Видение, стр. 33

На этот раз все будет иначе. Это должно быть иначе. Она отдавала себе отчет в том, что, если она не сумеет найти в себе новые силы, она долго не протянет.

Она открыла записную книжку, которую купила накануне, но еще ничего не писала, и вдруг на первой же странице увидела надпись:

Мэри! Спасайся! Беги!

Слова были написаны в спешке, шариковой ручкой, и, хотя определенно это был ее собственный почерк, она абсолютно не помнила, чтобы когда-нибудь писала это.

Роджер Фаллет позвонил в четыре часа и предоставил Лоу полный отчет обо всех материалах, напечатанных в «Лос-Анджелес Таймс» о Бертоне Митчелле.

«...уже через двадцать минут совещания присяжные признали его виновным во всех преступлениях. Его адвокат тут же составил апелляцию, основанную на некоторых технических погрешностях, но Митчелл должен сознавать, что у него нет никакого шанса на пересмотр дела. Его приговор по всем статьям составляет двадцать пять лет».

— И он повесился? — спросил Лоу.

— Именно так, как тебе рассказывали. Он сделал это на следующий день после приговора, перед тем как его должны были перевести из камеры предварительного следствия в тюрьму для отбывания наказания.

— Ты упомянул и о ее семье.

— Да. Жена и сын.

— А как звали сына?

— Барри. Барри Митчелл.

— Сколько лет было ему, когда случилась эта история?

— Этого я не записывал. По-моему, около шестнадцати.

— Что-нибудь еще на него было в тех материалах? — спросил Лоу.

— Он навещал своего отца в тюрьме каждый день. Он был уверен, что Митчелл невиновен, как он и заявлял всем.

— Что-нибудь еще?

— Нет. Это сейчас пресса бы высосала все из жены и сына. Америка развратилась за последние два десятилетия. С каждым днем читатели проявляют все больший интерес к личным трагедиям. Тогда было не так: двадцать четыре года назад у американцев еще сохранялось какое-то уважение к частной жизни.

Жену и сына оставили в покое. Больше о них ничего нет.

Лоу нажал карандашом на крышку стола.

— Интересно, как потом развивалась жизнь сына?

— Боюсь, я ничем не смогу тебе помочь.

— Ты и так сделал более чем достаточно. Спасибо. Роджер.

Обменявшись еще раз рождественскими поздравлениями, они закончили разговор.

Когда Лоу повесил трубку, в кабинет зашла секретарша, чтобы попрощаться и поздравить его с Рождеством. После ее ухода стало совсем тихо.

Он не включил свет, когда вернулся на работу после обеда. Сейчас, когда ранние сумерки постепенно опускались на город, он сидел один среди растущих теней и размышлял.

Что это было, чего так боялась Мэри?

Что было такого необычного в этом деле?

Одна теория рассыпалась после того, что рассказал ему Роджер Фаллет. Убийца-психопат, затерявшийся в Кингз Пойнт, не был Бертоном Митчеллом.

А сын? Барри Митчелл? Ему сейчас около сорока. Возраст Макса. Не намного больше, чем было его отцу, когда тот напал на Мэри. Сумасшествие иногда передается по наследству. Сначала отец, потом сын. Может, это Барри Митчелл собрался сегодня залезть на одну из башен?

К вечеру в кабинете похолодало. Чтобы согреться, Лоу встал и налил себе двойной бурбон.

Решив не показывать Максу неожиданно появившиеся на первой странице ее записной книжки слова предостережения, Мэри написала пятьдесят четыре вопроса. Ответы она нашла только на половину из них. Она стремилась во всем разобраться и принять решение с помощью единственного известного ей способа. И, хотя пока она не обнаружила ничего нового относительно страдания и насилия, которому подвергалась в домике садовника двадцать четыре года назад, и нисколько не приблизилась к разгадке крыльев, у нее не было намерения отступать.

Несмотря на то, что это прерывало ход ее мыслей и приводило в нервное возбуждение, она вновь и вновь возвращалась к первой странице, перечитывая эти слова.

Мэри! Спасайся! Беги!

