Каспар, принц котов, стр. 10

Лизибет помолчала.

— Ведьма, — сказала она наконец. — Я ее ненавижу. — Потом лицо ее вдруг прояснилось. — Я попрошу папу. У него много денег. Он заплатит за твой билет.

— Нет, — твердо сказал я ей. — Я не хочу от него денег.

Было видно, что она обиделась и огорчилась, и я пожалел, что выразился вот так, напрямую.

— Ты не хочешь ехать? — спросила она.

— Хочу, — ответил я, — правда хочу. Не собираюсь же я всю жизнь таскать чемоданы и чистить ботинки. И я бы с радостью поплыл через океан, в Америку, на этом большом пароходе, который ты для меня нарисовала, — как он там зовется?

— «Титаник», — сказала Лизибет, уже в слезах. — Мы уезжаем рано утром. Мама говорит, мы сначала поедем поездом, а потом сядем на пароход. Ты мог бы поехать с нами. Мог бы проводить нас. И взял бы с собой Каспара.

— Наверное, я тогда и пароход увижу, — сказал я, хотя понимал, что хватаюсь за соломинку. — Нет, ничего не выйдет, Лизибет. Скелетина не отпустит меня с работы на целый день. Точно не отпустит. А я бы с удовольствием посмотрел на «Титаник». Это верно, что он самый большой пароход в мире?

— И самый быстрый. — Она вдруг вскочила и передала мне Каспара. — Я поговорю с папой. Ты же спас мне жизнь — верно? Я попрошу его. А еще расскажу про Скелетину. И прежде чем я успел остановить ее, она выскочила из комнаты.

В тот же день, несколькими часами позже, Скелетина с мрачным лицом и с чемоданом в руке вышла из отеля через дверь для поставщиков и «исчезла навеки», как сказал мне мистер Фредди, ухмыляясь от уха до уха. Но своих денег я уже никогда не увидел.

На следующее утро я сидел вместе с семьей Стэнтон в вагоне первого класса в поезде на Саутгемптон. Управляющий сказав, что по особой просьбе мистера Стэнтона Каспару и мне позволено сопровождать семью до Саутгемптона и помочь доставить их багаж на пароход. Он сказал, что, учитывая недавние события и то, как я поддержал доброе имя отеля, он рад, в виде исключения, меня отпустить. Но я буду находиться при исполнении служебных обязанностей, напомнил он. Мне надлежит быть в униформе работника отеля «Савой», перенести на борт все их чемоданы и сумки и выполнять их поручения до отправления судна.

Среди багажа, вынесенного мною в тот день из отеля, была корзинка для пикника, которую Мэри О’Коннелл «позаимствовала» со склада. В корзинке сидел Каспар. Он голосил и в лифте, и по пути через холл, и когда я шел мимо мистера Фредди, приподнявшего перед ним цилиндр на прощание. Каспар прекратил свои жалобы, лишь когда мы оказались в кебе, где Лизибет вытащила его из корзинки и взяла на руки. И тут она начала рассказывать своим родителям все, что мы держали в секрете, — как мы познакомились, обо мне и о Каспаре, о графине Кандинской, о приюте, о таракане Гарри и о мистере Уэллингтоне, о моем побеге из приюта. Одна история перетекала в другую — история моей жизни и история Каспара; слова мчались стремительным потоком, наскакивая друг на друга, — так она торопилась рассказать обо всем. Она ни разу не перевела дыхания за всю дорогу до вокзала.

Весь путь до Саутгемптона Каспар просидел на коленях у Лизибет. Эта часть поездки прошла почти в полном молчании, потому что Лизибет спала. Каспар тоже спал.

Никогда не забуду, как я в первый раз увидел «Титаник». По сравнению с ним весь порт казался маленьким. Я поднимался по трапу, неся чемоданы Стэнтонов, впереди меня Лизибет несла Каспара в корзинке для пикника, а на набережной играл оркестр, и повсюду были толпы людей — зрители на берегу и пассажиры на палубах, — и на всех лицах волнение и предвкушение. Я был вне себя от возбуждения. Я два или три раза ходил с причала в их каюту — палуба С, номер 52. Этот номер я запомнил навсегда. Каюта была почти такой же просторной, как их номер в «Савое», и такой же роскошной.

