Болотный цветок, стр. 19

—

Странную минуту ты выбрал. Разве завтра у нас не будет времени для разговоров? — нетерпеливо ответил граф.

—

Нет. То, что мне нужно тебе сказать, крайне важно и не терпит отлагательства.

—

В таком случае, пойдем ко мне и говори скорее.

—

Ну, так в чем же дело? Ты чем-то как будто расстроен? — спросил граф, когда они остались с глазу на глаз в кабинете.

—

Я только что, да и то случайно, помешал твоей жене броситься в речку…

—

Как, уже? — испугался граф, бледнея. — Ну, право же, невропатия Марины превосходит всякую меру. Но я потребую от нее отчета, — зло прибавил он.

—

Вот для того, чтобы объяснить тебе причины, побудившие твою жену покуситься на самоубийство, я и хотел поговорить с тобой. Источник их — разговор Марины Павловны с бабушкой, которая не только сказала ей, что ты был возлюбленным ее матери, но и передала твое письмо, подтверждавшее вашу связь. Вместе с этим, она так красноречиво изобразила ей безнравственность ваших супружеских отношений, что бедная Марина Павловна решила покончить с собой. Теперь, если ты не желаешь, чтобы подобный «невропатический» акт повторился, твоя обязанность относиться к ней только как к сестре. Ты слишком порядочный человек, надеюсь, чтобы довести до отчаяния бедную девушку, которую сам считаешь экзальтированной. А если у тебя были иные намерения, тогда ты должен был предупредить бабушку, чтобы она не вмешивалась в твои дела.

Граф слушал его, краснея и бледнея.

—

Что за подлая баба, эта старая ханжа! — сквозь зубы пробормотал он, стараясь превозмочь себя. — Конечно, не будь здесь замешана честь Юлианны, я предпочел бы драться с Адауровым, а не женился бы никогда на дочери Надин… Хотя, в данном случае, я не первый и не последний из тех, которые так женятся. Но, Боже упаси, чтобы я был причиной смерти Марины, настроенной к тому же моей почтенной бабушкой. Я вовсе не жажду обладать ею. Она не в моем вкусе: в женщине я люблю жизнь, огонь, страсть. Вот, например, покойная Надин или Юлианна! У тех огонь, а не кровь течет в жилах; а этот бледнолицый, хладнокровный призрак меня не увлекает. Мало разве женщин, которые будут любить меня по-моему! Но я очень признателен тебе за предупреждение.

Пожав друг другу руку, они разошлись. Ревнивая подозрительность барона хотя и замерла на время, но в равнодушие Станислава он не поверил. Тот был слишком тонким знатоком женской красоты, чтобы не оценить чарующую прелесть своей молодой жены, и слишком распутен, чтобы добровольно отказаться от обаятельной женщины, принадлежащей ему по закону. Разумеется, пока он обязан смириться, в виду той злой шутки, которую сыграла с ним графиня Ядвига из слепой ненависти ко всему русскому и православному; но рассчитывать на будущее было бы непростительно, и граф, в конце концов, все-таки мог попробовать добиться своего.

Марина в большой тревоге вернулась к себе. Она надела белый капот, заплела на ночь волосы и отослала горничную. Затем она торопливо открыла шкатулку и достала из нее маленький револьвер дивной работы, который подарил ей муж ее приятельницы, Булавиной, и сунула его в карман. После этого она села у окна, с трепетом прислушиваясь к малейшему шуму. Она не знала, удалось ли барону переговорить с ее мужем, придет ли тот объясняться с ней, и что он скажет? Иногда сознание, что она оправдалась перед бароном, и что он ее любит, вызывало счастливую улыбку на ее лице, однако страх и беспокойство брали верх.

Часы пробили уже час пополуночи, как вдруг она услышала приближавшиеся шаги в коридоре, сообщавшемся с комнатой мужа. Минуту спустя дверь раскрылась, и вошел граф.

Он не снял фрака и был очень бледен; холодно и сумрачно взглянул он на Марину, которая встала дрожа, волнуясь и бледнея.

—

Сядьте, мне нужно с вами побеседовать, — сказал он пододвигая ей кресло, в которое та машинально опустилась.

Сам он остался стоять.

—

Реймар сказал, что вы с отчаяния хотели покончить с собой, — холодно продолжал он, — узнав от бабушки о моих отношениях с вашей покойной матерью. Слава Богу, что он успел помешать вашему самоубийству. Но, так как я нисколько не желаю обратить ваше пребывание здесь в сплошной скандал, то пришел заявить, что вам нечего опасаться какой-либо назойливости с моей стороны. Позвольте добавить, что если б я только мог подозревать в вас такую наивность, то, конечно, отверг бы предложение Юлианны и предпочел бы дать удовлетворение вашему отцу с оружием в руках. Я не мог себе представить, чтобы вы, выросши в доме вашей матушки, где вообще в разговорах и поступках стеснялись мало, не знали того, что было известно любому лакею или горничной на вилле Коллеони. Но раз это так, я уважаю вашу наивность и Не желаю только быть посмешищем, а потому требую, чтобы наружное приличие было соблюдено. Может быть, впоследствии, через несколько лет, вы будете благоразумнее и поймете, что такое любовь…

—

Только не к вам, — вспыхивая, прервала его она.

—

Чтобы это не было ни к кому другому, за этим я сам присмотрю. Если уж мне предстоит любоваться вами издали, то я никому, конечно, не позволю к вам приблизиться. А на развод не рассчитывайте: я вам его дам в том лишь случае, если это мне будет удобно. Но это в будущем, а теперь я требую, чтобы для света мы были мужем и женой, как и все другие: вы будете называть меня на ты, мы будем делать вместе визиты, вместе кататься и т. д. В этом отношении я полагаюсь на ваше благоразумие. Помните, что по закону, вы — моя жена, носите мое имя и обязаны меня слушаться. Вот все, что я хотел вам сказать; а теперь позвольте пожелать вам спокойной ночи и откланяться. Ревнивая тень вашей матери не встанет между нами.

Граф направился было к двери, но вдруг снова обернулся к жене.

—

Этот коридор ведет прямо в мою спальню, и вы можете запирать его для вашего спокойствия, но для вида эта дверь должна оставаться открытой. Вы меня, надеюсь, поняли? Кстати, позвольте воспользоваться вашей свечой, там темно.

Он взял с туалета серебряный подсвечник, зажег свечу и вышел, но Марина заметила, что рука у него дрожала.

Едва шаги мужа затихли вдали, как она кинулась к двери и закрыла ее на задвижку.

Хаос разнообразных чувств кипел в ней, но сознание, что ока избавилась от страшной неприятности, господствовало над всем, хотя ее давила, как кошмар, мысль, что всю свою одинокую отныне жизнь ей придется играть мучительную комедию с этим человеком, который был ей ненавистен.

«Но нет, он не имеет права приковывать ее навсегда к себе. Придет же наконец день, когда она потребует развода; да Станиславу первому наскучат их ложные отношения и положение, и он отпустит ее на свободу. Следует лишь быть осторожной и не злить его понапрасну».

Успокоившись, она помолилась Богу и легла спать.

VII

Для Марины потянулась томительная, тяжелая жизнь. Замок опустел; барон уехал на другой же день после свадьбы, и она чувствовала себя совсем одинокой между мужем, который был ничем для нее, старой графиней, ненавидевшей ее, и ксендзом.

Граф упорно держался намеченной им программы: объездил с женой всех соседей, гулял и катался с ней верхом, и даже не раз пивал вечерний чай в гостиной жены. Марине эти

tete

были отвратительны, но протестовать не было основания, потому что муж держал себя крайне сдержанно; тем не менее, она его почему-то боялась, и, когда черные глаза Станислава останавливались на жене с каким-то особенным, непонятным для той выражением, ее охватывала нервная дрожь, что вызывало ироническую усмешку на устах графа.

Однажды вечером, несколько дней спустя после свадьбы, Марина вышла на террасу подышать свежим воздухом, и вдруг до нее долетели звуки рояля. Исполнение было артистическое. Сначала раздавались могучие аккорды духовной кантаты, затем, мало-помалу, артист стал, видимо, импровизировать: послышались странные мотивы, то дикие, душераздирающие, то бурные и страстные, но те и другие ясно выражали, что музыкант изливал в мощных звуках борьбу и муки своей души.