Зимняя луна (Ад в наследство), стр. 33
Тук.
Он повысил громкость телевизора. Еще. Еще. Прикончил вторую бутылку. Снова усилил громкость, до тех пор, пока хриплая звуковая дорожка бешеного фильма не затрясла всю комнату. Сдернул крышечку с третьей бутылки, очищая свои мысли. Может быть, утром он забудет о болезни, о безумных решениях, которые так настойчиво ему досаждали этой ночью, забудет их и смоет их волной алкоголя. Или, возможно, умрет во сне. Его почти не заботило, как. Он надолго присосался к горлышку третьей бутылки, вытягивая из него то ли первую, то ли вторую форму забвения.
11
Март, апрель и май Джек пролежал в гипсе, подбитом войлоком, часто с ногой под тягой, страдая от боли, судорог, мышечных спазмов, неуправляемых нервных тиков и зуда кожи в тех местах, которые нельзя было почесать под повязками. Он переносил все эти неудобства и многие другие почти безропотно и благодарил Бога за то, что будет жить и сможет снова обнимать свою жену и видеть, как растет сын.
Сложностей со здоровьем было даже больше, чем мелких неудобств. Риск пролежней сохранялся всегда, хотя гипсовый панцирь был сформован с большой тщательностью и большинство сиделок были заботливы, внимательны и опытны. Однажды случилось неправильное сжатие, которое вылечивалось нелегко: могла быстро начаться гангрена. Из-за того, что он периодически пользовался катетером, шансы получить инфекцию в уретре повышались, что могло привести к весьма серьезным формам цистита. Любой пациент, находящийся без движения долгое время, был в опасности из-за возможного развития тромбов, которые могли вырваться на свободу и распространиться по всему телу, поселиться в сердце или мозге, убить его или спровоцировать серьезные мозговые повреждения. Хотя Джека постоянно насыщали лекарствами, чтобы сократить возможность подобных осложнений, это было именно то, что его пугало сильнее всего.
И он волновался за Хитер и Тоби. Они были одни, это тревожило, несмотря на то, что Хитер, под руководством Альмы Брайсон, кажется, приготовилась справиться с чем угодно, от одинокого грабителя до нападения враждебного государства. Но на деле мысль обо всем этом вооружении в доме - а то, что оно было им нужно, говорило об умонастроении Хитер, - волновала его едва ли не больше чем тревога о чьем-либо вторжении.
И деньги заботили его сильнее, чем церебральная эмболия. Он был нетрудоспособен и ломал голову над тем, как снова найти работу на полную ставку. Хитер была без работы, экономика не показывала признаков выхода из депрессии, а их сбережения постепенно истощались. Друзья из департамента открыли кредит на его семью в отделении "Уэллс Фарго Банка", и взносы от полицейских и частных лиц теперь составляли более двадцати пяти тысяч долларов. Но медицинские и реабилитационные расходы никогда целиком не покрывались страховкой, и он ожидал, что даже кредитный фонд не вернет их к скромному уровню финансовой надежности, которой они довольствовались до перестрелки на станции Аркадяна. К сентябрю или октябрю платить по закладам будет невозможно.
Однако Джек был в силах хранить все эти тревожные мысли при себе, частично потому, что знал, что у других людей есть свои тревоги и что некоторые из них могут быть посерьезней, чем у него. А также и потому, что был оптимистом, верующим в лечащую силу смеха и позитивного мышления. Хотя некоторые его друзья думали, что его отношение к напастям - это бравада, но он с этим ничего не мог поделать. Насколько себя помнил, таким уродился. Когда пессимист глядел на стакан вина и видел его полупустым, Джек не только видел его полуполным, но еще и воображал, что это лучшая часть бутылки, которую ему предстоит выпить. Он был в гипсовом панцире и временно нетрудоспособен, но чувствовал, что спасен и избежал постоянной нетрудоспособности и смерти. Он испытывал боль, конечно, но многие люди в этой же больнице страдали от боли пострашней. До тех пор, пока стакан не пустеет и бутылка - тоже, он всегда будет предвкушать следующий глоток вина, а не сожалеть о том, что так мало осталось.
