Сумеречный взгляд, стр. 95

— Хороша прогулка, — возразил я. — Путь неблизкий, да еще ночью, да в такой холод...

— Ворчун сгорает от нетерпения, — ответил Хортон, — а мне бы не хотелось разочаровывать его.

И в самом деле, пес, как видно, чуть не рвался в холод ночи. Он вскочил и поспешил к двери в тот самый миг, как Хортон поднялся со стула. Он вилял хвостом и ворчал от удовольствия. Возможно, причиной его радостного ожидания был не свежий ночной воздух или прогулка. Возможно, после того, как он целый вечер делил с нами общество своего обожаемого хозяина, он радовался, предвкушая, что больше не будет делить его ни с кем.

Стоя у открытой двери и натягивая перчатки — мы с Райей в это время тесно прижимались друг к другу на холодном ветру, дувшем из-за его спины, — Хортон пристально поглядел на лениво кружащиеся хлопья снега и сказал:

— Небо что твой котел, пытающийся взорваться. Чувствуете, какое давление в воздухе? А когда он взорвется, тут будет настоящий буран, уж это точно. Последний в этом году, последний снег в эту зиму — зато какой!

— Когда? — спросил я.

Он нерешительно помолчал, будто спрашивая свои старые кости, что они думают про погоду.

— Скоро, но не слишком скоро. Снег будет сыпать с перерывами всю ночь, и до утра снег даже на дюйм не поднимется. А потом... потом он придет, сильный буран, где-то до завтрашнего полудня.

Он поблагодарил нас за ужин и за пиво — так, словно у нас был обычный соседский ужин и проведенный вместе вечерок. И вместе с Ворчуном шагнул в предгрозовую тьму. Через несколько секунд он исчез из виду.

Я закрыл дверь, и Райа сказала:

— Старик — это что-то, а?

— Что-то, — согласился я.

Позже, в постели, когда свет уже был потушен, она сказала:

— Знаешь, он сбывается. Тот сон.

— Да.

— Завтра мы идем в шахты.

— Хочешь отменить? — спросил я. — Можем просто вернуться в Джибтаун, домой.

— Ты этого хочешь? — спросила она.

Я поколебался. Затем:

— Нет.

— Я тоже.

— Уверена?

— Уверена. Только... обними меня.

Я обнял ее.

Она обняла меня.

Жребий обнял нас обоих. Мертвой хваткой.

Двери в ад

Утром, перед рассветом, снежные хлопья все так же нерешительно падали на землю, а приближающийся буран словно застрял в опускающемся все ниже небе.

Рассвет тоже пришел с неохотой. Слабая нитка тусклого серого света возникла над неровными зубцами гор, стоящих крепостными валами вдалеке, на востоке. Еще несколько унылых нитей добавил полумрак рассвета — они были ненамного светлее темноты, которую пересекали. К тому времени, когда Хортон Блуэтт приехал на своем полноприводном «Додже»-пикапе, легкая ткань нового дня была все еще настолько тонка, что казалось, вот-вот порвется и улетит с ветром, оставив мир в вечной темноте.

Он не взял с собой Ворчуна. Без собаки мне стало грустно. Хортону тоже было грустно. Без Ворчуна старик выглядел каким-то... неполным.

Мы все трое удобно разместились в кабине грузовичка, Райа села между Хортоном и мной. Под ногами у нас было достаточно места для двух вещмешков, битком набитых снаряжением, включая и сорок из восьмидесяти килограммов пластиковой взрывчатки. Было место и для наших ружей.

Я не знал, сможем ли мы и в самом деле проникнуть в шахты, как нам обещал Хортон. Но даже если мы и попадем внутрь, мы скорее всего обнаружим там что-то, из-за чего потребуется тайком выбраться оттуда и потихоньку убраться, чтобы получить время поразмыслить над обнаруженным и спланировать свой следующий шаг. Вероятность того, что взрывчатка потребуется нам прямо сегодня, была невелика. Однако, основываясь на собственном прежнем опыте столкновений с гоблинами, я был готов к худшему.

Фары пикапа пробивали себе туннель в угольно-черной плоти не желающей отступать ночи. Мы проехали по одному окружному шоссе, затем по другому — наверх, в узкие горные долины, куда рассвет-обманщик не дотянулся еще ни одним тусклым мерцающим лучом.

