Саджо и ее бобры, стр. 3

Бобры пообедали на краю открытой полянки, где несколько сосен-великанов стояли врассыпную, словно они забрели сюда из лесу и не могли вернуться обратно.

Гитчи Мигуон развел костер и тоже решил здесь пообедать. Он воткнул тонкий шест одним концом в землю, наискосок над пламенем костра, а на другой его конец повесил чайник — индейцы любят пить чай во время своих скитаний. После этого на прутики с развилком он насадил кусочки оленины и укрепил их над горячими углями. А чтобы вкусный мясной сок не пропадал, когда оленина жарилась, он подставлял снизу кусочки индейского хлеба — баннок.

После обеда Гитчи Мигуон спокойно покурил, прислушиваясь к напевам ветерка, игравшего среди ветвей. Так сидел он некоторое время, прислонившись к сосне, и следил, как дымок рисует причудливые узоры в воздухе. Это были его картины и его музыка — ничего другого он не знал, и удовольствие, которое он получал, было ничуть не меньше того, которое получаете вы, смотря кинокартины и слушая радио.

Отдохнув, Большое Перо перевернул свой челн вверх дном, спрятал под него снаряжение, взял дробовик и пошел вверх по берегу ручья в поисках бобрового пруда, который, как он догадывался, находился у истоков ручья.

Он продвигался легкой походкой среди тишины и спокойствия задремавшего леса; его бесшумные мокасины не оставляли за собой следов. А высоко в ветвях щелкали и цокали что-то белки да зимородки веселой стайкой провожали его, пересаживаясь с дерева на дерево. Иногда они залетали вперед, словно для того, чтобы лукаво взглянуть на него и присвистнуть, когда он пройдет. Гитчи Мигуон радовался этим встречам и шел не спеша.

Вдруг он остановился прислушиваясь. Его чуткий слух уловил какой-то странный, неожиданный звук. Звук становился все громче и громче, пока не превратился в рев. И тогда Гитчи Мигуон увидел, как вниз по ручью, прямо навстречу ему несется поток изжелта-мутной воды, увлекая за собой массу прутьев и сухой травы. Поток разливался до самых краев речного ложа, он бушевал с дикой силой. Что-то страшное случилось с бобровым прудом! Этому могло быть только одно объяснение: человек либо зверь прорвал запруду, и стремительный поток был той самой водой, которую с таким трудом берегли бобры и без которой они станут беспомощны.

Не теряя ни минуты, с ружьем в руках, Гитчи Мигуон помчался через лес, который только что казался ему таким приветливым и вдруг сделался грозным и мрачным. Охотник бежал со всех ног, чтобы спасти бобров от гибели. Он перескакивал через сваленные бурей деревья, пробирался сквозь лесную чащу, оставив далеко позади друзей — белок и зимородков, несся с быстротой оленя через темный лес к пруду, надеясь, что поспеет вовремя. Он хорошо знал, что случилось.

Выдра, лютый враг всего Бобрового Народа, вышла на военную тропу, и бобры теперь бились не на жизнь, а на смерть.

Глава III. БОБРОВЫЙ ДОМ

Если бы мы поспешили вверх по ручью в то время, когда обедал Гитчи Мигуон, а не остановились посмотреть, что он делает, мы пришли бы к бобровому жилью прежде, чем выдра прорвала плотину, и увидели бы, как там все было устроено и как жили бобры. Нам пришлось бы идти довольно долго, пока вдруг мы не очутились бы на берегу маленького глубокого пруда. На противоположной стороне его мы заметили бы высокую, толстую стену, которая перегораживала русло ручья. Она была сделана из туго сплетенных сучьев и прутьев, щели ее были законопачены мхом, а сверху все было обмазано илом. Вдоль всей стены наверху лежали тяжелые камни, чтобы придать ей большую прочность. Почти сто футов в длину и больше четырех футов в высоту была эта стена. Пруд питался водой из ручья, которая стекала в него по желобу, сооруженному из прутьев. Такой водослив был устроен только в одном месте, и поэтому нетрудно было следить за ним, содержать его в порядке. Казалось, что здесь трудились люди, — так искусно все было сделано, а между тем эту работу проделали животные. Стена, которая представляла собой настоящую плотину, удерживала маленький пруд в его берегах. Без этой плотины не было бы пруда, здесь протекал бы только ручей.

