отца в кожаных перчатках сжимали вожжи, протянувшиеся над головами детей.
Динь! Динь! — заливались бубенцы, нашитые на широкую ленту гранатового бархата, надетую на шею лошади. Дин! Дон! — отзывался колокольчик. «Дин! Дон!» — повторял Луи. Его сестра Жаннетта закрывала глаза, чтобы лучше слышать. Но скоро опять открывала. Накануне шел снег, и на дороге он был гладкий, блестящий и твердый от холода.
Дорога сбегала в глубокую долину. По одну сторону стеной возвышались скалы, по другую зияла пропасть. Дети запрокидывали головы, чтобы увидеть небо. Деревья были все в соцветиях инея, а водопад, мимо которого они ехали, превратился в ледяную колонну. Кое-где дорога проходила через темные туннели. Сани сбивались с хода, и путешественникам приходилось терпеть малоприятную тряску. Они даже вынуждены были три раза вылезать и идти пешком, увязая в пыли, перетолченной с навозом. Навстречу им попадались мулы, тянувшие большие грузовые сани с дровами или сеном. Крестьяне кланялись. Изредка, громко рыча, проезжал и автомобиль с цепями на колесах.
В одной деревне семья Клик сделала остановку, чтобы пообедать на постоялом дворе. Зала с занавесками домашней вязки была жарко натоплена. Им подали бульон из сурка, вяленую говядину, сыр и ячменный хлеб. Они ели и радовались.
Потом путешественники продолжили спуск в долину. По склонам съезжали лыжники, поднимая за собой великолепные снежные шлейфы.
— Прямо как ангелы, — сказала Жаннетта.
— Ангелы в пуловерах от «Рике», — добавил ее брат.
Лошадь шла ровной рысью, и сани скользили все быстрее, потому что подъем кончился. Вечерело. Солнце, еще недавно такое ослепительное, стало каким-то странно нежным и скрылось за горой. Снег еще долго хранил его розовый отсвет, потом все сделалось синим, а небо, так и оставшееся светлым, расцвело звездами.
Г-н Клик давно уже повернул к дому. Скоро должна была взойти луна, при свете которой все видно, как днем. Но вдруг он сказал:
— Что-то я не узнаю эту дорогу!
Он остановил сани, огляделся.
— И гору не узнаю!
— Может быть, это эффект сумерек, — прошептала г-жа Клик.
Г-н Клик щелкнул кнутом. Теперь дорога вновь шла под уклон, а подтаявший снег превращался в лед. Луи по команде отца поворачивал рукоятку тормоза. Из-за скалы показалась луна, совершенно круглая, и озарила всю долину.
— Гром и молния! Я поехал не той дорогой! — вскричал г-н Клик.
— Ну, не переживай, — сказала его жена, — в какую-нибудь деревню да приедем.