Большая книга ужасов, стр. 9
И не то обидно, что бьют. И даже не то, что ты ничего такого не сделал, не за что тебя бить-то. У тебя настоящие проблемы, а тут лезут с какими-то ножичками, будто ты и есть тут злодей, да еще и наказывают. Детский сад! Даже не это обидно. А то, что эти рыцари грязного валенка так самоотверженно лупят своего же, якобы вора, пятеро на одного. Они не защитят тебя от настоящей опасности. Ты по-прежнему один против Старика — вот что обидно. И якобы сам виноват… Обидно делать такие открытия о собственных друзьях. Макс как никогда хорошо понимал Сашку: хотелось встать и уйти и никогда их больше не видеть. Ну уж нет! Он слишком хорошо помнит, чем это кончилось для Сашки. Не хотелось вот так просто исчезнуть отовсюду, так что ни в какой лес Макс больше не пойдет. Просто его друзья — не такие друзья, как он себе навоображал. С этим-то можно мириться.
ГлаваVII
Спасение!
В столовую шли непривычно тихо, как будто чувствовали, что сделали что-то не то. Даже девчонки не болтали, хотя им-то откуда знать, что такое произошло пять минут назад. С Максом никто не разговаривал. Андрюха по дороге хотел что-то спросить, но быстро спохватился, замолчал и стал рассматривать свои валенки.
«Ну и пусть, — думал Макс, расшвыривая ногой мягкий утренний снег. — Тоже мне, друзья! У человека проблемы, а им ножик дурацкий дороже». Он старательно себя уговаривал, что разберется со Стариком сам, но прекрасно знал, что нет, не разберется. Что чертов мертвяк сильнее и не отвяжется просто так. Знать бы еще, что ему надо. Вот чего пристал к человеку, а? Обычно в кино такие сразу признаются: «Мне нужна твоя душа». Или так убить хотят, чего тоже не скрывают. А этот? Не помощник же ему, на самом деле, нужен?! Дрова колоть?! Зачем вообще мертвяку дрова?! Хотя Старик говорит, они мерзнут…
Столы опять переставили. Тот, за которым они сидели сперва вшестером, потом впятером, задвинули между двумя другими так, что осталось только четыре места. Макс был слишком задумчив, чтобы сразу заметить, а когда все уже сели, спохватился:
— Очень мило. А где же я сяду?
Тишина. Андрюха молча пожал плечами, за соседним столом захихикал кто-то из девчонок, не над Максом, а так… Ах да! С ним же никто не разговаривает! Совсем одичали: человеку сесть некуда, а они…
Макс оглянулся: у младших отрядов места было полно, только подсаживаться нельзя — задразнят. У старших тоже, и тоже нельзя: не пустят. Господи, из такого пустяка люди ухитряются сделать проблему! Макс шагнул к старшим и передумал. Шагнул к младшим — ну уж нет! Да что он себе, места не найдет? Во-он там за служебным полно места. Не прогонят же его вожатые?!
Макс пристроился на краешек, сказал всем: «Приятного аппетита», — и только тогда, наконец, испугался. Все повторяется. Слишком точно, слишком дотошно, чтобы быть совпадением. Сашку побили, он убежал, тут же исчез его крючок для полотенца, место за столом, кровать… Нет, кровать исчезла раньше. А кровать самого Макса? Вроде на месте пока, но он был слишком занят этим утром, чтобы мебель пересчитывать… Макс ковырялся в тарелке, смотрел в окно на голый зимний лес и как будто видел, как мигает огонек в землянке, слышал, как трещат в печке дрова. А Старик сидит один и ждет. Кого ждет? Макса ждет. Неизвестно, что такого он сделал с Сашкой, но Макса теперь в покое не оставит. Макс у него следующий.
Вожатые мирно болтали за столом, не обращая внимания на Макса. Никто не то что не удивился, а даже не заметил его. А может быть, он — того? УЖЕ пропал?! И никто его не видит? Потому и ребята не разговаривают, а вовсе не оттого, что утром поссорились? Может, он теперь невидимка, кто этого Старика разберет, что он с людьми делает?
Ошалев от такой идеи, Макс поднял стакан с чаем, да и вывернул на Владика!
Нет, сперва он, конечно, подумал. Немного. Например, о том, что он скажет, если его все-таки заметят…
— Владик, извини, я не нарочно!
От такой наглой лжи Владик даже растерялся и несколько секунд молча протирал глаза. Наташа, вожатая девчонок, осуждающе посмотрела на Макса, остальные за столом переглядывались-перешептывались, кто-то на всякий случай попрощался и отошел. А вот ребята, кажется, ничего не заметили. Наверное, это Макса и спасло: Владик бы не потерпел, чтобы над ним смеялись. Проморгавшись, он рявкнул на Макса:
— Ты что здесь вообще делаешь?!
