Большая книга ужасов (сборник), стр. 11

Сейчас эта странная девчонка спокойно сидела напротив и внимательно рассматривала Сергея, а глаза у нее были… цвета васильков в пшеничном поле!

Лукьяненко даже пыталась что-то изобразить на своем холсте. Развернув в другую от Сергея сторону мольберт, чтобы он не подглядывал и не мешал. Сергей никак не решался посмотреть на одноклассницу всерьез, используя свои новые возможности. Трусливо отводил взгляд в сторону, думая — не нарисовать ли Светку по памяти? Так намного проще. Для него. Кстати, запросто можно припомнить прошлогоднюю фотографию! Они тогда снимались всем классом прямо в школьном дворе. Весной…

Внезапно Сергей поймал странно напряженный взгляд, брошенный на него учителем. И понял — этот необычный урок проводится только из-за него.

Сергей насупился — Карандашу что-то нужно! Именно от него, Сергея. Что-то очень важное. Получается, он должен выложиться по полной программе. Сергей доверял учителю. Он прекрасно понимал: Карандаш ничего просто так не делает.

Неожиданно ему пришло в голову — это забавное задание имеет связь с предыдущим портретом. Портретом его мачехи, бездумно набросанным им на прошлом уроке!

Глава 11

Портрет Cветланы

Сергей машинально покосился на Гришку и невольно фыркнул: Лапшин старательно переносил краски не столько на холст, сколько на собственную физиономию. Гришкины многочисленные веснушки сейчас почти не выделялись среди ярких цветных пятен. Лапшин, как помнил Сергей, рисовал всегда увлеченно. Даже слишком! Никогда не передавая полного сходства с натурой, Гришка умудрялся устраивать на своих полотнах настоящий праздник красок. Правда, их сочетание порою пугало. Поражало воображение. Казалось немыслимым. Словом, у Гришки при отсутствии, быть может, особого таланта, явно было свое собственное видение мира. Пусть и довольно необычное!

Старый Карандаш частенько — и с нескрываемым изумлением! — застывал перед Гришкиным мольбертом. А одноклассники, хоть и подсмеивались над Лапшиным, обычно рассматривали его работы с любопытством. Такого буйства красок нигде нельзя было увидеть, только на Гришкиных холстах! Временами казалось — таких цветов и оттенков и в природе не существует. Особенно интересно было гадать — что же изображено на лапшинском рисунке? — через месяц-другой, когда тема урока уже забывалась. Чаще всего ответить на этот вопрос мог только сам Гришка.

Как только он не путался и мог отличить, например, собственный натюрморт с виноградом от весеннего лесного пейзажа — этого не понимал никто. Но Гришка не ошибся еще ни разу. А ребята лишь по дате на его работе припоминали тему тогдашнего урока.

У Сергея в комнате висело несколько Гришкиных картин — это были его подарки. Якобы осенний букет. Старая церквушка на Соборной горке. И Гришкина любимая пестрая кошка — Маруська. Все полотна были написаны в излюбленной Гришкиной манере. «Сплошное безобразие» — как ее называла озадаченная Карповна. Первое время она честно старалась хоть что-то понять. Она едва шею себе не сворачивала, изучая Гришкины рисунки с разных ракурсов и расстояний… Да все без толку! Правда, старушку все же что-то тянуло к Гришкиным работам. Она сама не понимала — что именно, и это ее тревожило. Сергей видел: Карповна как-то раз даже украдкой перекрестилась.

Сам Сергей настолько привык к Гришкиным картинам, что почти не обращал на них внимания. Поэтому однажды его очень удивила реакция мачехи: Эльвира буквально отпрянула от одной из Гришкиных картин! Ее правильное лицо побледнело, на лбу мгновенно выступила испарина, длинные тонкие пальцы мелко задрожали…

— Что здесь делает эта мерзкая древняя церковь?! — прошипела она, злобно глядя на пасынка.

Сергей тогда ей не ответил. Лишь усмехнулся.

Больше мачеха ни разу не подошла к этому полотну. Она и в комнату Сергея стала заходить лишь по необходимости. И, иногда все же бывая там, держалась очень скованно.

Сергей же в тот момент удивился: как Эльвира сумела рассмотреть часовенку в этой какофонии красок? Именно тогда он подумал — видимо, у Гришки все-таки есть талант, пусть и очень нетрадиционный.

