Царствуй на страх врагам! «Прогрессор» на престоле, стр. 54

Шелихов начинает считать в уме, шевеля губами и загибая пальцы.

— Не старайся, Егор, в Стамбуле всяко поболе будет! Раз в сто! Причем первая баня, что еще при греческих кесарях построена была, до сих пор работает! А ты, Филя, напомни мне, когда в Москве первая трамвайная линия открылась?

— Ну-у… В прошлом годе вроде… — неуверенно говорит Махаев.

— Не, Филимон, в позапрошлом! Аккурат накануне покушения! — приходит на выручку Шелихов.

— Точно, Егорушка, в позапрошлом. А у этих диких азиатов первая линия открылась в тысяча восемьсот семьдесят первом!

— Ну, ты подумай! — удивленно восклицает Махаев, озадаченно почесывая в затылке. — Так, государь, а какого ж хрена они тогда нам так просрали? Неужто потому, что у нас броневики да гаубицы новые? Ну, сколько тех «Медведей»-то?

— Верно, друг мой Филя! Не одними броневиками да пулеметами мы их сделали, хотя от всего этого добра польза немалая! А вот боевой устав пехотный новый, что Александр Михайлович придумал, — он намного от старого отличается?

— Как небо от земли, государь!

— Так вот, турецкий устав — примерно на уровне нашего старого!

— Значит, мы их только за счет подготовки войск победили? — На лицах моих верных опричников появляются понимающие улыбки. — Так когда, государь, ты парад победы на белых «Жигулях» принимать будешь?

— Откуда это? — резко поворачиваюсь я к ребятам.

— Дык… государь, Александр Михалыч намедни так говорил! — простодушно пожимает плечами Шелихов.

— Ох, и дошутится у меня светлейший граф! — в сердцах обещаю я. — Рано еще, Егорка, про парад думать. Нам еще султана отловить надо…

— Сбежал все-таки, собака турецкая? — изумляется Филимон. — Ничего — Сергей Илларионович его быстро поймает!

— Нет, Филя, князь на данном ТВД еще не развернулся. Вот попозже, когда начнем здесь мирную жизнь налаживать…

— Значит, Виталий Платонович со своими ребятами! — вставляет Шелихов. — Они все тылы облазили, каждый день по «языку» приводили, да не солдат, а сплошь офицеров — стало быть, места такие знают, где турки-то в больших чинах водятся…

…Альбертыч появился в моем поезде, как обычно, то есть без предупреждения, без пароля, без пропуска и чуть не сломав Егорке руку. Вместе с ним прибыли трое увешанных оружием парней с глазами профессиональных убийц и таким выражением лиц, которые могли бы вызвать приступ диареи даже у Николая Валуева, — бойцы спецназа ГРУ, набранные из стальградских дружинников. Для человека с более слабыми, нежели у меня, нервами эта делегация могла бы стать причиной сердечного приступа с летальным исходом.

Политов-старший отставил в сторону «Бердыш», взмахом руки отпустил своих головорезов и без приглашения уселся на диван, закинув ногу на ногу.

— Твое Величество, пожрать ничего не найдется? — покачивая носком пыльного сапога, хрипло спросил глава разведки.

— Сейчас распоряжусь. А с чем пожаловал, Влади… — тьфу ты, пропасть! — Виталий Платонович?

— Так это… — Владимир Альбертович рывком придвинул к себе блюдо с копченым фазаном и принялся деловито запихивать в себя кусок за куском.

— Ну, не тяни, Альбертыч. Потом отъешься. Чего приперся-то?

— Так это, Величество, — Целебровский проглотил последний кусок, — ты Абдул-Хамида заказывал?

— Вы что, охренели?! Исполнили, что ли, султана?! Я, блин, не заказывал, а приказывал. Приказывал захватить султана Абдул-Хамида Второго в плен, живого и невредимого!