Снежинки, крупные, как полдолларовые монеты, кружились в свете фар. Пока немногие снежинки. Эти скромные сокровища скользили по дорожному покрытию, словно монеты, катящиеся по столу.

— И мужчиной, и юношей, и ребенком, — сказал Хортон, сидящий за рулем, — всю свою жизнь я прожил здесь. Акушерка приняла меня в домике моих стариков прямо здесь, в этих холмах. Это было в 1890 году — для вас это, должно быть, такая старина, что вы меня спросите — водились ли еще в те дни динозавры. Ну, как бы там ни было, я вырос здесь, изучил эту землю, узнал холмы, поля, леса, горы и овраги так же хорошо, как собственное лицо в зеркале. В этих горах добывают уголь аж с 1830-х, и повсюду полно заброшенных шахт — в некоторые вход закрыли, в другие нет, и так везде. Штука в том, что некоторые шахты связаны друг с другом, так что там под землей существует нечто вроде лабиринта. В детстве я был заядлым спелеологом. Обожал пещеры, старые шахты. Страха не ведал. Может, потому я так бесстрашно и исследовал пещеры, что к тому времени уже узнал, разнюхал всех плохих людей — гоблинов — вокруг меня, понял, что должен быть осторожным в этом большом мире. Всю жизнь быть осторожным. Поэтому я в той или иной степени был вынужден компенсировать обычную для мальчишек тягу к приключениям одинокими блужданиями, в которых доверять нужно было только себе. Сейчас, ясное дело, это совершенная глупость — бродить по пещерам в одиночку. Слишком многое может пойти не так. Это командный спорт, если это вообще можно назвать спортом. Ну, талантами я никогда не блистал и даже в детстве не ведал пресловутого чувства локтя, в общем, я постоянно уходил под землю, стал там завсегдатаем, этакой шахтной крысой. Вот ныне это все, может, и пригодится. Я могу показать вам путь в скалы через заброшенные шахты, которые были прорыты в 1840-е годы. Эти шахты ведут в те, что были сделаны в начале века, а те, в свою очередь, тянутся и выводят в один из самых узких периферийных туннелей шахт «Молнии». Риск адский, сами понимаете. Просто безумие. В жизни бы не посоветовал ничего подобного тем, кто находится в здравом уме, но вы, в конце концов, «сдвинутые». «Сдвинутые» на мести, на справедливости, на том, чтобы просто сделать что-нибудь.

Хортон повернул автомобиль со второго окружного шоссе на грязную грунтовую дорогу, расчищенную, но снова немного занесенную снегом. С нее мы свернули на еще менее расчищенную, но все же доступную для езды дорогу. Эта тропа вела вверх по отлогому склону поля, и ее не одолел бы даже полноприводной пикап, если бы ветер не помог нам, сдув весь снег с дороги и развесив его шапками на ветви деревьев.

Он остановил машину на вершине холма, как можно ближе к деревьям.

— Отсюда пойдем пешком.

Я взял тот рюкзак, что потяжелее, Райа — второй, тоже не особенно легкий. У каждого из нас было по заряженному револьверу и по пистолету с глушителем. Револьверы находились в кобурах под мышками, скрытые под лыжными куртками, а пистолеты — в глубоких открытых карманах белых утепленных лыжных брюк. У меня к тому же был дробовик, а Райа взяла автоматическую винтовку.

Но даже с таким мощным арсеналом я все равно чувствовал себя Давидом, который со своей трогательной маленькой пращой поспешает по направлению к громадной тени Голиафа.

Ночь наконец сжалилась, и рассвет нашел в себе мужество расправить плечи. Однако еще повсюду лежали тени — такие же густые, не спешащие уходить, а дневное небо задыхалось перед бурей и было ненамного светлее, чем ночью. И все-таки воскресенье окончательно утвердилось в своих правах.

Я неожиданно вспомнил, что до сих пор не позвонил Джоэлю Таку и не сказал, что к нему должна прибыть Кэти Осборн, бывшая преподавательница литературы из Нью-Йорка, в поисках убежища, дружбы и совета, и что приедет она, возможно, уже во вторник или в среду. Я принялся укорять себя, но вскоре перестал. У меня все еще оставалась куча времени, чтобы переговорить с Джоэлем до того, как Кэти позвонит ему в дверь, — если, конечно, с нами ничего не случится в шахтах.