Научи меня любить, стр. 33

— Ты хочешь сказать — тогда, в монастыре!? Не может быть!

— Да, моя дорогая, — ответил он, целуя ее в кончик носа. — Именно там я увидел эту прекрасную дикую птицу, летящую вниз по холму, и почувствовал… м-м-м… некоторую пустоту… на своем запястье!

Он вытянул вперед сильную загорелую руку со сжатым кулаком, словно готовясь принять сокола. Оливия увидела, как сверкнули в улыбке его глаза и белые зубы. Радостное возбуждение поднялось в ней, и она улыбнулась ему в ответ сквозь пряди рассыпанных по плечам волос.

— И тогда?..

— И тогда, маленькая птичка, я отправился за ней и нашел ее. И у нее был очень печальный вид. И я тогда ее немного подразнил, чтобы посмотреть, есть ли у нее характер. — Он посмотрел на нее с лукавой усмешкой.

— Животное! Как тебе не стыдно!

Он резко притянул ее к себе и крепко поцеловал. Но она хотела слушать дальше.

— А потом?

— А потом я сказал хозяину этой птички, что она мне нужна. Немедленно. И ей сказал, что не могу ждать. А потом я позволил ей улететь от меня, чтобы самому поймать ее еще раз!

Она хохотала так, что некоторое время не могла говорить. Очарованный, он смотрел на нее.

— Лоуренс Миддлвей, должна ли я верить тому, что ты угрожал матери-настоятельнице и что ты все это подстроил… все эти дела с поместьем… только для того, чтобы?..

По его виду никак нельзя было сказать, что он в этом раскаивается. Его красивое лицо лучилось радостью, оттого что она теперь все знает.

— Но ты знал, что я влюбилась в тебя?

— Да, я это знал.

— И все же ты до сих пор не говорил мне, что любишь меня!

— Нет.

Его глаза потемнели от желания.

— Почему, Лоуренс?

Он вгляделся в ее лицо и увидел во взгляде доверие, которого раньше не было. Были боль и гнев, но сейчас он не замечал их, зато там появилось нечто новое — тепло и очарование.

— Ну, во-первых, тебе не нужна была моя любовь. Ты бы мне не поверила. Ты была такой обиженной и не уверенной в себе, что предпочитала думать, что все против тебя. Все, кого ты знала, и все, кого ты не знала. ТЫ так защищалась, правда?

Она молчала. Гарри. Настоятельница Антония. Генрих и Кэтрин. Сам Лоуренс. Да, она была уверена, что все эти люди — ее враги. Он все понял правильно.

— А во-вторых?

— Помнишь, что ты сказала мне, когда мы обменялись обручальными клятвами?

Оливия помнила. Она провела пальцем по его щеке и заглянула в глаза, не желая повторять вслух те слова и как бы прося принять ее молчание за ответ. Но это его не остановило.

— Так что же?

— Я поклялась, что заставлю тебя заплатить за все, — прошептала она.

— А я себе поклялся, что ты признаешь меня хозяином и захочешь моей любви еще до того, как я скажу тебе о своей.

— Но?..

— Но когда я тебя потерял, а потом нашел, я больше не мог скрывать от тебя свою любовь. Не хотел допустить даже мысли о том, что могу тебя навсегда потерять… — Последние слова он проговорил, уткнувшись лицом в ее волосы и крепко прижав ее к себе.

— О, Лоуренс! Какими мы оба были глупыми!

Когда некоторое время спустя он снова отпустил ее и растянулся на постели, она наклонилась над ним, обвив руками его шею.

— Что, моя птичка?

— Ты ведь знаешь, что я уже отреклась от своей клятвы?

Он молчал, взвешивая ее слова.

— Ты сказал, что я сама не верю в то, что говорю.

Он отодвинул ее от себя и с таким глубоким пониманием посмотрел в ее глаза, что у нее по спине побежали мурашки. Она попыталась спрятать лицо у него на шее, но он удержал ее.

— Ты не верила в это даже тогда, когда это говорила!

— Откуда ты знаешь?

— Откуда я знаю? Потому что ты набрасывалась на все и вся. Сердилась на меня, на себя, на всех. И еще потому, что в тот момент это было все, что ты могла сделать. Пообещать отомстить мне. Как пойманный сокол, который бьет крыльями и кричит.

— Значит, ты не принял меня всерьез?

— Что ты! Конечно, принял. Сокол может серьезно ранить, если его не принимать всерьез.

