Русские на Мариенплац, стр. 58
Обновленная республика булыжными шагами топала по головам своих подданных в светлое рыночное будущее.
Моя приятельница дала в Германию факс с точным указанием числа и времени моего прилета в Мюнхен и на прощание тихо сказала:
– Боже мой… Как бы мне хотелось тоже улететь отсюда к чертовой матери! Хоть на всю жизнь, хоть на месяц, хоть на недельку…
Я промолчал и нежно погладил ее по седеющей голове. Пятнадцать лет тому назад она была поразительно красива!
Возвращаясь домой, я заехал в валютный магазин гостиницы «Украина» и за двадцать три доллара купил для Наташи Китцингер прелестно вышитое большое украинское декоративное полотенце ручной работы. Так называемый рушник. А для Петера, надеюсь, никогда не виданную и не питую им «Горилку с перчиком».
Потом поставил машину в гараж, отнес рушник и «Горилку» домой и пешком отправился на Старый Арбат, благо он от моего дома совсем рядом – только Бородинский мост перейти.
Там за пять немецких марок я приобрел внушительную матрешку с лицом Горбачева и уже дома поместил «Горилку» для старого Петера в эту самую матрешку. Да простит меня Михаил Сергеевич…
А наутро улетел в Мюнхен.
ЧАСТЬ ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ,
расказанная Автором, – о том, как он узнал, что не только в России, но и во всем мире, после длительного застоя, в очень короткое время может произойти много волнующих событий…
К моему неописуемому удивлению и, надо сказать, к великой радости, в Мюнхенском аэропорту меня встретил Эдик Петров!
Мы бросились навстречу друг другу, обнялись, какое-то время стыдливо промедлили, а потом по русскому обычаю трижды расцеловались.
– Черт возьми, Эдик! Вы кого-то провожаете?!
– Нет. Я вас встречаю. Давайте, давайте свой чемодан сюда! И сумку давайте… А это что? Пишущая машинка? Ну, ее можете тащить сами… Идемте, идемте! А то я там запарковался немножко через задницу – а это тридцать марок штрафа!
Мы сели в «фольксваген-пассат» Эдика и быстро укатили от штрафного места.
Навстречу нам мчался сухой, прохладный Мюнхен.
– Как Нартай, Катя?.. Как старики Китцингеры? – нетерпеливо спрашивал я.
– Все в порядке, не волнуйтесь. Вам все кланяются. Я вам потом все, все расскажу!.. Не торопитесь. В Москве снег?
– Нет. Слякоть…
– Тогда, в августе, мы за вас так переволновались! Все телевизионные программы были забиты репортажами из Москвы – танки, самоходки, люди на броню лезут!.. Баррикады! Кошмар какой-то! Евтушенко из этого Белого дома выступает… Немцы по трем программам передают, австрийцы по двум… Швейцарцы по своему каналу, французы по своему! Английское Би-Би-Си, американское Си-эН-эН!.. Итальянцы на весь мир вопят – Горбачева убили!… Вроде бы даже списки деятелей культуры уже составлены – кого нужно уничтожать в первую очередь, кого во вторую… Ребята – Катька с Нартайчиком – все вас у того Белого дома высматривали. Режиссеров каких-то, писателей видели, а вас так и не разглядели.
– Немудрено. Меня там не было, – сказал я. – Хотя все это происходило в трех шагах от моего дома.
– Ну?! А я что им сказал?! Я так им и заявил с первого дня – не ищите! Кто хоть один раз в своей жизни отвоевал… Ну, и так далее. Правильно?
– Наверное…
Я вдруг почувствовал себя таким старым и таким усталым, что даже не сумел найти плавного перехода к другой теме. Я просто сказал:
– Эдик, а мы не могли бы заехать куда-нибудь выпить?
– Ну, конечно… – слегка растерялся Эдик. – Только я, к сожалению, не смогу составить вам компанию. У меня вечером работа… Но посидеть с вами, перекусить – запросто!
– Тогда не надо, – сказал я. – Тогда лучше объясни, как ты узнал, что я прилетаю. А то все это выглядит чуточку фантастически.
– Никакой фантастики! Вчера вечером позвонил Виктор – помните, тот толстый переводчик из кинофирмы? Вы меня еще в последний день с ним познакомили…
– Помню.
