Золото императора, стр. 11

– Ты не забыл о моей просьбе, благородный Придияр? – спросил Руфин.

– Нет, патрикий, – понизил голос почти до шепота вождь. – Сегодня ночью в твой шатер придет человек. Доверься ему. Он укажет тебе нужную дорогу.

Глава 4

Посвящение

Выспаться в эту ночь Руфину не дали. Человек, обещанный Придияром, появился в его шатре, когда нотарий, утомленный впечатлениями трудно прожитого дня, уже успел смежить веки на походном ложе. Посланец таинственных дроттов был еще крепок, хотя седина уже тронула его виски, а лоб изрезали глубокие морщины.

– Зови меня Алатеем, римлянин, – сказал он негромко и охотно присел на лавку, придвинутую расторопным Марцелином.

– Мое имя тебе, наверное, уже известно, высокородный Алатей, равным образом как и цель моего приезда в Готию? – столь же тихо отозвался Руфин, разливая по кубкам вино.

Гость взял кубок, предложенный хозяином, и осушил его без раздумий. Из чего нотарий заключил, что перед ним не дротт, ибо ни один уважающий себя жрец не возьмет питье из рук чужака.

– Я всего лишь посвященный, – усмехнулся Алатей, угадавший мысли патрикия.

– Ты прекрасно владеешь латынью, – улыбнулся ему Руфин.

– Я бывал в Риме, – кивнул гот, – и даже служил несколько лет в дворцовой схоле императора Констанция. Но, в отличие от Вульфилы, я не принял новой веры.

– Почему?

– Потому что христиане обманывают людей. Сын бога Одина Бальдур Добрый еще не проснулся, он по-прежнему лежит в темной пещере, поверженный в долгое беспамятство хитростью бога Локки, но готов очнуться от долгого сна, когда пробьет его час. Долг каждого честного гота найти склеп Бальдура и разбудить его для грядущего блага всех людей. Впрочем, для этой трудной работы годятся только посвященные, а остальные должны просто ждать и надеяться, что час Бальдура Доброго наконец пробьет.

– Я служу Юпитеру, Алатей, как служили ему сотни лет мои предки.

– Какая разница, патрикий, как мы называем своего бога, Тор, Юпитер или Перун, мы поклоняемся одной силе, той самой, что создала этот мир и управляет им через деяния благородных мужей. И пока мы идем дорогой богов, у меня есть шанс уподобиться Тору, а у тебя – Юпитеру и стать его воплощением на земле.

– Русколаны тоже верят в воскрешение Бальдура? – спросил Руфин.

– Русколаны зовут его Ярилой, патрикий, каждую весну он в одном из своих воплощений побеждает зимнего дракона и оплодотворяет нашу землю. Но воплощение бога еще не сам бог. Зло падет только тогда, когда Бальдур-Ярило окончательно пробудится от сна. Однако и в этом случае для окончательного торжества ему понадобится помощь сильных мужей. Ты ведь жаждешь перемен, Руфин, ты хочешь пробудить от спячки Великий Рим, но ты не сумеешь этого сделать, не пробудив дух Бальдура в себе. Ибо дух Бальдура – это дух перемен, даже если эти перемены не сулят нам ничего хорошего. Венеды сказали бы тебе, патрикий, – пробуди в себе ярь. И мне остается только присоединиться к ним в этом пожелании. Ярь разбудит римских богов, ярь вдохновит римлян на великие свершения. И тогда чужой бог уйдет, потому что ему нечего будет делать на возрожденной земле.

Руфин был поражен словами варвара. Ибо сейчас на его глазах Алатей сформулировал то, о чем просвещенный римский патрикий думал все последние годы, но так и не нашел ни слов, ни образов для того, чтобы передать свои мысли тем, кто еще был способен их воспринять. Пробуди в себе ярь! Пробуди в себе жажду нового! Не в прошлом надо искать средство для спасения Великого Рима, а в будущем. Боги восстанут только тогда, когда у римлян будет цель, достойная их величия. Жить надо в мире этом, а не грезить о мире том, подчиняя все свои действия помыслам о благодати, которая ждет тебя после смерти. Ничего не будет там, если здесь, на земле, царят уныние и запустение. Нельзя спастись верой, спастись можно только действием.

