Битва за любовь (Запах серы), стр. 67

В свое время в Пемброкском госпитале лечился некий американец Чарли Маршалл, славный малый, общительный, как все янки, и к тому же очень увлеченный своим хобби; этим хобби были собаки. Чарли служил сержантом в корпусе К-9. Вместе с двумя своими собаками он напоролся на противопехотную мину возле маленькой деревушки поблизости от Арля. Он горько оплакивал своих собак и в мои достаточно редкие свободные часы, когда я присаживалась возле его кровати поболтать, рассказывал разные истории об этих своих друзьях. Попутно он учил меня, как надо и как не надо себя вести, если на тебя нападет собака. Теперь я подумала, что жуткое создание, которое сейчас подбирается ко мне, по натуре не что иное, как пес.

— Эй ты, псина, — громко и твердо произнесла я, глядя волку в один круглый желтый глаз, в точном соответствии с инструкциями Чарли. — Ты ведь не больше чем пес, только очень злой, злее всех, каких мне пришлось видеть, — продолжала я, медленно, шаг за шагом отступая все ближе к стене.

Отведя руку назад и нащупав твердый камень стены, я двинулась дальше по направлению к углу, который находился от меня ярдах в десяти. Я распустила завязки на воротнике плаща и отстегнула скрепляющую края заколку, продолжая сообщать волку все, что я думаю о нем самом, его предках и его собственном семействе. Зверь, свесив из пасти на сторону язык, казалось, не без интереса внимал моей обличительной речи. Он явно не спешил; я заметила, что он прихрамывает, когда он подступил на несколько шагов ближе, к тому же был он тощий и запаршивевший. Как видно, ему трудно было схорониться, и немощь привела его за добычей на тюремную свалку. Ну что ж, чем он слабей, тем лучше для; меня!

Я нашарила в кармане плаща кожаные перчатки и натянула их, потом обмотала полой плаща в несколько слоев руку. «Обычно они стараются вцепиться в глотку, — поучал меня Чарли. — Все время смотрите псу в глаза, и вы поймете, когда он решится напасть».

Волк был худой, но не изнуренный. Весил он, как я определила, от восьмидесяти до девяноста фунтов, меньше, конечно, чем я, но недостаточно мало, чтобы я могла считать себя в преимущественном весе. Четырьмя ногами легче балансировать на скользком снегу, чем двумя. Я надеялась, что все же устою, опираясь на стену.

Я все-таки не уследила за его молниеносным прыжком. Готова поклясться, что все время смотрела волку в глаза, но свое намерение он осуществил одновременно с тем, как это отразилось в огненно-желтых орбитах.

Зубы погрузились в обмотанные вокруг руки складки плаща с такой силой, что я испытала острую боль. Это было куда хуже, чем я предполагала: мощный удар тяжелого тела от которого рука моя обвисла. Но я прижала волка к стене и в отчаянной борьбе старалась запутать его в складках плаща. Волчьи клыки рвали мое платье и царапали кожу. Я изо всех сил уперлась коленом в грудь зверя и услыхала странный звук — полурычание, полувой. Только потом я осознала, что звук этот вырвался не у волка, а у меня, из моего горла.

Как ни удивительно, я не испытала страха; разум мой сосредоточился лишь на одном: либо он убьет меня, либо я его, третьего не дано. Я била зверя головой об угол стены, но чувствовала, что быстро теряю силы. Будь волк в лучшем физическом состоянии, он, конечно, расправился бы со мной. Знойная глотка зверя обдавала мое лицо запахом падали. Из пасти волка тянулась вязкая слюна. Я старалась уберечь шею от страшных клыков, наваливалась на зверя всей своей тяжестью и наносила удар за ударом до тех пор, пока, загибая голову волка все дальше и дальше назад, не почувствовала, как хрустнули под руками его шейные позвонки — и тотчас обмякло все тело. Отбросив от себя издыхающего зверя, я повалилась на снег, истоптанный и грязный, залитый вонючей волчьей мочой. Мне кажется, что на несколько секунд я отключилась от действительности, едва ли не уснула… Потом я шла по канаве, в плаще, который держался на одном плече, шла, оскальзываясь на присыпанных снегом камнях и больно ушибая голени о торчащие из-под снега сучья. Должно быть, подсознательно я все время представляла себе, что волки обычно держатся стаями, потому что, как помнится, меня ничуть не удивлял доносившийся до меня из ближнего леса волчий вой. Оглядевшись по сторонам, я обнаружила, что нахожусь за пределами тюрьмы, на открытом пространстве, где нет ни стены, на которую можно опереться в случае нападения, ни вообще какого-либо укрытия, а под рукой у меня ни камня, ни даже палки для обороны. А сколько зверей может оказаться в стае? Летом, лунной ночью, мы с Джейми наблюдали волчью трапезу на поляне в лесу — тогда волков вместе с молодыми было десять. Мне казалось, что я вновь слышу, как трещат под волчьими зубами кости их жертвы. Но главное заключалось теперь в том, могу ли я еще бороться или мне остается просто лечь на снег и погибнуть.

