Рожденный толстым летать не сможет!, стр. 1
Василий КУПЦОВ
РОЖДЕННЫЙ ТОЛСТЫМ ЛЕТАТЬ НЕ СМОЖЕТ!
Что-то долго стояла тишина. К чему бы это? Был бы ребенок маленький, позвал бы я старшего братца да наказал — пойди, мол, посмотри, чем младший занимается, да вели немедленно это дело прекратить! У меня детей нет, но есть воспитанник. Ему уже шестнадцать вот-вот скоро, но беспокойства — не меньше, а гораздо больше, чем от младенца малого. И все случаи, когда мой парень затихал, приводили к немалым беспокойствам да заботам. Хотя, конечно, и я сам не сахар, время от времени люблю почудить… Но, как говорил Юпитер — мне можно, а другим — ни-ни!
Алиган сидел на шкафу и читал книжку. По его отсутствующему взгляду можно было заключить, что на этот раз он не просто погрузился в очередной фэнтэзийный мир, он, можно сказать, в нем уже потонул, лежит на дне и пускает пузыри!
— Ну и как? — спросил я, намериваясь тем самым вытянуть сознание мальчишки из глубокого омута фантастики.
— Почему люди не летают как птицы? — вздохнул Али.
— Потому что, в отличие от птиц, многие из них будут какать с высоты прицельно!
— Эх, шутки у тебя, а еще наставник, ну чему ты меня научишь только?
— Так сам напросился, а я — дурак — согласился…
— Вот и объясняй, насчет того, отчего не летают…
— Ты что, милай, Чехова читал?
— Нет, Урсулу…
— Ле Гуиншу? А там чего?
— Да вот колдун, превратился в сокола, ад полетел…
— Ну и что?
— Так вот я и вздыхаю, отчего я…
— Не сокил, чаво не лытаю?
— Ага… — ну, дело плохо — раз не подкалывается, придется расшевелить.
— Ну, ладно, а тебе какое дело?
— В смысле? — удивился Алиган.
— Ну, ты спросил, почему, мол, люди не летают, как птицы. А я — какое тебе дело?
— Как какое?
— Ты ж не человек!
— А-а-а… — протянул Али, — Ну и что, я тоже летать хочу! Может, я только о крыльях и мечтаю!
— Они тебе помогут не больше, чем страусу!
— А я бы все равно полетел!
— Ну, сдвинься еще сантиметров на десять — и полетишь, прямо на пол!
— Какие проблемы? — Алишка «завелся», демонстративно подвинулся, да упал с грохотом прямо на дощатый пол. Раздался треск. Плохо дело — треснула доска.
— Ой, что это? — от таких малостей, как падения с двухметровой высоты задницей на доски Али особых неприятных ощущений не испытывает, ад чего с него взять — тролль, хоть и полукровка, а все одно — деревяшка, да и только!
— А ты еще летать хотел! Да тебя земля не держит, полы, по крайней мере! Тоже мне, Святогор нашелся!
— А вот и полечу!
— Не выйдет!
— Научусь и летать!
— Рожденный… — начал было я.
— … ползать, летать… — перебил меня Али насмешливо.
— Рожденный толстым летать не сможет! — теперь перебил его уже я сам.
— А вот я и не толстый! — обиделся мальчишка.
— А это что? — и я ткнул пальцем в его выпирающее брюхо.
— Это? Это… мой пресс! — нашелся Али.
— Ладно, ладно! — я насмеялся вдоволь, — Пресс так пресс, отдам тебя на завод, будешь там им работать, большие деньги заимеем.
— Фи, наставник, у тебя шутка угловатая и совсем не смешная!
— А у тебя?
— У меня — элегантная!
— Ну и ладно, лети тогда, делай что хочешь, превращайся в сокола, в пеликана, в какаду, в конце концов…
— Да, легко сказать, я еще ни разу не слышал, чтобы тролли обращались в птиц.
— Будешь первым…
— Да, и вот в книжке, там так описано, как будто автор…
— Авторша! — подправил я.
— Ну, авторша, вот она как будто сама превращалась в сокола и знает, насколько опасно это превращение, можно так соколом и остаться! Ведь у птиц маленькие мозги…
— Ну, тебе-то, с твоими куриными, тут бояться нечего, авось — поумнеешь даже!
