Когда мы встретимся, стр. 8
— Тебе к зубному, — шепнул ему мистер Андерсон.
Маркус кивнул, вернулся к своей парте, взял книгу и, даже не взглянув в мою сторону, вышел за дверь. Я пошла следом, держась на несколько шагов позади. Дорогу он знал.
— Рад тебя видеть, Маркус! — крикнул из кабинета зубной врач. — Отличная стрижка.
Четвероклассник в кресле сплевывал в маленькую белую плевательницу. Остальные, уже с наклейками, ждали, пока их отведут обратно. Маркус плюхнулся на стул и раскрыл свою книгу. Она называлась «Математические концепции».
Наш мистер Томпкин всегда вел себя так, будто у нас весь класс без ума от математики. Но трудно было не заметить, что книжки всем выдавались разные: красные для гениев вроде Джея Стрингера, оранжевые для таких, как я, у кого дела с математикой идут неплохо, и желтые — для тех, кого два раза в неделю отправляют на дополнительные занятия с мисс Дадли. Книга, которую читал Маркус, была вообще совсем другая: толстая, в твердом переплете, с очень мелкими буквами. Я предположила, что, хотя она и синяя — а синий цвет еще дальше от красного, чем желтый, — она как минимум равноценна красной.
— Так ты любишь математику? — спросила я.
Он поднял глаза — и по его взгляду я догадалась, что он меня не узнал. Что он не помнит, как побил Сэла, не помнит, как рассказывал мне про солнце.
— Да, — произнес он медленно, как для тупых. — Я люблю математику. — И снова уткнулся в книжку.
Я отвела малышей в классы. У девочки в руках была глянцевая карточка в форме яблока, где было написано, что она должна прийти к врачу еще раз, и оставлена специальная строчка для маминой подписи. «Значит, в зубе дырка», — мрачно подумала я.
Когда я вернулась, четвероклассник еще сидел в кресле, а Маркус читал эту свою математическую книжку. Ну и ладно. Я взяла со стола свою книгу и тоже уселась читать.
— Между прочим, — пробурчал Маркус, — некоторые считают, что это возможно.
— Что возможно?
Он показал на мою книгу.
— Путешествия во времени. Некоторые считают, что это возможно. Но только эти бабки в начале книжки соврали.
— Что-о?
— Эти три старухи из твоей книжки — миссис Что, миссис Кто и миссис Почему.
— Миссис Штос, миссис Хтойтб и миссис Почемурр, — поправила я.
Он пожал плечами.
— Что значит «соврали»? Они никогда не врут! — Я начала вскипать. Честно говоря, мне противна сама мысль, что кто-то другой читает мою книгу. Это как если бы чужой человек вдруг начал рыться в моей тайной коробке, которую я храню под кроватью.
— Ты что, не помнишь? — Он подался вперед на стуле. — Вот они собираются путешествовать во времени, так? По всей Вселенной, так? И они обещают этой девчонке, что вернут ее домой за пять минут до того, как забрали. И не возвращают!
— А с чего ты взял, что не возвращают? Там же нет часов и вообще про время ничего не сказано. Они улетают вечером и тем же вечером возвращаются. Может, они улетели в восемь тридцать, а вернулись в восемь двадцать пять.
Он рассмеялся.
— Тут часы не нужны. Тут нужно головой думать. В начале книжки эта девчонка идет по огороду…
— Мег.
— А?
— Ты все время говоришь «эта девчонка». Ее зовут Мег.
— … и вот она доходит до конца огорода и садится на эту каменную стенку, так? И оттуда ей виден весь огород. С этой стенки, где она сидит и болтает с этим парнем, так? А потом появляются эти три тетки и их забирают.
— Его зовут Келвин. Ну и что, что оттуда виден весь огород?
— А то, что в конце книги они возвращаются в этот самый огород! Помнишь? Они приземляются прямо на капустной грядке! И если бы они действительно, как пообещали эти бабки вернулись домой за пять минут до того, как улетели, то они бы увидели собственное возвращение! Увидели бы самих себя, как они плюхаются в капусту. До того, как отправились.
Я отложила книгу и помотала головой.