Но Джейми пожертвовал жизнью и даже больше чем жизнью во имя того, чтобы вызволить меня из тюрьмы. За мной оставался долг по отношению к нему.

Я снова двинулась вперед. Свет слабел, вскоре канава попадет в тень, но мне это вряд ли поможет: волки видят в темноте куда лучше, чем я.

Первый хищник появился на краю канавы и стоял там неподвижно, однако почти в ту же минуту я увидела еще двоих, медленной рысцой продвигающихся по канаве следом за мной, — две серые тени почти того же цвета, что и грязный снег при вечернем свете.

Я остановилась. Бежать было бессмысленно. Я нагнулась и высвободила из-под снега большой и тяжелый, весь мокрый сосновый сук. Я начала махать этим суком над головой и громко кричать. Звери остановились, но не отступили. Тот, что находился ближе, насторожил уши, потом прижал их к голове, словно ему не нравился поднятый мною шум.

Не помню, что я выкрикивала. Свободной рукой я отодрала примерзший к земле камень и швырнула им в волка. Я промахнулась, но волк отпрыгнул в сторону. Я бросила еще камень, потом еще, сгребала комья снега и швыряла ими в зверей. Случайно глянув вверх, я вдруг увидела, что волк, стоявший наверху у края канавы, повернулся и бесшумно исчез. В то же мгновение я ощутила прикосновение к своему локтю. Задохнувшись от страха, я обернулась и увидела перед собой совершенно незнакомое, заросшее щетиной лицо человека, через плечо которого свисал шотландский плед.

— Помогите! — простонала я и упала ему на руки.

Глава 35 МАКРАННОХ

В коттедже было темно, а в углу комнаты находился медведь. В ужасе я попятилась к своему сопровождающему — я больше не хотела иметь дело с дикими зверями. Однако мой спутник твердой рукой подтолкнул меня вперед, в коттедж. Я нерешительными шагами приблизилась к горящему очагу, огромная неуклюжая фигура повернулась ко мне, и я с опозданием убедилась, что передо мною не зверь, а человек, одетый в медвежью шкуру, — точнее сказать, в плащ или накидку из медвежьего меха, застегнутую возле шеи посеребренной брошью размером с мою ладонь. Брошь изображала двух прыгающих оленей с выгнутыми горбом спинами и соприкасающимися мордами, так что фигуры замыкались в круг; заколка представляла собой короткую, сужающуюся лопасть, похожую на хвост быстро бегущего оленя. Я рассмотрела эту брошь в подробностях, потому что она торчала у меня прямо перед носом. Потом я подняла глаза, и у меня на мгновение мелькнула мысль: а не ошиблась ли я, может, передо мною и в самом деле медведь. Но нет, у медведя глаза не похожи на ягоды голубики, маленькие, круглые и темно-синие, да и брошек медведи не носят. Глаза утопали в толстых щеках, нижняя часть которых скрывалась в густых зарослях черных с проседью волос. Пряди точно таких же волос падали на плечи, смешиваясь с медвежьим мехом, от которого до сих пор шел острый запах, напоминающий о прежнем хозяине шкуры.

Маленькие острые глазки пробежались по мне, оценили и плачевное состояние моей одежды, и ее первоначально достойное качество, разглядели и два обручальных кольца, золотое и серебряное.

— Вы, кажется, попали в беду, мистрисс, — вежливо произнес «медведь», наклонив массивную голову, на которой блестели капельки от растаявшего снега. — Можем ли мы вам помочь?