Вот и сейчас Сергей посмотрел на Гришку — нижняя губа прикушена, лицо все перемазано — хорош! И с любопытством перевел взгляд на его «натурщика». Лапшину тоже «повезло». Напротив него вразвалку сидел Пахан — вот уж кого весь класс дружно ненавидел! Сергей хмыкнул: на самом-то деле не Пахан, а Игорь Сушков, но это — по документам. С первого класса все звали Сушкова только Паханом. По его же просьбе. Нет — по требованию!

В городе шептали, что отец Игоря — какая-то крупная фигура в криминальном мире. Если честно, Сергей в этом не очень хорошо разбирался. Знал он другое — единственный сын твердо собирался последовать по папиным стопам. Пахан уже и сейчас отличался редкой жестокостью и наглостью. И запросто пускал в ход кулаки. По любому поводу. Да и без него! Пахана в классе не любили и побаивались. Учился он, кстати, очень даже неплохо. По требованию предусмотрительного родителя. Сушков-старший желал, чтобы его сын получил хорошее образование. В отличие от него самого. По словам Пахана, отец мечтал о юридическом образовании для своего отпрыска. И не где-нибудь, а в Московском университете! Так что Пахану приходилось в школе изрядно крутиться. Отец каждую его тройку воспринимал как личное оскорбление. Как выпад против своей персоны. Как бунт на корабле!

«Интересно, каким Гришка изобразит Пахана? — с невольным любопытством подумал Сергей. — Сущность такого гада в красках — это нечто!Хорошо, что Лапшин не из трусливых и подраться любит. А уж с Паханом — в любой момент и по любому поводу!»

В притихшем классе смотреть было больше не на что. Сергей тяжело вздохнул и поднял глаза на Свету. Пора начинать. И без того он потерял уже кучу времени.

Минуты незаметно складывались в часы. Запах масляной краски приятно кружил голову. Рука летала, послушно перенося на холст задуманное.

Лицо сидевшей напротив него девочки постепенно сливалось для Сергея с лицом на портрете. И второе казалось ему более значительным, выпуклым, ярким, будто постепенно отбирало жизнь у оригинала.

Наконец уставший Сергей отложил кисть и машинально потянулся, разминая затекшие за прошедшие два урока мышцы. И только тут он обнаружил за своей спиной почти весь класс во главе с Карандашом. К удивлению Сергея, ребята смотрели на его холст молча. Никаких иронических замечаний. Никаких смешков. Вообще — никаких комментариев. Глубокая тишина — и странные, какие-то потерянные глаза.

Лишь Светлана Лукьяненко по-прежнему сидела на своем месте. Она все еще рисовала. Да он сам пока еще не всматривался толком в собственную работу. Пока писал, Сергей отключался полностью. Обдумывать и рассматривать сделанное он начинал намного позже, когда немного остывал.

Но молчаливая толпа за плечами ощутимо давила на психику, и сегодня Сергей изменил своему правилу — взглянул на холст сразу же. И замер — растерянный, пожалуй, не меньше, чем остальные. И немного… испуганный.

Да, на полотне действительно была изображена Света Лукьяненко. Во всяком случае, чисто портретное сходство налицо. Но вот в остальном… Сергей потрясенно выдохнул — там…незнакомка!

Огромные васильковые глаза смотрели на мир абсолютно беззащитно. Внешняя невозмутимость оказалась лишь маской, и эта маска трещала на картине Сергея по всем швам.

Сергей судорожно сглотнул, не понимая, как такоеможно изобразить обычными красками на обычном полотне или на бумаге. Стало видимым щемящее душу одиночество и панический страх перед жизнью: казалось, эта хрупкая девочка внезапно осталась с ней один на один. Почему-то было предельно ясно, что опереться Светлане не на кого. Рядом — ни друга, ни просто надежного человека. Она одна. Совершенно. И чувствует себя в этом мире лишней.

Какая-то удивительная чистота просматривалась в тринадцатилетней девочке на ильинском полотне! Чистота и незащищенность.

Увидев, как изменилось лицо Сергея, Светлана Лукьяненко медленно отложила кисть в сторону. Ей почему-то стало не по себе. Она почувствовала: что-то случилось. Что-то страшное. Только вот — что? Подумаешь, портрет! Она тоже два урока подряд рисовала Сергея, и ничего особенного…