– А мы потом несколько раз встречались… Он нам кое-какие документы и справки на немецкий переводил. Он мне и сказал: «А ты знаешь, кто завтра прилетает?» Я говорю: «Не может быть!» А он говорит: «Точно! Факс получен». И сообщает мне номер вашего рейса и отель, где вы будете жить. Ну, я ему и говорю: «Витя! Ты скажи там в этой фирме, чтобы они свою машину не гоняли на аэродром». Я, дескать, сам встречу. Вот и все…
Отельчик находился на Терезиенштрассе. Он был подешевле и похуже «Розенгартена», в котором я жил в августе, но это был все-таки почти самый центр мюнхенского Швабинга.
Эдик затащил мои чемоданы в крохотную комнатку с узенькой постелью, телефоном и душем, и деловито посмотрел на часы:
– Значит так… Виктор просил передать, что до пяти часов вечера вы свободны. А потом за вами заедут из фирмы, повезут знакомить с режиссером и смотреть уже отснятый материал. Вечером у вас ужин с их начальством. Сейчас ровно десять часов. По-мюнхенски. Так что времени у вас – навалом!
– Эдик! – не выдержал я. – Все-таки ты жуткий сукин сын, Эдик! Почему ты мне не говоришь, что с Нартаем, с Катей, с этими вашими стариками – Наташей и Петером? Здоров ли ваш танк?..
– Я же сказал вам, что все в порядке, – рассмеялся Эдик. – И я вам потом все подробно расскажу. Не торопитесь.
– Но хоть какой-нибудь ответ из Союза пришел?.. Появился ли, наконец, Джефф Келли?.. И вообще, что у вас здесь происходит?! Я слышал, что какие-то подонки – неонацисты, бритоголовое хулиганье, вроде наших «люберов», – громят общежития иностранцев, жгут дома!..
– Ну, вы даете! – чуточку более нервно, чем я ожидал, сказал мне Эдик. – Вам было бы приятно, если бы я ваш сценарий или вашу книжку стал бы читать с конца? А потом кусочек из середины. А уж потом заглянул бы в начало!.. Наверное, вы бы меня послали куда подальше… А мне вы почему-то хотите весь кайф сломать?! Идемте, пожрем где-нибудь. У меня с утра маковой росинки во рту не было. Я вас приглашаю. О'кей?
Мы сидели неподалеку от моего нового отеля, на этой же улице, в почти пустом еврейском ресторанчике «Манон».
Я ел, конечно же, фаршированную рыбу и пил дикой крепости водку «Пейсаховку».
Эдик заказал себе салат и отварную говядину с хреном. Пил только минеральную воду.
– Эдик, – сказал я, прикончив свою «Пейсаховку». – Попроси принести мне еще этой водки. И пусть сразу тащат двойную порцию.
Эдик обеспокоенно посмотрел на меня:
– Успеете оклематься до вечера?
– Во сколько, ты сказал, они приедут за мной?
– В пять.
– Наверное, успею.
– Вы перевели часы?
– Да.
– Ну, смотрите… – и Эдик заказал мне еще «доппель-водку».
По нашим понятиям, этот «доппель» был смехотворен и, отхлебнув сразу половину, я сказал Эдику:
– Давай дальше.
– А дальше… – продолжил Эдик, – возвращаемся мы как-то поздно вечером, часам к двенадцати, с Мариенплац в «Китцингер-хоф», а нас встречают Наташа с Петером. Не спят! Обычно они в это время уже пятый сон видят. Встают-то в пять утра… А тут – не спят. И оба какие-то смурные. И Петер – трезвый, как стеклышко!
– Эдик, – говорит мне Наташа. – Тут к тебе недавно приезжали два твоих друга.
– На девятьсот сорок четвертом «порше», – мрачно так добавляет Петер. – Белого цвета…
А «порш» – это один из самых дорогих автомобилей здесь. Тысяч на полтораста марок… Тем более девятьсот сорок четвертый!
– И оставили тебе это письмо, – говорит Наташа и протягивает мне сложенный вчетверо листок без конверта.
Я разворачиваю этот листок и читаю: «Не забывай друзей, Эдик!» И подпись – «Саня и Яцек».
– Один из них, такой лысый с круглым лицом, хорошо разговаривает по-немецки. Но с каким-то восточным акцентом. Как поляк, – говорит Наташа.
– Он и есть поляк, – говорю. – А второй?
– А второй только смеялся и говорил с поляком по-русски.
Мои – Катька с Нартайчиком – стоят, ни гу-гу. Они уже все просекли, кто это к нам приезжал, и теперь стоят и молчат в тряпочку. Катька у нас уже в курсе была… Мы друг с другом никогда не темним. Ну, я улыбаюсь, вроде – все прекрасно, и спрашиваю: