Крутен, которого не было, стр. 15

— Не знаю… — растерялся лекарь, — Я тоже думал, да понять не мог. Ведь даже ежели в жилу снадобье завести, соки-то в мертвом теле стоймя стоят, противояд так в том месте, куда зальешь, и останется. Разве что руками сердце покачать… Не знаю… Но ведь делают же!

— Чую я, угробить-то кого, мы с тобой, Игг, завсегда могем, а вот пустоглаза слепить… — засмеялся Младояр, уразумевший, что его наставник все это знает лишь понаслышке.

— Ты просил, я рассказал, — лекарь ничуть не смутился.

— Не все рассказал, давай дальше, что после оживления делают?

— После того, как сердце забилось, самое главное! Ожившему мертвецу нашептывают все, что потом нужно будет. Внушают, кто у него хозяин, кого слушать, кого нет. Вот Белый Ведун, на всякий случай, еще и нашептал: услышишь такое-то слово, умри! Но я и другое слышал. Кое-кто, мертвецов оживив, отправляет их на поля работать, только и всего. И особого искусства нашептывания тут не нужно.

— Да, но наши-то, вернее — Белого Ведуна пустоглазы мечами махали!

— Сам видел, какие из них бойцы!

— Слушай, Игг, а вот сделал колдун из Бегуни пустоглаза, или нет? Вроде по его указке в палаты пошел…

— Для того чтобы человека себе подчинить, не обязательно его убивать. Почти тоже самое и во сне сделать можно. Недаром говорится — сон это маленькая смерть. Нашептал он отроку на ухо, Бегуня, небось, и не помнит ничего…

— И как ключом оказался — не помнит?

— Был он ключом к палатам княжеским, а станет — к Ведуну Белому.

— Это как? — Младояр так и подскочил.

— Я вот что мыслю, Млад… — ведун тоже привстал, развел руки, разминая мышцы, — Мы теперь для Белого Ведуна — враги первейшие, стало быть — он нас изничтожить попытается. А как? Вот мы ему и поможем…

— Мы — поможем? — растерялся подросток.

— Ну да, чем ждать удара от оружия неизвестного, приблизим к груди клинок знакомый… Возьмем Бегуню в компанию, да поедем ловить, так сказать, колдуна. Ну, а он уж соблазнится — снова Бегуни кое-что нашептать, чего уж проще — нам, спящим, по горлу ножом. А для того, чтобы нашептать, Белый Ведун должен свой ядовитый язычок поближе к уху Бегуни приблизить. Ну, а коли отрок с нами будет…

— Ясно! — обрадовался Младояр, — Ловим колдуна на Бегуню!

— Точнее, на самих себя, — вздохнул старик.

* * *

Строить планы — дело похвальное, но разумный всегда имеет в виду, что в большую игру под названием «жизнь» играет не он один. И первое же ответное действие, просто вмешательство любого нового обстоятельства способно поменять этот самый план на противоположный…

Княжеские палаты встретили Младояра гулом пустоты. Еще и этот тополиный пух повсюду, будто — нет князя, так можно полы и не мести! Будь вместо Младояра Крутомил — живо наставил бы младших отроков на дело, заставил бы и мести, и скрести… Но Млада интересовало совсем другое. Князь с дружиной ушли, всего пара дней, как тронули коней, а куда — никто не говорит. Оно и понятно, что же это за вылазка будет, если о ней все знать станут. Не то, что у каждого князя, у любого разбойничка с ватагой лесной, даже у купцов, и у тех, в каждом городе — свои уши. Всем надо знать, куда пойдет дружина. Врагу, понятное дело — изготовиться, разбойнику — на дороге злой дружине не попасться, а торговым людям, известное дело, в урочном месте в положенный час с нужным товаром оказаться!

Оставшиеся в Крутене отроки молчали, служки — тоже. Видать — Дидомысл решил, что вернувшемуся Младояру с Иггельдом ни к чему знать, куда пошла дружина. Справятся и без старика с мальчонкой, понятное дело! Будь поход дальним, а предстоящие битвы — тяжелыми, оставили б весточку Иггельду — такой лекарь, как он, после сечи ой как надобен! Стало быть — больших боев не ожидается, и поход — короток. А может — и нет. Военное дело такое — кто кого обманет. Можно и лучшего из лекарей в поход не взять, лишь бы врагу дальнему донесли б — мол, поход недалече, да и так, налегке…

Зато другую новость сообщили сразу. За день до ухода дружины пропал так и не заговоривший Бегуня. Итого — три дня назад. Младояр с Иггельдом задержались в погорелой деревне тоже на три дня. Оба прикинули, понимающе переглянулись. Все ясно —колдун, если он скакал с такой же прытью, что и они, как раз три дня назад и въехал в Крутен. И сразу — за Бегуню.