Али надулся и выбежал из комнаты. Кажется, я переборщил…
Вечер, очень поздно. Мы слезли с последней электрички и тащимся по платформе. Каждый очередной фонарь, к коему мы приближаемся, тут же гаснет. Я лишь качаю головой. Гасить свет — колдовство несложное, Али это умел, кажется, с младенчества. Фонарики гасит — так это так, почти что автоматически, мимоходом. Или попугать кого хочет. Ничего, идти нам далеко, километров так десять, да все по лесу. Может, кого и напугаем?
Обычно с Али не слишком много хлопот, когда он колдует. Зато когда он просто хулиганит — тут уж хлопот не оберешься. Хотя самые свои большие хулиганства он уже, скорее всего, исполнил. Как вспомнишь — так вздрогнешь. Ну, начало-то было ничего, терпимое, когда он угнал летающую тарелку. Его можно понять — ребенок, все-таки, ему тогда лишь четырнадцатый год шел. Покататься решил, дело житейское. Но вот когда он средь бела дня эту самую тарелку на тот небосреб, то бишь небоскреб, как его, Эмпайер Стейт Билдинг, кажись… Ну да, вот когда он при свете всех камер ту тарелку на самый большой небоскреб посадил — тут уж было о чем забеспокоиться. Дальше — хуже, ведь мой тролльченок инопланетянином представился, с планеты Гога-Гога из Туманности Андромеды. И начал интервью давать. Он тогда, кстати, идеями зеленых увлекался. Вот его и понесло. Интервью по телевидению… И так далее. Ну, мы бы его, само собой, вытащили бы, но, тут как на грех, его мамаша в дело вмешалась. Что дальше — лучше не вспоминать, туго моему воспитаннику пришлось! Но это совсем другая история.
То ли дело сейчас. Живет себе счастливой жизнью, дачка тут у нас вблизи водохранилища. Благодать! Живи себе в свое удовольствие, да фонари на столбах от безделья гаси. Да, кстати о фонарях. Али вообще неравнодушен к лампам дневного света. Помню, как мы в Москву только первый раз приехали, идем себе почти, что по центру. Улица Разина, кажись. Смотрю — надпись горит, глазам не поверил: «херская». Только потом сообразил, что мой сорванец первые семь букв погасил в слове «парикмахерская». Понятное дело, возраст подростковый. Я тогда лишь посмеялся. А он? Затаился, все ждал удобного момента. И дождался! Остановились мы как-то в гостинице в одной, в славном граде Киёве. Выглядываю я как-то ночью в окно, и что вижу? Ну, по-украински «Мебель», то бишь магазин мебельный, будет «Мебля». Ну, разумеется, постреленок первую букву и заколдовал! Народ собрался у магазина собрался, кто хихикает, кто возмущается. А тут еще иностранцы на иномарках подкатили, выяснять начали, перевод спрашивать. Им объяснили — они и поверили, начали автомат искать. Ну, у них там эти самые резинки в автоматах продают… Ладно, ладно, присочинил я, но насчет того, какое слово в ночи горело — истинная правда, можете сами киевлян поспрашивать.
Пока я все это вспоминал, прошли мы лесок, никого не напугали и сами не напужались. Тоска, да и только! Вот и поле, тут всего пара километров до следующего лесочка, может — там чего интересное.
— Смотри, наставник, — показывает мне Али пальцем куда-то вперед. Зрение-то у него ночное не хуже моего. А иногда — и получше, я вот не заметил, а зря. Зрелище было, и впрямь, интересное. Старичок лет эдак восьмидесяти бегал по полю, махая руками и время от времени подскакивая.
— Чего это он? Сказылся?
— Полететь хочет, — я пожал плечами. Разве трудно было самому догадаться?
— Полетать? — Алишка засмеялся, — да куды ему с грыжей!
— Вот на счет грыжи ты зря, — покачал головой я, — и насчет полетать зря смеешься.
— Ой, уморил! Летающий стакан-старикан! — Али хохотал во все горло.
В этот момент старичок, после очередного прыжка, как-то замедлился в падении на землю, отчаянно замахал руками и начал постепенно подниматься все выше и выше. Теперь уже можно было не колотить руками по воздуху, движения его рук стали спокойнее, медленнее и, как-то величавее. Дедуля полетал немного, затем опустился на поле недалеко от нас.
— Совсем я стар стал, — вздыхал дед, — вот взлетел метров на сто, чувствую — выше не смогу.
— И не страшно Вам? — Алиган говорил теперь с нескрываемым уважением.