Она пыталась убедить себя в том, что эта надпись сделана не ею, что какой-то незнакомец проник в их комнату в мотеле и написал это предостережение, когда их с Максом там не было. Но она знала, что это неправда. В этом не было никакого смысла. Кроме того, она узнала свой почерк. Должно быть, среди ночи она поднялась с постели, стараясь не потревожить Макса, и, пока он продолжал спать, составила это срочное послание самой себе. Надвигавшуюся опасность она почувствовала во сне. Но то, что она познала во сне, ускользало от нее сейчас, когда она бодрствовала.

Поднявшись с кресла, Макс спросил ее:

— Не хочешь освежиться?

— Что? — повернулась она.

— Сейчас половина шестого. Мы встречаемся с Лоу в шесть. Я подумал: может, ты хочешь освежиться?

— Конечно. — Она закрыла книгу и встала.

— Ты в порядке?

— Да.

Он озабоченно посмотрел на нее.

— Нет, — возбужденно проговорила она. — Нет.

Он подошел к ней и погладил ее по щеке.

— Я боюсь, — сказала она.

— Я тоже.

— Что со мной будет?

— Ничего. Ничего плохого.

— Не знаю.

— Я знаю,— сказал он. — Не отходи от меня ни на шаг, пока они не поймают этого подонка.

— А если они его не поймают?

— Ты же говорила, что его поймают.

— Нет, я этого не говорила. Я говорила, что он будет в одной из башен.

— Если они ждут его, то они поймают его, — убежденно сказал Макс.

— Может быть.

Глава 15

6 часов вечера.

Офицер Лайл Винтерман припарковал машину в укромном месте и прошел два квартала пешком к лютеранской церкви Святого Луки. Даже освещенная фонарями через каждые сто фунтов, Харбор-авеню казалась темной и мрачной.

Правой рукой Винтерман держался за кобуру револьвера, пристегнутую на поясе. Кобура была расстегнута. Ладонь прикасалась к стволу оружия. Он ждал, что некто может напасть на него. После разговора с Патмором в управлении его заместитель был осторожен, как пантера.

Преподобный отец Ричард Эрдман ждал его в здании церкви. Пожав друг другу руки, они подошли к двери, ведущей наверх, на колокольню.

— Что все это значит? — спросил Эрдман.

— Мы разрабатываем одну версию, — ответил Винтерман.

— Какую?

— Шеф полиции Патмор может вам рассказать больше, чем я.

— Вы ожидаете, что здесь будет совершено какое-то насилие?

— Может быть.

— Я не хочу никакого насилия в моей церкви.

— Я тоже, преподобный отец.

— Это дом Господа. Он останется местом мира.

— Надеюсь. Кстати, вам лучше вернуться к себе и закрыть дверь на ключ.

— Я должен приготовиться к рождественской службе.

— Но она начнется намного позже, не так ли?

— В одиннадцать, — ответил Эрдман. — Однако начинать приготовления мне надо в десять.

— Я уйду задолго до этого времени, — пообещал Винтерман.

Офицер снял с пояса фонарик и включил его. Направив луч на ступеньки лестницы, он поколебался мгновение, а затем начал подниматься.

Эрдман закрыл за ним дверь.

6.05 вечера.

Офицер Руди Холтсман не должен был работать в канун Рождества. Это был его выходной. Весь путь, пока он поднимался по ступенькам, он клял Джона Патмора.

Психи, предсказатели, экстрасенсы — все это дерьмо. Шеф позволяет дурачить себя. Конечно, в этом нет ничего неожиданного. Но ясновидящая? Это уж слишком.

Холтсман добрался до вершины башни Кимбалла. Пустынное здание под ним было совершенно спокойно.

Он выключил фонарик и поглядел на залив. На полдюжине яхт уже видны были приготовления к празднованию.

— Черт! — выругался Холтсман.

Он уселся, упершись спиной в стену, чтобы иметь хорошую площадку для наблюдения. Свой револьвер он положил сзади на пол.

Он наполовину надеялся, что этот ублюдок с ружьем попытается подняться по ступенькам. Может, он почувствует себя лучше, если пристрелит кого-нибудь.