— А я поранила тебя?

— Тебе бы хотелось думать, что — да, правда ведь, девчонка? — сказал он, заключив ее в объятия, извивающуюся, но совершенно беспомощную в его сильных руках. — Но, видишь ли, я люблю соколиную охоту и знаю повадки сокола. Поэтому я заранее надел свою кожаную перчатку. — И с этими словами, смеясь, он опустил ее на кровать.

Она уже было хотела сердито ответить ему, но он закрыл ей рот поцелуем и всей тяжестью тела придавил к постели. Наконец он поднял голову и сказал:

— Ну а теперь, моя маленькая птичка, ты можешь мне доказать, насколько ты была серьезна, сказав мне, что отреклась от своей клятвы. Покажи.

— Нет!

Он ждал, ощущая под собой движение ее бедер, глядя, как темнеют глаза любимой. Он улыбнулся, понимая, что это — последние отзвуки отгремевших гроз. Но следующий шаг она Должна сделать сама. Он согласится только на признание полного поражения.

— Лоуренс, — прошептала она, — пожалуйста…

— Что? — пророкотал он ей на ухо. — Скажи это!

— Возьми меня, Лоуренс. Я люблю тебя. Я хочу тебя. Пожалуйста… пожалуйста, возьми меня…

Он по-рыцарски галантно принял ее поражение и обращался с ней нежно и бесконечно бережно, в равной мере получая и отдавая. Отбросив все надуманные обиды и сомнения, Оливия улетела вместе с ним к новым высотам восторга, словно птица, выпущенная из темноты на яркий свет. Поражение обернулось для нее свободой. Отдав ему себя, она получила взамен все. Отрекшись от одной клятвы, она исполнила другую.

17

— Скажи, Оливия, каким образом украденные вещи оказались под фургоном гильдии торговцев шелком и бархатом? Кто их туда положил?

— Джордж, подмастерье положил их туда, когда помогал мне убежать от них.

Оливия понимала, что для того, чтобы со всей справедливостью определить вину мастера Толланда и наказать его, им необходимо точно знать, как все произошло, в том числе и то, какую роль сыграл во всей этой истории Джордж — как он участвовал в краже, как охранял ее в логове Толланда и как помог убежать. Теперь, подумала Оливия, Джордж, наверное, уже далеко, и они о нем больше никогда не услышат.

— Лоуренс. Ты ведь не будешь разыскивать его? Если бы не он, я бы сейчас плыла на том итальянском корабле где-нибудь посреди океана, и облачение было бы для нас утеряно.

Подняв брови, Лоуренс вопросительно посмотрел на Арчибальда и Элизабет. Они улыбнулись и согласно покачали головами.

— Хорошо, милая, мы не станем разыскивать его. Мы ведь уже нашли то, что искали. — Он поднес ее руки к своим губам и поцеловал нежные пальцы. — Я думаю, что теперь он будет держаться от нас подальше, и, с нашей стороны, было бы не вполне справедливо сурово наказывать его, после того как он охранял тебя. Мастера Толланда до суда посадили в тюрьму, и я не думаю, что он когда-нибудь еще побеспокоит нас. А ты знала, Оливия, что Джордж оставил наверху манипул, как доказательство его преступления?

— Там было всего три вещи — риза, митра и манипул. Ты хочешь сказать, что он спрятал одну из них и этот ужасный человек ничего не заметил? — Она расхохоталась над слепой жадностью Толланда и хитростью Джорджа.

— Да, и он еще там оставил рулон ткани и список не только всего украденного, но и всех мест, где они должны были в течение дня получить свою долю. Так что мы теперь знаем даже, где все похищенное.

Карине пришлось немало потрудиться, прежде чем Оливия осталась довольна своим внешним видом. Ожидался семейный прием у Арчибальда и Элизабет, и несмотря на все попытки Оливии выспросить у Лоуренса, кого ожидают к обеду, он не проговорился. И теперь она подготовилась так, словно ожидался приезд особ королевской крови.

Когда, наконец, Оливия увидела таинственную гостью, ее удивлению не было предела.

— Преподобная матушка!

Белые одежды и прямую осанку ее любимой настоятельницы преподобной Антонии нельзя было спутать ни с чем, хотя она стояла спиной к окну, выходящему в сад и ее лицо оставалось в тени. Рядом с ней была еще одна женщина, и при взгляде на нее Оливии пришлось еще раз удивиться.