Я был просто потрясен дворцовым великолепием всего, что видел, самой огромностью парохода — как внутри, так и снаружи. Он был даже грандиознее и великолепнее, чем я его себе воображал.

Наконец я перенес все их чемоданы в каюту, и пришло время расставаться. Лизибет тоже это понимала. Сидя на диване, она прощалась с Каспаром, зарывалась лицом в его шкурку и плакала навзрыд. Отец взял у нее кота так мягко, как только мог, и посадил обратно в корзинку. В этот миг я и принял решение. До той минуты оно мне даже в голову не приходило.

— Лизибет, — сказал я, — я хочу, чтобы ты взяла его с собой в Америку.

— Правда хочешь? — воскликнула она. — Честное слово?

— Хочу, — подтвердил я.

Лизибет повернулась к родителям:

— Можно, мама? Пожалуйста, папа! Пожалуйста, скажи «да»!

Они не возражали. Напротив — вроде даже обрадовались.

Оба пожали мне руку. Они все еще были сдержанны, но в их глазах я увидел неподдельную доброту и тепло, каких не видел раньше. Я опустился на корточки перед корзинкой и погладил Каспара. Он очень внимательно посмотрел на меня. Он знал, что происходит, знал, что мы прощаемся. Лизибет проводила меня до дверей каюты. Она прижалась ко мне так надолго, что казалось — никогда не отпустит. Взревела пароходная сирена. Я вырвался от Лизибет и бросился на палубу, утирая слезы.

Я потом много думал об этом — почему я отдал Каспара, вот так, не раздумывая, и почему сделал то, что сделал вслед за этим. Я помню, что стоял на палубе и все махали руками, сирена выла, оркестр играл, и мне вдруг стало ясно, что я не могу вернуться к своей прежней жизни, в свою каморку в «Савое», что я должен остаться с Каспаром и Лизибет, что я просто не хочу покидать этот пароход, этот удивительный пароход, этот волшебный плавучий дворец. Когда прозвучал последний сигнал для всех провожающих и носильщиков покинуть судно, я остался на борту. Вот так просто это и случилось.

Я подбежал к перилам и стал махать рукой вместе со всеми пассажирами. Я был одним из них. Я уезжал. Я уезжал в Америку, в страну Лизибет, страну свободных людей, где я смогу стать кем угодно, кем захочу. Только когда я увидел, что «Титаник» отходит от причала, что полоса воды между ним и берегом все растет, я осознал, что я сделал, какое важное решение принял, осознал, что пути назад нет. Я стал безбилетным пассажиром на «Титанике».

«Мы врезались в чертов айсберг»

Моя жизнь безбилетника длилась недолго. Я не сразу понял, что нахожусь в той части судна, где расположены каюты первого класса, а когда понял, то сообразил, что будет совсем не просто слиться с толпой здешних пассажиров. Все они были разодеты, и я в своей униформе посыльного из отеля «Савой» торчал среди них, как пень на дороге. Они даже двигались по-другому — так, точно они здесь на своем месте и им совершенно некуда спешить.

Похоже, чтобы научиться выглядеть богатым и беззаботным, нужна целая жизнь.

Поначалу униформа мне даже помогала. Я мог выдавать себя за стюарда, и мне это, конечно, было совсем нетрудно. Я знал, как принять услужливый вид, как помочь старым дамам спуститься по ступенькам, как показать дорогу, даже не зная, где что находится. В течение часа или около того, пока пассажиры прогуливались по палубе, обследуя пароход, я так и поступал, пока не стал ловить на себе странные взгляды кое-кого из команды и стюардов, которым, понятное дело, моя униформа казалась незнакомой. Я знал, что, если буду и дальше притворяться одним из них, рано или поздно меня уличат, надолго моего везения не хватит. Я также понимал, что, оставаясь в первом классе, я непременно столкнусь с кем-нибудь из Стэнтонов, и не представлял себе, как они отнесутся к тому, что я остался на борту.