— Сам подумай: они же еще никуда не улетели. Как они могли уже вернуться? Они даже не знали точно, вернутся ли они вообще!
— Да неважно, знали они или нет. Это тут вообще ни при чем. — Он откинулся на спинку стула и сунул руки в карманы. — Если они приземлились на капустную грядку в восемь двадцать пять, значит, в восемь двадцать пять они должны быть на этой грядке. И точка.
— Нелогично, — сказала я. — Они же могли вообще не вернуться! Вдруг им бы не удалось спасти отца Мег и вернуться целыми-невредимыми?
— Тогда они вообще не приземлились бы на капустной грядке. Но они же приземлились, так?
— Да, но… конец не может быть раньше середины!
Он улыбнулся:
— Почему же?
— Не знаю, почему! Просто здравый смысл…
— Здравый смысл! Ты читала об относительности? Ну, Эйнштейна.
Я уставилась на него.
— Эйнштейн говорит, что здравый смысл — это сумма предрассудков, привычка мыслить определенным образом. И в большинстве случаев она просто мешает.
— Мешает чему?
— Истине. Здравый смысл подсказывал людям, что Земля плоская, а Солнце вращается вокруг нее. Но ведь надо же было в конце концов это опровергнуть или хотя бы поставить под сомнение.
— Ну да, видимо, кто-то так и сделал.
— «Кто-то»! Не кто-то, а Коперник. Короче, я о чем: они никак не могли вернуться на пять минут раньше, чем улетели. Иначе они увидели бы сами себя, свое возвращение, до того как отправились в путь.
Я почувствовала, что сдаюсь.
— Но в огороде было темно, — сказала я. — Может, им просто не было себя видно с того места, где они сидели?
— Я об этом думал. Но не услышать-то они не могли? Шум, переполох, собачий лай…
— Господи, да какое это все имеет значение? Это же книжка! Это все выдумано!
Он пожал плечами.
— Да, история выдуманная. Но путешествия во времени возможны. Теоретически. Я читал кое-какие статьи…
— Ничего себе! Да, ты явно любишь математику.
Он снова улыбнулся. Когда он улыбался, его коротко стриженная голова напоминала идеальный шар.
— Это скорее физика.
— Ладно, ты явно любишь физику.
— Да, люблю. — Он взял со стола мою книгу и принялся листать. — Когда я в первый раз прочитал эту книжку, у меня был очень похожий разговор с учителем. Она меня тоже сначала не поняла.
— Она?Мистер Андерсон — это не «она». Ты вообще живых людей замечаешь или нет?
— Мистер Андерсон тут ни при чем. Это было во втором классе. Я по этой книжке изложение писал, по домашнему чтению.
— Во втором классе?!
Он положил книгу на место.
— Да. В Детройте. Мы там жили до прошлого года. Но со второго класса я почти ни с кем на эту тему не говорил.
— Почему?
Он бросил на меня взгляд:
— Потому что люди не любят об этом думать.
— И я их понимаю, — сказала я. — У меня от этих мыслей голова начинает болеть.
— Но ты все равно умница, лучше других соображаешь.
Я закатила глаза:
— Ну, спасибочки.
— Маркус! — радостным голосом позвал зубной врач. — Твоя очередь!
Я увидела, как Маркус скользнул в огромное кресло и опять погрузился в свою книжку по математике, держа ее на отлете. Четвероклассник с наклейкой ждал меня у двери.
— Миранда, можешь идти на урок! — крикнул врач. — Маркусу придется задержаться. А потом он сам дойдет до своего класса.
Я взяла свою книгу, и мы с четвероклассником двинулись вверх по лестнице. Когда мы повернули к его классу, он остановился, и я подождала, пока он оторвет наклейку от рубашки, сложит ее и сунет в карман.
Сэндвичи
Много лет Колин был для меня просто одноклассником, которого я за каникулы успевала напрочь забыть. В третьем классе мы с ним почти неделю разыгрывали Алису Эванс, уверяя ее, что велюр — это натуральный мех пушных зверьков, и она потом весь учебный год ничего велюрового не надевала. А больше мы с Колином никогда ничего вместе не делали. Пару-тройку раз я видела его в парке со скейтбордом, и он всегда разрешал мне сделать кружок, — но это и всё.