Последний леший, стр. 27
Сухмат последовательно отрубал руки — сначала правую, потом — левую, у всех попавшихся на пути монстров. Потом приостановился, оглянулся на скакавшего вслед Нойдака, да кинул ему свою запасную сабельку.
— Подноровись рубать, парень, маковки мертвецкие, коль такое дело подвернулось! — подзадорил молодого ведуна богатырь.
И Нойдак решил тоже попробовать. Первая же голова отделилась удивительно легко. Второму упырю Нойдак отрубил голову уже основательно примерившись. Впрочем — отрубать гнилые черепушки у безруких — Сухмат постарался — монстров, то подвиг невелик! Ну, да и Нойдак — ведь не богатырь, ему и так сойдет.
Выскочивший неизвестно откуда тощий, совсем уж усохший упырь замахнулся на Нойдака ржавым мечом. Молодой ведун и сообразить не успел, как отбил удар и сам рубанул в ответ. Пригодилась наука, хоть и недолго учили, да подучили, спасибо мальчику Броне — оказавшемуся не таким уж и плохим учителем! Вот и упыря разделал — раз, два — и готово, чем Нойдак не богатырь?
Настоящие богатыри, между тем, методично поднимали и опускали мечи, устроив на этом, столь богатом упырями, кладбище настоящее поболе. К булавам ни Рахта, ни Сухмат даже и не прикасались. Какой смысл толочь и без того мертвых упырей? Их рубить надо, да помельче. А назавтра взойдет Солнце ясное, да сожжет лучами своими светлыми поганые мертвлячиные ошметки!
Вот на Рахту насело сразу четверо. Сухмат хотел было подмочь другу, но тот лишь сверкнул глазами, да бросил: «Не мешай!». Может, и зря — двое мертвяков явно хитрили, заходя, по упыриному обычаю, по леву руку, а еще один — мелкий, с торчащими во все стороны клыками — улучив момент, прыгнул на Рахту сзади и вцепился зубами «в шею» богатыря. Плохо соображают мертвяки, вернее сказать — совсем не соображают! Где ж видано, чтобы зубами бармицу, из железа ковану-плетену, так взять и прокусить? Пока Рахта крест-накрест рубил того упыря, что подвернулся под праву руку, двое других вцепились в левую, норовя стащить перчатку. Богатырь развернулся, при этом тот, сзади, так и остался висеть, вцепившись зубами в металлическую сетку бармицы. Может, застрял?! Те, что вцепились в левую руку Рахты, не успели так сразу оба развернуться вслед за могучим телом богатыря, и тот достал ближнего справа мечом, перерубив его в области пояса пополам. Кажется, этого было достаточно — передвигаться, а тем паче, представлять опасность в таком виде половинки упыря уже не могли, только дрыгались да дергались… Все еще державшегося за левую ладонь упыря Рахта той же рукой и сгреб, не без удовольствия слушая треск ломаемых костей — будет знать, за что хвататься. Потом, шутки ради, богатырь оторвал упырю руки, а потом и вовсе разорвал мертвяка надвое…
— Стой, не дергайся, я клеща срежу! — услышал Рахта за спиной.
Сухмат осторожно поддел мечом шею все еще болтавшегося на бармице упыря и аккуратно отделил голову мертвяка от туловища.
— Гляди-ка, и вправду, как клещ! — подивился Сухмат тому, как отрубленная голова продолжала висеть на Рахте, не желая разжимать зубов.
— А ты ей на глаза надави! — предложил Нойдак, — Я так завсегда большим рыбам рты раскрывал.
— Вот ты и дави, то дело — колдунье, — развеселился Сухмат.
Нойдак воспринял слова богатыря серьезно — взял и надавил большими пальцами на глазные яблоки упыриной черепушки. Зубы разжались, голова, успев кляцкнуть зубами, но не успев вцепиться в колдуна, полетела на землю. Кобылка Нойдака, как бы желая поучаствовать в общем деле, лягнула отрубленную голову и та покатилась куда-то дальше, не видно куда — ведь уже почти стемнело.
— Рановато упыри повылазили, — заметил Рахта, глядя вслед зашедшему Солнцу. Цельных упырей, кажись, поблизости не осталось, можно было и передохнуть.
— Добычу может какую почуяли младую, вкусную? — предположил Сухмат.
— Или выгнал кто? — высказал куда более серьезную версию Нойдак.
— Пожалуй, что выгнал, — согласился Рахта, вновь хватаясь за меч.
Сухмат и Нойдак резко развернулись и посмотрели в ту же сторону, куда теперь смотрел их товарищ. То, что они увидели, было не похоже ни на что, прежде виденное. На фоне ярко засиявшего — в отсутствии Солнца ясного — Месяца прекрасного явственно был виден силуэт почти человеческий — ну, прямо как дым или туман, но фигурой — старик с бородой длинной, да ростом как два Сухмата, а то и поболе! Сквозь странный силуэт просвечивались и камни могильные, и звезды небесные.