В свое первое посещение больницы в марте Тоби испугался, увидев отца обездвиженным, и его глаза наполнились слезами, даже хотя он прикусил губу, задрал подбородок и пытался быть мужественным. Джек сделал все возможное, чтобы свести к минимуму эффект от серьезности своего положения. Настаивал на том, что он выглядел тогда хуже, чем был на самом деле, и пытался с растущим отчаянием поднять дух сына. Наконец рассмешил мальчика, объявив, что вообще не ранен, а находится в больнице, участвуя в новой полицейской программе, и появится через несколько месяцев в качестве нового бойца Армии Маленьких Черепашек Ниндзя.
- Да, - сказал он, - это правда. Посмотри, весь этот гипс - панцирь, черепаший панцирь, который пристроили ко мне на спину. Когда он подсохнет и покроется "кевларом", пули будут отскакивать от него, как орехи.
Улыбнувшись против собственного желания и вытерев слезы рукой, Тоби сказал:
- Выглядит похоже, пап!
- Да это правда!
- Ты не знаешь тайквондо.
- Я буду брать уроки, как только панцирь подсохнет.
- Ниндзя должны уметь пользоваться мечом и всеми такими штуками.
- Еще уроки, вот и все.
- Большая проблема...
- В чем же?
- Ты не настоящая черепаха.
- Ну, конечно, не настоящая черепаха. Не глупи! Департамент не может нанимать на работу никого, кроме людей. Людям не очень-то понравится, когда им придется подавать дорожные документы представителям иного вида. Поэтому мы вынуждены работать, имитируя Армию Маленьких Черепашек Ниндзя. А что? Разве Человек-Паук на самом деле паук? А Бэтмен, Человек Летучая Мышь, на самом деле летучая мышь?
- Да, это ты, кажется, верно говоришь...
- Черт тебя побери, конечно!
- Но...
- Что "но"?
Ухмыльнувшись, мальчик сказал:
- Ты не маленький.
- Я могу сойти за него.
- Не получится. Староват.
- Разве?
- На самом деле староват.
- У вас будут большие неприятности, когда я встану с постели, мистер!
- Да, но пока сохнет панцирь, я в безопасности!
Когда Тоби пришел в больницу в следующий раз - Хитер бывала здесь каждый день, но Тоби ограничивали одним или двумя визитами в неделю, - Джек надел цветную головную повязку. Хитер принесла ему красно-желтый шарф, который он сложил и повязал вокруг головы. Конец узла лихо свисал у правого уха.
- Остальная форма пока еще разрабатывается, - сообщил он Тоби.
Через несколько недель, в середине апреля, Хитер установила ширму вокруг постели Джека и вымыла его губкой с шампунем, чтобы взять на себя хоть немного работы сиделок. Она сказала:
- Я не уверена, что так же умело, как другие женщины, которые тебя моют. Но я становлюсь ревнивой.
Он возразил:
- Клянусь, что могу объяснить, где был этой ночью!
- Уже не первая сиделка, выходя из больницы, говорит мне, что ты ее любимый пациент...
- Ну, милая, это нелепо! Кто угодно может стать их любимым пациентом. Это просто. Все, что нужно делать, - это не тошнить на них и не смеяться над их шапочками.
- Так просто, да? - спросила она, протирая губкой его левую руку.
- Также нужно съедать все, что лежит на обеденном подносе, не выпрашивать у них большую дозу героина без предписания врача и никогда не подделывать остановку сердца только для того, чтобы привлечь их внимание.
- Они говорят, что ты такой милый, смелый, и забавный.
- О, чепуха, - ответил он с преувеличенной скромностью, но явно был удивлен.
- Двое из них сообщили мне, что я должна быть счастлива, имея такого мужа.
- Ты ударила их?
- Удалось с собой совладать.
- Хорошо. А то бы они передали это мне.
- Я была бы счастлива.
- А некоторые из этих сиделок сильные, у них, наверное, довольно тяжелая рука.
- Я люблю тебя, Джек, - прошептала Хитер, наклоняясь над кроватью и целуя его раскрытыми губами.
От поцелуя у него перехватило дыхание. Ее волосы упали ему на лицо; они пахли лимонным шампунем.