Послания и Знаки из Космоса, стр. 34

Сколько ног должны были иметь новые колонисты? — спрашивает Пуссетти. Одной ноги было бы мало, поскольку существо не сможет встать. Нечетные количества были бы непрактичны с точки зрения равновесия, кроме того, несколько пар были бы неблагоприятны, поскольку позволяли бы лишь медленно ползать. На самом деле ископаемые находки служат весомыми доказательствами того, что эволюция на протяжении миллионов лет непрерывно сокращала количество ног, пока наконец чрезвычайно целесообразными не оказались две ноги. «Две ноги представляются наилучшей предпосылкой для образования большого мозга, поскольку для перехода к жизни на деревьях в случае двух пар становится возможным превращение одной пары в руки и на стадии развития облегчается обращение с инструментами».

Очевидно, что к такому изменению «ходовой части» вынудил переход от земноводного обитания существа к наземному. Если так было у нас, то так же было и где-нибудь в другом месте. Тот факт, что вся жизнь имеет океанское происхождение, больше сомнений не вызывает, и, таким образом, в данном вопросе существует благотворное единодушие. Необходимой оказалась также новая конструкция «шасси»: с началом активного образа жизни хищников их морда стала находиться в передней части тела, а анальное отверстие — в задней. Такая локализация оказалась наиболее пригодной для приема пищи и выделений у преследующих хищников (и не только у них!).

У всех хищников важнейшие органы чувств и хватательные органы находятся спереди в области морды. Неудивительно, что там находится и мозг, крупнейший пучок нервов, поскольку при таком расположении команды от мозга кратчайшим путем поступают к хватательным органам. При существовании на суше происходит постепенное совершенствование нервной ткани, что со временем приводит к развитию способности образовывать понятия. Известно, что дельфины «имеют мозг значительных размеров, хотя они обитают в воде; однако способность к образованию понятий, видимо, возникает только в сочетании с жизнью в сообществе, с языком и с использованием орудий». Поскольку применение даже простейших орудий под водой крайне затруднительно, то «маловероятно, чтобы в таких условиях мог развиться мозг, способный к понятийному мышлению, потому что такой процесс предполагает социальное окружение и некоторую форму объектного языка».

Профессор Пуссетти также исключает возможность того, что разумные существа могли быть похожи на птиц, поскольку летающее существо должно быть легким, а большой мозг тяжел и требует интенсивного кровоснабжения. А упоминает он такой вариант жизни, чтобы фантастические умозрительные рассуждения о развитии вернуть к реалистическим логическим моделям.

К неизбежностям эволюции в животном мире относится также сходство развития глаз у совершенно разных видов: они имеют совершенный, похожий на фотоаппарат глаз с хрусталиком, сетчаткой, глазными мышцами, прозрачной роговицей и т. д. Одинаково также количество и расположение глаз, всегда находящихся в голове вблизи мозга, как и два уха, нашедшие свое наиболее рациональное место на самой высокой точке тела. Рецепторы обоняния и вкуса находятся в пасти и носу в непосредственной близости от нервного центра.

Профессор Пуссетти излагает свои аргументы (здесь они приведены в сжатой форме), чтобы опровергнуть утверждения биологов, что, с технической точки зрения, разумная жизнь могла развиваться по бесконечно многим направлениям. Утверждение о многообразных и противоположных возможностях развития вступает в противоречие с утверждением, что жизнь должнаразвиться до разумных форм в определенных условиях, похожих на земные, даже на планетах за пределами Солнечной системы. Пуссетти констатирует, что в условиях внешней среды, аналогичных земным, в других местах тоже из жидкой среды — воды — должны были возникнуть живые существа, которые неизбежно развивались по тому же образцу, что и на нашей Земле, как только они вышли на сушу, «где у них была возможность выработать язык, использовать орудия и перейти к социальным формам сосуществования». Такой путь эволюции предначертан разумной жизни на любой другой планете. Как говорит Пуссетти, подобные пути развития во Вселенной столь многочисленны, что попытки встретить разумных внеземных существ и возможность найти с ними общий язык «не были бы обречены на неудачу».

Пуссетти:

Круг замкнулся: лорд Кельвин полагал, что первую жизнь на нашей планете «занесло» из космоса. Из достоверных знаний о возникновении всего живого Пуссетти делает вывод, что законы эволюции были и остаются одинаковыми повсюду. Йозеф Краут убежден, что на планетах, подобных Земле, природа должна была решать свои проблемы таким же образом, как у нас. А Альберт Эйнштейн сказал: «Я спрашиваю себя, не играет ли природа в одну и ту же игру».

Мысль же о том, что разумная жизнь, существующая на миллионах других планет, может быть старше, а потому во всех отношениях более продвинутой, чем земная жизнь, хотя и является умозрительной, но отмести ее нельзя. Не следует ли нам наконец похоронить старика Адама как «венец творения»? Правда, я не могу «доказать» свою теорию, но ни у кого нет аргументов, которые могли бы убедить меня в обратном.

Поскольку для теории можно предъявить доказательства,я считаю, что ими можно воспользоваться в серьезной дискуссии. Впрочем, речь идет не о доказательствах,которых требуют. Какие научные теории удалось построить из доказательств?

Речь не идет и о «суррогатной религии», как пытаются представить это некоторые критики. Если бы мои теории могли иметь «привкус» суррогата религии, то тогда, по логике, научные первенцы, зародышем которых была теория, тоже должны быть поначалу «суррогатными религиями»: простой человек не может воспроизвести серии экспериментов, доказывающих теорию. Должен ли или может ли он веритьнаучным теориям, рискуя, что результаты исследования в конечном счете окажутся ошибками? Своими теориями я хочу дать толчок для размышлений. Не больше, но и не меньше.

Глава 12

16 мая 1792 г. Анри Гейемен пришел в гости на ужин к своему другу Шарлю Сансону, который жил в квартале Фобур-Сен-Жермен. Гейемен остался ночевать, поскольку Робеспьер ввел комендантский час.

Шарль Сансон (1740–1793) был палачом. Он, как и многие его коллеги, обслуживал изобретенную врачом Гильотеном машину для казни, позволившую Робеспьеру в одной только столице «безболезненно» обезглавить 15 000 человек. Сансон имел честь отправить на тот свет короля Людовика XVI и Марию Антуанетту.

Рано утром 17 мая Гейемен вышел из квартиры Сансона, и в нескольких шагах от дома его арестовали. Его обвинили в том, что прошлой ночью на Иль-де-ла-Сит он раздавал подстрекательские листки и в драке заколол кинжалом якобинца.

Когда через несколько часов достойный и незаменимый Шарль Сансон узнал об аресте, он отправился в революционный трибунал и потребовал внести в протокол, что Гейемена ошибочно обвиняют в преступлении, поскольку с вечера 16 мая и до утра 17-го Анри не покидал его квартиры в Фобуре.

Ни единому слову парижского палача не поверили, поскольку Гейемен — хоть и под пытками, но тем не менее, — дал показания о фактах, известных лишь тому, кто участвовал в столкновении прошлой ночи, а именно: в правом верхнем углу прокламации была изображена красная гвоздика; предпоследняя строка памфлета была напечатана вверх ногами; в драке участвовали две женщины, и с их голов один якобинец сорвал капюшоны; у кинжала, которым было совершено убийство, был дамасский клинок.