– Ты убедил меня, Алатей, – спокойно произнес Руфин, пристально глядя в глаза чужака. – Я готов отправиться с тобой на поиски Бальдура.

Патрикий Руфин был слишком искушенным в тайнах жреческих мистерий человеком, чтобы поверить в легкость испытаний, которые ему предстояло пройти. Оставалась, правда, надежда, что дротты знают, с кем имеют дело в лице посланца императора Прокопия. Что они признают в Руфине посвященного, еще в юности прикоснувшегося к сакральным тайнам не только Рима, но и Востока. Тем не менее готовиться следовало ко всему, в том числе и к боли, и к страданию. Ибо, только переступив через боль и страдание, человек может проникнуть в замыслы богов. Пещер должно быть девять, хотя в некоторых мистериях число их сокращалось до семи. Но это для неофитов. Для тех, кто еще только жаждет прикоснуться к знанию, запретному для простых смертных. А Руфин знал много, никак не меньше, чем Алатей. Хотя, возможно, и меньше, чем дротты.

Вход в пещеру патрикию показал Алатей, после чего исчез, как сквозь землю провалился. Руфин этого ожидал, а потому решительно шагнул под сумрачные своды. Огонь полыхнул внезапно, едва не опалив при этом брови неосторожному путнику. Руфин отшатнулся, но с дороги не свернул. В пещере вновь стало темно, но патрикий сумел определить направление. Вторая вспышка огня тоже не застала его врасплох, он ждал чего-то подобного, а потому ускорил шаги. Вспышки последовали одна за другой, огонь заполыхал, казалось, по всей пещере, но Руфин знал, что вырвется из лабиринта. Патрикий уже увидел то, что от него пытались спрятать, – дверь, ведущую в следующую пещеру. И он скользнул в нее раньше, чем новый язык пламени облизал его лицо. Дверь с лязгом закрылась за спиной путника, а под ногами у него зажурчала вода. Руфин бежал до тех пор, пока поток не захлестнул его с головой. К счастью, патрикий успел глубоко вдохнуть, что помогло ему вынырнуть из водоворота как раз там, где это и следовало сделать. Отверстие было небольшим, но все же достаточным, чтобы ловкий и худой человек выскользнул через него из объятий стихии. Руфин перекувырнулся через голову и встал на ноги. Сверкнувший из темноты клинок он перехватил мечом и ударом ноги отбросил с пути чье-то замешкавшееся тело. Убивать нападающего он не стал. В этом не было необходимости. Ему предстояло пройти через лес мечей и копий, не уронив ни капли крови, ни своей, ни чужой. Удары сыпались на Руфина со всех сторон, но он был слишком искушенным бойцом, чтобы попасться на простые уловки. Убивать его в любом случае не собирались, хотя поранить, конечно, могли. В этом испытании главным было не испугаться. Не потерять голову от сверкания стали. Не дать опрокинуть себя на землю ударом кулака или древка копья. Руфин крутился как волчок, то и дело бросая свое ловкое тело из стороны в сторону. К счастью, ему хватило сил для последнего рывка в гостеприимно распахнувшиеся перед ним двери.

– Приветствуем тебя, путник, – услышал он громкий голос, гулом отозвавшийся по всей пещере.

Руфин вздохнул с облегчением. Пещер он прошел всего три. Ему оказали честь, признав за ним права посвященного. Правда, огонь, вода и сталь – это самые трудные испытания, и не знай молодой патрикий заранее, что ему предстоит, он, пожалуй, мог бы и оплошать на трудном пути.

– Приветствую вас, живые воплощения богов, – торжественно произнес Руфин и вскинул руку к потолку.

Жрецов было трое. В первом из них патрикий без труда определил Одина, по единственному глазу, сверкающему из-под шапки волос. Второй глаз был отдан в обмен на магическую силу, которой верховный бог готов жаждал обладать. Бога Тора он узнал по молоту, отличительному знаку всех громовиков. А вот третьего бога Руфин опознать не смог. Точнее, он не знал его имени. Догадался лишь, что перед ним гермафродит, вобравший в себя как женское, так и мужское начала. Он определил это по одежде, мужской и женской одновременно, по лицу, бородатому лишь с одной стороны и совершенно гладкому с другой. Возможно, этот бог владычествовал над любовью и браком, но патрикий не рискнул бы утверждать это с полной определенностью.