— А это еще кто такой? — удивился Сухмат, выставив впереди себя меч.
— Это призраков пожиратель, — выказал свои знания Нойдак, — я слышал о таких, они на кладбищах живут.
— Опасен?
— Для живых — нет!
— А мы для него?
— Тоже нет…
— А вот сейчас проверим! — и Рахта бросился прямо на полупрозрачного великана, размахивая мечом.
Сухмат, на всякий случай, метнул в старика булавой. Та пролетела сквозь великана, как будто его и не было. А вслед за булавой проскакал и Рахта, впустую пытаясь поразить этот странный живой полудым-полутуман своим клинком. Старик даже в лице не изменился, как-то равнодушно вдруг сорвался с места и заскользил по направлению к Сухмату. Напрасно богатырь махал мечом — великан проскользнул сквозь него, да так, что Сухмат ничего и не почувствовал. Мгновение — и старика как не бывало.
Нойдак, спрыгнувший уже с кобылки и возложивший ладони обоих рук на Землю-матушку в поисках Силы Первородной, бормотал оберегающие заклинания.
— Да, с тем у кургана попроще было! — усмехнулся Сухмат, не без удовольствия вспоминая былое.
— А что это за пожиратель такой? — спросил колдуна Рахта. Голос богатыря был почти равнодушен — какой там страх, даже сильного ощущения, и того не было…
— П-потом р-раскажу, — Нойдак ответствовал с таким явным испугом, что богатырь не стал выспрашивать его дальше. Потом — так потом!
— Кажись, он оттуда вылетел, — Сухмат показал рукой, — надо бы посмотреть!
— Вот вы с колдуном и смотрите, — проворчал Рахта, но когда Сухмат, подхватив за шкирку и усадив на кобылку Нойдака, действительно двинулся в избранном направлении, ворчливый силач тоже отправился, не спеша, за ними.
На пространстве шагов в десять в окружности кто-то основательно поработал — могильные камни были опрокинуты, повсюду валялись еще шевелящиеся части тел упырей. Одна из голов вцепилась зубами в сапог Сухмата, богатырь брезгливо отбросил ее в сторону, причем в этот раз черепушка мертвяка с громким чмоком врезалась в стоявшую на отдалении стелу и размазалась по ней…
— И чего было на помощь звать, коли так здесь все уработал? — пожал плечами Сухмат.
— Неизвестно, кто поработал, а кто звал… — заметил Нойдак.
— Почему неизвестно, — Сухмат, наклонившись, поднял с земли оторванную каким-то силачем когтистую руку. Ладонь была сжата в кулак, а в кулаке была зажата прядь длинных волос. Сухмат разжал гнилые пальцы, взял прядь в руки, разгладил — да ведь это часть косы девичьей!
Рахта вырвал прядь из рук побратима, всмотрелся…
— Полинушка… — прошептал богатырь.
Нойдак покачал головой, укоряя Сухмата — мол, Рахте зачем показал? Богатырь попытался как-то исправить положение.
— Еще неизвестно, — сказал он побратиму, — мало ли волос разных…
— Разных много, — чуть ли не с кулаками накинулся на побратима Рахта, — а Полинушкины я из тысяч узнаю…
Кладбище промолчало — свидетелей сцены, разыгравшейся тут до прихода богатырей не осталось. Последним свидетелем был, верно, тот самый пожиратель призраков, но и тот — утек куда-то.
— Может, вы все-таки расскажите, все, что знаете? Ну, все то, что случилось с Полинушкой, да мне неведомо? — спросил Рахта друзей, потом добавил, — Друзья вы, в конце концов мне, или нет?
— Друзья, — кивнул Сухмат , — потому и…
— Ничего, рассказывайте кто что знает, я стерплю!
И Рахта стерпел, выслушал все! И больше в тот вечер слова не молвил, все думал думу свою…
Глава 8
В этот раз путники ухитрились переждать грозу, оставшись сухими. Помог высокий раскидистый дуб, одиноко стоявший посреди степи. Едва вдалеке загрохотал первый гром, как Рахта, следовавший впереди, направил коня к одинокому дереву. Покинули седла, расположились прямо на покрытой зрелыми желудями земле. Сквозь густую, уже пожелтелую листву, пока не пролилось ни капли вниз. Богатыри спокойно относились к бушующей вокруг стихии, не вздрагивали при ударах грома. Нойдак тоже был на удивление спокоен, совсем не боялся молний. Возможно, он просто никогда не видел людей, убитых молниями. А может — просто не связывал эту грозу и то, что произошло недавно на Перуновом холме…