— Столы передвинули, — буркнул Макс, и общий хохот был ему ответом. Говорил же: до конца смены будут дразнить!
— Во-он!
Максу опять захотелось хлопнуть дверью и убежать подальше. Вместо этого он встал и пошел на кухню. Мимо столов старших, младших и своих под общий хохот. Мимо окон, куда заглядывает, подмигивая, страшный лес. Кому вообще это пришло в голову — строить лагерь прямо в лесу?! Он обошел стойку с котлами и толкнул дверь с табличкой «Служебное помещение». Уж там-то ему найдется место! Надежда Ивановна всегда рада помощникам. Она сидела прямо напротив двери: пожилая, улыбчивая, в замызганном белом халате. Она никогда не спрашивает: «Зачем пришел?» — потому что и так все видит.
— Места, что ли, нет? — Она кивнула на стакан и тарелку в руках Макса, и он тоже кивнул. Что тут говорить-то? Нет ему в столовой места, нет. Он приземлился напротив Надежды Ивановны за маленький столик у окна. Меньше всего хотелось есть, ну раз уж пришел…
За спиной поварихи громоздилась пирамида грязных кастрюль, за спиной Макса шумела вода: дежурные уже мыли посуду.
— Я вам помогу, — пообещал Макс и даже как будто развеселился. Кухня — такое место, здесь можно до вечера застрять, и все равно работа останется. И не надо идти ни в палату, ни в мастерскую. Не надо выслушивать молчание ребят и гадать: видят ли они тебя или уже забыли? Просто дуются или тебя уже нет? Не надо ни с кем драться непонятно из-за чего и ссориться так, чтобы захотелось хлопнуть дверью и убежать. Бежать нельзя. Убежал один. Надо все время быть на виду, хоть у Надежды Ивановны, мозолить глаза, пусть тогда попробуют тебя забыть! Хорошо, сегодня родители приедут, уж они-то помнят, как выглядит их сын. Захочешь — не пропадешь.
Мысль о родителях успокоила. Макс даже поел. Даже помог поварихе, как обещал: убрал со столов, вымыл на кухне посуду, взялся за пол… Иногда он подбегал к окну, посмотреть, не идут ли по тропинке от проходной родители?
Они приехали только после обеда. Макс успел перемыть, наверное, тысячу тарелок, схватиться за горячую кастрюлю, наверное, десять раз, поцапаться, наверное, с десятком дежурных и бесчисленное количество раз попасться Надежде Ивановне под ноги, хорошо, без последствий. Когда он увидел родителей в окно, работы оставалось не меньше, ну ради такого случая…
— Там мои родители приехали! — крикнул он. — Я побегу?
— Беги, чего спрашиваешь! Была охота на кухне время тратить. И не дежурный ведь!
Макс кивнул, зачем-то бросил: «Спасибо» и побежал на выход.
— Стой, кто идет! — Отец перехватил его в полете, чуть не уронил, но это не считается. — Дай на тебя посмотреть? — Он вертел Макса в руках, как тряпичную куклу или как вертят детей, которых давно не видели. Очень давно. Неделю.
— Ты что же это? Все вон во дворе бегают, а ты на кухне торчишь? Мы тебя потеряли! — Мать кивнула на ребят, которые и правда бегали во дворе корпуса, перебрасываясь снежками. Макс тут же сник. Разве ей объяснишь?
Он пожал плечами, вывернулся от отца, сказал:
— Пошли в корпус, холодно.
— Ты, по-моему, даже не рад нас видеть! Что такой кислый, эй?
— С ребятами поссорился.
— Помиритесь, — засмеялся отец. — Первый раз, что ли?!
Макс кивнул: вопрос закрыт. Но легче не стало. Чем ближе Макс и родители подходили к корпусу, тем слышнее были вопли играющих ребят, Максу даже снежком досталось. Все играли, а он в кухне торчал по чьей-то милости.
По дороге начались обычные родительские расспросы: «Как тебе живется, дорогой сын?», «Как ты поправляешься?», «Достаточно ли тебя развлекают утренними лыжными прогулками и дежурством по кухне? Может быть, дома добавим?» Макс рассеянно отвечал и думал: «Вот дикость! Меня преследует сумасшедший покойник, а я тут о лыжах беседую…» У самого корпуса он зажмурился, чтобы не получить шальным снежком в глаз, взбежал на крыльцо, первый вошел в палату и хорошенько прикрыл за отцом дверь. Слушать, как веселятся без него, было выше его сил.