Живущий в ночи, стр. 36

Ноа Джозеф Джеймс – человек с тремя именами и без фамилии. Но меня всегда поражало даже не то, как тебя зовут, а то, как поразительно долго ты прожил.

Девяносто шесть лет.

Девяносто шесть весен и зим.

Мне, вопреки всему, пока что удалось прожить двадцать восемь лет, и если леди Удача будет милостива, возможно, удастся дотянуть до тридцати восьми.

Если же врачи окажутся плохими прорицателями, если будет попран закон вероятности, а судьба возьмет отгул, – я смогу проскрипеть даже до сорока восьми.

И даже тогда мне будет отпущена всего лишь половина того срока, который прожил Ноа Джозеф Джеймс.

Я не знал, кем был этот человек, что он делал в течение почти целого отпущенного ему века, делил ли он свои дни с одной женой или пережил трех, стали ли его дети священниками или серийными убийцами, да и не хотел этого знать. Я придумал для этого человека насыщенную жизнь. Мне казалось, что он вдоволь путешествовал, бывал на Борнео и в Бразилии, на Креветочном фестивале в Мобил-Бей и в Новом Орлеане во время Марди-Гра, на омытых солнцем островах Греции и в потаенной стране Шамбала, укрытой в высокогорьях Тибета. Я верил в то, что ему довелось страстно любить и быть любимым, что он был воином и поэтом, искателем приключений и ученым, музыкантом, художником и моряком, проплывшим семь морей и не пасовавшим ни перед какими препятствиями. До тех пор пока он является для меня всего лишь именем на могильном камне, я могу представлять его кем угодно и с полным правом вновь и вновь жить за него долгую жизнь, которую этот человек провел под солнцем.

– Знаешь, Ноа, – тихо обратился я к могиле, – я уверен, что, когда ты умер в 1984 году, люди, пришедшие за твоим телом, не имели при себе пистолетов.

Затем я встал в полный рост и сделал шаг к соседнему надгробию, прислоненным к которому под неусыпным надзором каменного ангела стоял мой велосипед.

Из глотки Орсона послышалось низкое ворчание.

Еще секунда – и он насторожился: голова поднята, уши торчком, хвост напряжен и опущен вниз.

Я посмотрел в ту сторону, куда были устремлены угольные глаза пса, и увидел долговязую, с опущенными плечами фигуру человека, пробиравшегося между надгробий. Даже в ночном сумраке было видно, что она состоит из одних углов – будто скелет, нарядившийся в темный костюм, будто один из соседей Ноа, выбравшийся из могилы и отправившийся к кому-то в гости.

Человек остановился в том самом ряду могил, в котором находились и мы с Орсоном, и поднес к глазам левую руку с каким-то зажатым в ней предметом. По его размерам и светившейся зеленоватой панели я поначалу сделал вывод, что это – сотовый телефон.

Мужчина принялся нажимать кнопки, и кладбищенскую тишину нарушили мелодичные нотки электронного набора. Однако звук был не таким, как бывает от телефона.

Ветер накинул на лицо луны рваный шарф облака, и неизвестный поднес предмет поближе к лицу, чтобы лучше видеть зеленый, как незрелое яблоко, дисплей и то, что на нем высветилось. Скудный свет от прибора упал на лицо мужчины, но этого оказалось достаточно, чтобы я в тот же момент узнал его. Я, конечно, не мог различить рыжие волосы и красные заячьи глаза, но вытянутое собачье лицо и тонкие губы заставили меня задрожать: Джесси Пинн, помощник нашего похоронщика.

Мы с Орсоном находились метрах в тридцати слева от него, но он не замечал нас, и мы застыли, словно превратились в мраморные статуи. Орсон больше не издавал ни звука, хотя шум ветра в широких кронах дубов наверняка заглушил бы его ворчание.

Пинн поднял голову от прибора, бросил взгляд вправо, в сторону церкви Святой Бернадетты, а затем снова стал вглядываться в экран. Наконец он повернулся и пошел направо, к церкви.

Он так и не догадался о нашем присутствии, хотя теперь нас с ним разделяло всего-то метров пятнадцать.

Я взглянул на Орсона.

Орсон взглянул на меня.

Белки были забыты, и мы последовали за Пинном.