Пруд был залит солнечным светом. И так тихо ютился он там, среди Холмов Шепчущихся Листьев, и зеркальная поверхность его была так прозрачна, что утки, дремавшие на воде, казалось, плыли в воздухе. И до того четким было отражение стройных серебристых тополей, что трудно было сказать, где кончалась вода и где начинались деревья. Совсем как в сказочной стране, голубые озера, яркие цветы и деревья, отливающие серебром. Ни шороха, ни звука. Если бы не дремавшие утки, можно было бы подумать, что там никто не живет.

Но на деле было совсем не так. Стоило только приглядеться внимательнее, стараясь не шевелиться, не разговаривать и паже не шептаться, и вы бы очень скоро заметили, как вода около берега нет-нет да вдруг подернется зыбью. Из-под воды между тростниками, прислушиваясь и нюхая воздух, осторожно выглянет темно-коричневая голова с круглыми ушами. За головой покажется покрытое шерстью тельце; у вас на виду зверек быстро, но беззвучно поплывет к противоположному берегу и исчезнет в тростниках.

Высокие тростники раскачивались бы и трепетали минутку, пока зверек работал там. Скоро он появится снова, на этот раз с большим пучком травы. Он поплывет к огромному черному земляному бугру, который мы внимательно рассматривали и не могли понять, что это такое; зверек нырнет возле него вместе с травой.

Не успеет он исчезнуть, как другая голова, тоже с пучком травы, покажется с противоположной стороны. Кто-то неосторожно пошевелился — и в ответ огромный плоский хвост тяжело ударит по воде, и тут же с громким всплеском голова и пучок нырнут под воду.

Такую именно сценку пришлось наблюдать Большому Перу в то утро на берегу ручья. Огромная насыпь, выше роста человека, была бобровым домом, а зверьки — бобрами.

Они были очень заняты.

Землянка возвышалась больше чем на шесть футов в высоту, а длиною была не меньше десяти футов. Только недавно бобры обмазали свое жилище глиной. Тяжелыми бревнами подперли они его покатые стены. Вся постройка выглядела очень прочной, словно крепость, и, если бы даже оленю вздумалось взобраться на ее крышу, все равно ничего бы не случилось.

Сбоку проходила широкая дорожка, по которой доставлялся строительный материал. И если бы вы были очень терпеливы и ветер не выдал бы вас этим чутким зверькам, то могли бы увидеть, как старый бобр, подрыв с берега ком земли, вместе с ним направился к хатке. Он плыл медленно, стараясь не рассыпать землю по дороге. Потом встал на задние лапы, выпрямившись во весь рост, совсем как человек, взобрался на крышу, держа ком в охапке, и там опустил его. После этого он стал замазывать землей щели и дыры, ловко работая лапами. И наконец, чтобы получше скрепить все, он воткнул большую палку.

Эта работа делалась неспроста. И сколько еще других хлопот было в это горячее время — в Месяц Цветов! Стоит ли удивляться: внутри причудливого домика, скрытые от всего света, жили четыре крошечных бобренка.

Маленькие пушистые зверьки с черными блестящими глазками были очень хороши собой. Их задние лапы были большие перепончатые, передние — маленькие, удивительно походили на ручки ребенка, а плоские хвосты казались резиновыми. У них был прекрасный аппетит и, наверно, очень хорошие легкие, потому что иначе они не могли бы заливаться без умолку таким громким криком, который можно было принять за плач маленького ребенка. Как и все малыши, бобрята доставляли много забот своим родителям.

Внутри хатки была большая комната. Даже человек, свернувшись калачиком, мог бы поместиться в ней. Комната была очень чистая, пол устлан ивовой корой и подстилкой из душистых трав.

Попасть в хатку можно было только через круглое отверстие в полу — «нырялку»; она вела в наклонный тоннель, спускающийся к самому дну пруда. Плотина поддерживала воду в пруду почти на уровне с полом, поэтому нырялка всегда была полна водой до самых краев, и неуклюжие бобрята могли напиться из нее, не бултыхнувшись вниз. В случае же такой беды — а ее не всегда минуешь — они без труда выкарабкивались оттуда.