Лучший из лучших, стр. 32
— Лорена, Конфетка, все плохое уже позади. Дуглас больше не побеспокоит ни тебя, ни Грейс, никого. Можно собираться домой.
— Как он кричал, Ник, как он кричал… Знаешь, я первый раз в жизни слышала такое. Я думала, он никогда не замолчит…
— Да, милая. К этому невозможно привыкнуть. Даже такому суровому парню, как я.
— Это моя вина, Ник. Он умер из-за меня. Он хотел, чтобы прыгнула я. А я не смогла, не смогла… — Ее лицо исказила судорога страданий.
— Я рад, что это он, а не ты, Лорена.
— Я чуть не свалилась, когда он заставил меня посмотреть вниз. У меня закружилась голова…
— Да, ты ведь боишься высоты, я знаю.
Лорена крепко прижала Алана к себе.
— Он так перепугался, бедняжка, когда Дуглас выстрелил! Так плакал…
— И я перепугался не меньше, хоть и не плакал. Я думал, он застрелил тебя.
— Нет. Он не собирался стрелять в меня — не хотел портить ковер. Он только хотел доказать, что его пистолет настоящий. Потому что я смеялась, говорила, что в его возрасте стыдно играть в игрушки… Я так глупо вела себя, Ник. И теперь бедняжка Кора… — Голос Лорены задрожал.
— Ты вела себя молодцом, Конфетка. И не забывай, именно из-за «бедняжки Коры» ты чуть не погибла.
— Ник, ты не должен так говорить! Ведь он был ее единственным ребенком. Разве могла она поступить иначе? Мне страшно подумать, что с ней будет, когда она узнает о случившемся.
— Не волнуйся, у нее есть на кого опереться. Мистер Уоррен сумеет позаботиться о ней. А ты, Лорена, давай собирай вещи малыша. Пора отправляться, а то не успеем на самолет.
— Ты тоже полетишь с нами, Ник?
— Нет, Конфетка, я остаюсь. Надо уладить формальности, чтобы тебе не пришлось возвращаться сюда на дознание. Это часть моей работы, не забывай.
Он взял у нее из рук Алана, заставляя встать, начать что-то делать. И она послушно поднялась с кресла, нашла брошенную на полу сумку. Спустилась в кухню, достала из холодильника уже готовые бутылочки с детским питанием…
Спустя десять минут вертолет взмыл в небо, унося в Майами последних участников произошедшей трагедии.
Времени до отправления самолета, следующего рейсом Майами, Флорида — Сан-Франциско, Калифорния оставалось совсем немного, когда Ник подвел Лорену с малышом к стойке регистрации и передал ей билеты.
— Ник, почему ты остаешься здесь? — спросила она вдруг.
— Я же уже сказал, Конфетка, что надо уладить кое-какие формальности. — Он боялся выдать охватившее его волнение, но еще больше — сказать то, о чем сможет потом пожалеть.
— Только поэтому?
— Лорена, дело практически закончено.
— А что с нами, Ник? С тобой и со мной? Это тоже закончено? — Скорая разлука, возможно навсегда, придавала ей храбрости.
— Сейчас не время говорить об этом. Нам надо вернуться каждому к своей жизни, к тому, что мы делали, что нам нравилось. И подумать о том, что с нами случилось.
— Значит, мои чувства тебя не интересуют?
— Лорена, твои чувства подверглись слишком тяжелому испытанию. Тебе надо отдохнуть, прийти в себя. Вот о чем я пытаюсь тебе втолковать. Ты должна уладить свои семейные дела, вспомнить о работе. — Ник говорил и видел, как ее глаза медленно наполняются слезами, и ненавидел себя за это, но продолжал говорить то, что должен был сказать: — Мне тоже пора вернуться к своему делу. Я пропустил целую неделю, а издательство ждет книгу. Я не готов все бросить ради того, что произошло между нами.
— Но… но я думала, это было так важно…
— Да, важно. Более того, удивительно. И я никогда не забуду этого и не забуду тебя. Но я не хочу совершить ошибку и превратить то, что мы пережили вдвоем, в нечто большее, чем оно было в действительности. — Ник притянул Лорену к себе и крепко прижал к груди. Он чувствовал, как бешено колотится ее сердце, с каким трудом она сдерживает рыдания. Он поцеловал ее, потом с усилием отстранился и сказал: — Теперь тебе пора, Конфетка. Не плачь, нам с тобой очень повезло. Поверь мне, скоро ты будешь вспоминать о времени, что мы провели вдвоем, без грусти, только с удовольстви…
Ник оборвал себя на полуслове, повернулся и, не оглядываясь, зашагал к выходу, чувствуя глубокую, ноющую боль и тягостную пустоту в душе.