— Ну а я чего говорю? Заказывал — получи…

По его приказу хмурые спецназовцы внесли в салон-вагон тюк, свернутый из пыльного ковра, перетянутого ремнями. В моем мозгу мелькнула очумелая мысль: «Они султана в таком виде приволокли?! Обалдели вконец!» Бойцы небрежно вытряхнули пленника на пол. Повелитель Блистательной Порты, немолодой, лет под пятьдесят, мужик, держался исключительно на остатках гордости — не стонал, вообще не издавал звуков, вот только встать самостоятельно не смог. Спецназовцы рывком поставили страдальца на ноги, но он, постояв секунд пять, беззвучно упал — ноги не держали. Один из парней уже сделал замах, чтобы хорошенько пнуть поверженного владыку, но я остановил его. Неловко как-то месить сапогами поверженного противника. Кликнул своих ребят. Лейб-конвойцы все-таки смогли установить пленника в вертикальное положение.

— Жалеешь, небось, что Крит не отдал? — с усмешкой спросил я и, спохватившись, повторил вопрос по-французски.

Султан захрипел и потерял сознание, обмякнув на руках державших его лейб-конвойцев.

— Унесите! — приказываю своим парням. — Окажите медицинскую помощь! Накормите, напоите, переоденьте! Чтобы к завтрашнему дню он был как огурчик — ему еще капитуляцию подписывать. Да и на параде придется поприсутствовать — привяжем его к бамперу броневика…

Целебровский весело фыркнул.

— Альбертыч! Кто до такого способа транспортировки додумался? Вы ведь его чуть не уморили, черти! Но все равно — молодцы!!! Сверлите дырочки под ордена! Тебе, Альбертыч, Андрея Первозванного!

— Да ладно, государь, не за ордена воюем! — Политов-старший устало махнул рукой и откинулся на спинку дивана. Его лицо вдруг неуловимо быстро разгладилось — Владимир Альбертович, исполнив свой долг, мгновенно заснул.

Один из его бойцов коротко сообщил, что Целебровский не спит уже четвертые сутки, после чего снял с себя нечто камуфляжное, напоминающее пончо, и заботливо укрыл командира. Я смотрю, все тут начинают собственным ближним кругом обзаводиться…

Глава 6

Абдул-Хамид, бывший султан бывшей

Блистательной Порты

Утром, как обычно, в спальню, осторожно ступая мягкими войлочными туфлями, вошел Керим. Низко поклонился и почти шепотом произнес:

— Солнцеподобный, утро уже настало, и тебя ожидают великие дела.

От этих слов Абдул-Хамид поморщился. Все его «великие дела» сводились теперь к чтению нескольких газет на французском и английском языках, а также одной газеты, издаваемой специально для турецких военнопленных на турецком языке. Русского языка он не знал, вернее — знал, но не в той мере, чтобы читать газеты на языке этих… этих…

Экс-султан замялся, подыскивая нужное слово, но так и не нашел. Порождения шайтана? Да сам шайтан убежал бы, поджав в ужасе хвост, от этих… Всего полгода тому назад он читал истерические доклады с фронтов о том, что вытворяют с его войсками новые чудовищные пушки, бронированные самоходные пулеметы, просто пулеметы. Несколько раз в донесениях сообщалось о последних, отчаянных штыковых боях на развалинах опорных пунктов и узлов обороны, когда аскеры — его аскеры! — утратившие уже страх перед смертью и инстинкт самосохранения, вставали навстречу русским гренадерам или армянским ополченцам с единственной целью — умереть, прихватить с собой как можно больше противников.

Но чаще докладывали о другом. О том, как его войска бегут, бросая оружие, бегут, спасая свои жалкие никчемные жизни, поднимают руки перед численно меньшим противником. Сначала он метался, точно тигр в клетке дворцового зверинца, писал указы, угрожал своим генералам всеми возможными карами, требовал остановить гяуров. Но даже казнь нескольких командиров дивизий и одного командира корпуса ничего не смогла изменить.

А потом случилось то, чего не могло случиться вообще никогда. В одном-единственном скоротечном и страшном морском бою в Мраморном море его союзники-англичане были разбиты наголову. Он был еще совсем ребенком, когда случилась трагедия в Синопе, но прекрасно помнил, какой ужас воцарился во дворце, когда Яхья-бей [104]принес весть о гибели эскадры Осман-паши. Но тогда можно было рассчитывать на помощь союзников, которые должны были прийти и дать окорот неверным, дерзнувшим вознести меч над Блистательной Портой, хранительнице заветов Пророка, а тут… Те самые союзники, повелители морей, даже не смогли убежать, как сделали его трусливые аскеры. Они погибли, словно нечестивые хашишины, сами бросившись на услужливо подставленный клинок…