— И что теперь? — спросил Младояр.

— Теперь нам подбросят отрока, — усмехнулся старый ведун.

— А мы? Не возьмем?

— Если не возьмем Бегуню, как потом поймаем Белого Ведуна? Так хоть наживка известна!

— Эх, Бегуня так и не заговорил, а что теперь с ним злыдень сделает? — княжич ждал, что наставник успокоит насчет одного…

— Не бойся, пустоглаза он из Бегуни делать не станет, — разумеется, Иггельд понял ход мыслей воспитанника.

— Потому как — ожившего мертвеца не приветим?

— Да.

Так заведено у Гремячей речки…

— Вот, всегда так, солнышко светит, на небе облака веселенькие, а дорога раздвоилась, — вздохнул Иггельд, попридержав жеребца, — вместо того, чтобы жизни радоваться, думать придется, куда ехать — направо ли, налево?

— Я жизни не обрадуюсь, пока злыдня не изведу! — почему-то озлился Младояр.

— А ежели всю жизнь проловишь?

— Нет, уж в этот раз мы его достанем!

— Тогда подскажи — куда путь держать? Налево, через Алин лес, прямо — на городец Смолянович, или направо — по чащобе продираться, с лихими людьми мечами махаться?

— Что-то я лихих людей пока не встречал. Может — они только в сказах живут?

— Это ты их не видал, а они тебя — наверняка. А теперь завидят — старичок да мальчонка, отчего ж не пограбить? — успокоил паренька лекарь.

— Слушай Иггельд… — княжич замялся.

— Ну, чего?

— Брехали такое… Мол, ты с одного размаху от плеча и до ног воина в кольчуге да бронях разрубал?

— Брехня.

— Ну да, конечно… — хихикнул подросток, — Но ежели тать какой лихой? Покажешь удар?

— Да куды ж нам, старикам, это вот богатырям…

— Ну, покажешь? — не унимался Младояр.

— Ладно, — махнул рукой лекарь, — как выберу пустоглаза похилее, так и быть — разрублю.

— Мертвоглазых — не интересно, — мотнул головой княжич, — вот бы лихаря лесного?

— Не о том разговор ведем. Ехать-то куда?

— А ты камень заветный поищи! — хихикнул паренек.

— Камня-то не видно, зато розог вокруг — видимо-невидимо! — в тон воспитаннику шутканул Иггельд.

— Так то не про меня.

— Отчего ж?

— Да поздно уже, поперек лавки не уложишь, а вдоль — драть неудобно, — Младояр явно собирался взять верх в шутливой перебранке. Розги ему уже дано не грозили.

— А вот молодые лакедемоняне соревнуются — кто больше розог в храме богини лесной выдержит…

— И что, богине приятно на то смотреть?

Оба захохотали. С одной стороны, отпускать шутки в адрес богов, даже чужеземных, не принято, но с другой — ведуны они, или нет?!

— Вопрос не в том, как нам до Гремячей добираться, нам бы в другом не ошибиться.

— В чем же?

— Помнишь разговор о Бегуне?

— И что?

— Я так мыслю, — попытался объяснить ведун, — Белый Колдун его нам вот-вот подложит, где-нибудь на пути в его логово. Вот и вопрос — как бы не ошибиться! С одной стороны — городец проедем, остановимся, все честь по чести, с другой…

— Смолянович не мал, мы с Бегуней можем лбами и не столкнуться!

— А коли возьмем сейчас налево, только одна деревенька на пути и встанет, — продолжил старик.

— Значит, там нас Бегуня и поджидает, — заключил Младояр.

Запах Алина леса был какой-то свой, особенный. Это только для иноземцев все крутенские леса пахнут одинаково — хвоей да болотом. Младояр втягивал в себя воздух, силясь понять, что же лесная пряность придает Алину лесу тонкий аромат. Может, грибы здесь растут какие особенные? Не соскакивать же со скакуна, что б проверить?! Княжич порыскал глазами под кустиками. Ведь и особенные травы, тоже, случается, произрастают только в одном лесу, и более во всем свете таких не найдешь. Так то знатоком нужно быть. Вот проходим поверху, а слева — заболочено, в двух саженях роскошная князь-трава. «Ну, эту даже я знаю!» — мысленно усмехнулся паренек, — «Голыми руками не бери… Где-то в иных царствах даже держать эту траву дома — преступление, уж так ядовита. Иные злодеи знают, сколько князь-травы нужно, чтобы отравленный мучился неделю, могут даже так сделать, что умрет через пару месяцев. Хорошо, что в Крутене ядами не балуются!». Юноша снова принюхался, что, наконец-то, заметил Иггельд.