12
Лорена проплакала бы всю дорогу до дома, если бы не малыш Алан. Для двухмесячного ребенка он обладал необыкновенной энергией и дружелюбием и требовал внимания почти каждую минуту. Немногочисленные пассажиры позднего рейса улыбались, глядя на прекрасную мадонну с младенцем.
Она удивилась, обнаружив в аэропорту Сан-Франциско всю семью в полном составе — родителей и сестру. Это Ник позвонил Элизабет и вкратце рассказал ей о событиях последнего дня, чтобы та успела забрать младшую дочь из больницы и организовать торжественную встречу. Лорена только радовалась, что всеобщее внимание полностью приковано к Алану и некоторое время никто не будет терзать ее расспросами.
Как только они добрались до дома, она ощутила, что не в силах сидеть за столом в окружении семьи, рассказывать обо всех волнующих подробностях и, главное, говорить о Нике Тэрренсе. Лорена сослалась на естественную после пережитого усталость и, извинившись, поднялась к себе.
Тут-то, в тишине спальни, на нее и навалилось отчаяние. Мгновенно нахлынуло воспоминание, которое она старательно гнала от себя в самолете. Воспоминание о том самом ужасном мгновении, когда Ник резко повернулся и, не оглядываясь, ушел из ее жизни. Ушел навсегда… Он не оставил ей никакой надежды, ничем не дал понять, что продолжение возможно… Да и почему она решила, что может стать для него чем-то большим, нежели временная подружка? В памяти всплыло, как она вела себя накануне в ресторане, обидные слова, которые сказала ему, — и слезы потекли из ее глаз, слезы раскаяния, слезы утраты. Лорена поняла, что потеряла его — единственного мужчину, которого по-настоящему полюбила.
А жизнь шла своим чередом, несмотря на значительные перемены. Доналд и Элизабет Гордон больше не разлучались. Лорена видела, что родители счастливы, искренне рады снова быть вместе после многолетней разлуки. Они переживали второй медовый месяц, и было похоже, что этот месяц растянется до конца их жизни. Грейс расцвела с возращением сына и ничем уже не напоминала пациентку психиатрического отделения. Смех ее постоянно звенел по всему дому, как колокольчик, на радость родителям и сестре. О Дугласе Кроссе никто не вспоминал, будто тот никогда и не жил на свете.
Словом, все было хорошо… Но только не для Лорены. Два долгих месяца она была не в состоянии думать ни о чем и ни о ком, кроме Ника. Лорена проводила все дни в кабинете, разложив на столе собранные для книги материалы, но не работала. Она прислушивалась к телефонным звонкам и ждала. Но Ник не звонил.
Однажды в конце июня раздался звонок в дверь. Лорена открыла и вздрогнула… Но нет, это был не Ник, а его младший брат. Генри Тэрренс пригнал ее «форд» из Аризоны и забрал «феррари», который стоял, начищенный до блеска, в гараже. Наконец пришло письмо. Она нетерпеливо рванула конверт, развернула дрожащими пальцами бумагу и…
Нет, он не писал, что любит ее, что не может жить без нее. Ник терпеливо повторил все то, что сказал при расставании в Майами. Сообщил, что свою книгу закончил вовремя и сейчас работает над следующей. Что Кора Уоррен тяжело переживала смерть сына, была на грани нервного срыва, и Роджер решил отправиться с ней в круиз. Он вежливо желал Лорене счастья и всяческого благополучия. Она изорвала письмо на мельчайшие кусочки и провела потом три часа, складывая их вместе.
Через три дня Лорена переехала в отдельную квартиру. Она заставила себя работать по шесть часов ежедневно, и книга стала продвигаться. Записалась на курсы греческого языка в колледже и не пропускала ни одного занятия. Эллен Макгрегор часто приглашала ее в кино или в ресторан по вечерам, и она охотно соглашалась.
Но однажды в начале осени Эллен пришла на встречу не одна, а в компании высокого улыбающегося мужчины лет тридцати с огненно-рыжей шевелюрой. Эллен представила его Лорене как своего коллегу-журналиста Пита Дермотта. Они вместе провели прекрасный вечер в «Лунном свете», а потом Пит пригласил подруг прокатиться по берегу океана в его «шевроле». Эллен отказалась — ей утром предстояло сдать статью, за которую она еще и не бралась, и Лорена с Питом отправились одни.