Похоронщик спешил по направлению к задней части церкви и даже ни разу не оглянулся. Добравшись до цели, он спустился по каменным ступеням, которые вели в подвал.

Чтобы не потерять мужчину из виду, мне приходилось следовать за ним почти по пятам. Остановившись всего метрах в трех от первой ступеньки и под углом к входу, я заглянул вниз.

Если бы Пинн поднял голову, то заметил бы меня прежде, чем мне удалось отпрянуть назад, но ему, похоже, было не до того. Он выглядел настолько озабоченным выполнением данного ему поручения, что, даже если бы в тот момент прогремели трубы Страшного суда и мертвые начали подниматься из своих могил, Пинн не обратил бы на это никакого внимания.

Он снова посмотрел на таинственный прибор в своей руке, выключил его и сунул во внутренний карман пиджака. Затем извлек из другого кармана еще один предмет, разглядеть который из-за скудного освещения мне не удалось. В отличие от первого в нем ничего не светилось. Однако, несмотря на бормотание ветра и шелест дубовых ветвей, я отчетливо расслышал несколько последовательных хлопков и скрежещущие звуки. Затем раздался громкий щелчок, еще один и еще.

После четвертого щелчка мне показалось, что я узнаю эти звуки. Пистолет фирмы «Локейд» для открывания замков. Это приспособление оснащено тонким стержнем, который всовывается в замочную скважину и оказывается прямо под кулачками замка. Когда вы нажимаете на курок, из стержня выпрыгивает вверх тонкая стальная пружина, нажимая на некоторые кулачки и выстраивая их в нужном порядке для того, чтобы замок открылся.

Несколько лет назад Мануэль Рамирес продемонстрировал мне действие этих инструментов. Они продаются только учреждениям, связанным с охраной порядка, и спецслужбам, если же подобное устройство оказывается в руках частного лица, это считается серьезным правонарушением и совершенно противозаконно.

Пусть Джесси Пинн умел с не меньшей, нежели Сэнди Кирк, убедительностью натягивать на свою собачью физиономию маску печального сочувствия, он тоже был причастен к совершению тягчайших преступлений, участвуя в сожжении жертвы убийства в печи крематория. Так что вряд ли его могло смутить такое незначительное по сравнению с этим правонарушение, как владение пистолетом для взлома замков. Возможно, и его беспринципность имела свои пределы. Возможно, Джесси Пинн и не стал бы сбрасывать с утеса монашенку без особой надобности, но все же… Припомнив хищную мордочку Пинна и острый, словно лезвие стилета, взгляд его красных глаз, когда несколькими часами раньше он подошел к окошку крематория, я не рискнул бы поставить деньги на монашенку.

Долговязому взломщику понадобилось нажать на курок пистолета пять раз, прежде чем все кулачки замка встали на свои места и замок открылся. Осторожно подергав за ручку двери, чтобы убедиться в этом, Пинн сунул приспособление в карман.

Затем он толкнул дверь. Пространство за ней оказалось ярко освещенным. Превратившись в черный силуэт на фоне светлого прямоугольника двери, похоронщик с минуту постоял, прислушиваясь. Голова на его костистых плечах свесилась влево, растрепанные ветром волосы топорщились в разные стороны, как солома. Внезапно, неуклюже дернувшись, словно слезшее со столба на огороде пугало, он переменил позу, вошел внутрь и наполовину прикрыл за собой дверь.

– Сидеть здесь, – велел я Орсону и стал спускаться по ступеням. Моя неизменно послушная собака последовала за мной.

Оказавшись внизу, я повернулся ухом к проему двери. Из подвала не доносилось ни звука. Орсон протиснулся между мной и дверью, засунул голову внутрь и начал принюхиваться. Я легонько стукнул его по упрямой башке, но он и ухом не повел.

Я перегнулся через собаку и тоже засунул голову вовнутрь. Я, правда, не собирался нюхать воздух, а всего лишь хотел рассмотреть, что делается в подвале. Щурясь от флуоресцентного света, я увидел помещение размером семь на тринадцать метров, с бетонными стенами и потолком. Здесь находилось оборудование, которое помогало содержать в рабочем состоянии церковные помещения и классы воскресной школы, располагавшиеся в левом крыле здания. Тут также располагались котельная с пятью газовыми топками и большим водонагревателем, электрощиты и еще какое-то непонятное для меня оборудование.