Сумеречный взгляд, стр. 104

Припомнив деформированных детенышей гоблинов, запертых в клетке в подвале дома Хэвендалов, я спросил его, насколько часто их потомство рождается дефектным, и оказалось, что мои подозрения были правильными. Гоблины, созданные как бесплодные существа, приобрели способность к размножению в результате мутации, но процесс мутирования продолжался и в последние несколько десятилетий как будто ускорился. В результате этого все большее число гоблинов рождались такими же, как те злосчастные твари в клетке. Переменчивый случай забирал у них обратно дар жизнеспособного воспроизводства. Вообще же численность гоблинов сокращалась уже долгое время. Прирост здорового потомства был слишком мал, чтобы восполнять ряды старших — тех, чья невероятно долгая жизнь все же подходила к концу, и тех, кто погибал при несчастных случаях или принимал смерть от рук таких людей, как я. Поэтому, увидев приближение своего собственного — хоть и постепенного — вымирания, они твердо вознамерились подготовить и начать новую войну до конца столетия. После этого срока их уменьшающееся количество может затруднить патрулирование развалин мира после катастрофы и уничтожение тех немногих людей, которые выживут в руинах.

Райа приготовила еще одну ампулу пентотала, вопросительно подняв бровь.

Я помотал головой. Больше выяснять было нечего. Мы и так узнали слишком много.

Она убрала ампулу. Руки у нее тряслись.

Отчаяние саваном окутывало меня.

Бледное лицо Райи было зеркалом моих собственных чувств.

— Мы любим, — сказал я демону, который начал судорожно дергаться и шлепать по полу, слабо двигаясь. — Мы любим, будь ты проклят, мы любим.

Затем я вытащил нож и перерезал ему глотку.

Показалась кровь.

Я не почувствовал радости при виде крови. Мрачное удовлетворение, может быть, но не радость.

Поскольку гоблин уже был в человеческом облике, ему не нужно было трансформироваться. Человеческие глаза потускнели, покрываясь изморозью смерти, внутри изменчивой плоти глаза гоблина тоже потускнели, затем потемнели.

Когда я наконец поднялся, прозвучал сигнал тревоги.

Пронзительное несмолкающее завывание эхом ударялось о бетонные стены.

Как в том кошмаре.

— Слим!

— О черт, — сказал я, и сердце у меня забилось с перебоями.

Нашли ли они мертвого гоблина на нижнем уровне убежища, в его могиле из неверных теней? Или они хватились того, чью глотку я только что перерезал, и, не найдя его, что-то заподозрили?

Мы поспешили к дверям. Но, подойдя к ним, услышали, как с другой стороны, в коридоре, бегут гоблины, вопя что-то на своем древнем языке.

Теперь нам было известно, что в убежище шестьдесят четыре комнаты на пяти уровнях. Враги никоим образом не могли установить, как глубоко мы проникли и где мы находимся, поэтому вряд ли они будут обыскивать эту комнату в первую очередь. У нас было несколько минут, чтобы ускользнуть. Немного, но все же несколько драгоценных минут.

Взвыла сирена. Резкий звук обрушился на нас с Райей, точно мощная морская волна.

Мы обежали комнату, ища место, где бы спрятаться, не надеясь найти что-нибудь и не находя ничего, пока я не обнаружил одну из решеток, закрывающих вытяжные отверстия в вентиляции, в стене у самого пола. Она была больше квадратного ярда размером и крепилась не болтами, чего я опасался, а простым зажимом. Я потянул зажим, и решетка откинулась наружу на шарнирах. Стенки туннеля сечением в ярд с другой стороны были металлическими, и входящий воздух тек по трубе с тихим глухим шелестом и еще более тихим лязганьем металла.

Прижавшись губами к уху Райи, чтобы она услышала меня за воем сирены, я сказал:

— Снимай свой рюкзак и пихай его туда. То же самое с дробовиком. Пока сирена работает, можешь не волноваться, что ты шумишь. Но когда не будет этого прикрытия, придется сидеть очень и очень тихо.

— Там внутри темно. Мы можем воспользоваться фонариками?

— Да. Но когда увидишь свет впереди, идущий через другой люк, выключи фонарь. Мы не можем рисковать — наши фонарики не должны быть заметны через решетку в коридорах.

Она нырнула в трубу первой, извиваясь на животе и толкая перед собой ружье и рюкзак. Она заняла большую часть прохода, поэтому свет от ее фонарика еле-еле пробившая, и мало-помалу она исчезла в темноте.

Я запихнул свой рюкзак в отверстие, протолкнул его подальше стволом винтовки и вполз сам. Мне с трудом удалось развернуться в этом узком пространстве, чтобы закрыть вентиляционную решетку, дернув достаточно сильно, чтобы зажим с щелчком захлопнулся.

Завывание сирены проходило сквозь каждую решетку вытяжки вентиляционной системы, резонируя от металлических труб воздухопровода еще более резко, чем от бетона комнаты, из которой мы только что выбрались.

Клаустрофобия, которую я почувствовал, войдя в шахты девятнадцатого века вместе с Хортоном Блуэттом, мстительно вернулась ко мне. Я был почти наполовину убежден, что застряну здесь и задохнусь. Грудь сжало между бешено колотящимся сердцем и холодным металлическим полом трубы. Я почувствовал, как в глубине горла рождается крик, но я задавил его. Мне хотелось вернуться назад, но я двинулся вперед. Ничего не оставалось делать, как двигаться вперед. Неминуемая смерть была позади нас. И даже если бы вероятность встречи со смертью впереди была ненамного меньше, я все равно должен был двигаться вперед, где у нас был шанс, может быть, всего один, но все-таки шанс — выжить.

Мы глядели на ад не с той позиции, с какой наслаждаются его зрелищем демоны, — с позиции крысы из стены.

Вдали от ярмарки

Назойливое завывание сирены напомнило мне о гонках на мотоциклах в аттракционе «стена смерти» на ярмарке братьев Сомбра. Там использовали такой же звук, чтобы подогреть страсти. Темный лабиринт вентиляционной системы казался балаганом. И в самом деле тайное сообщество гоблинов, в котором все было не так, как в мире «правильных», было своего рода более мрачным подобием замкнутого сообщества балаганщиков. Мы с Райей ползком пробирались по трубам, и я чувствовал себя так, как, должно быть, чувствовал бы себя молодой простак, если бы, набравшись смелости, прокрался на ярмарку после закрытия, намереваясь испытать свое мужество, проникнув в шоу уродов, когда все огни погашены и никто из своих не окажется поблизости и не услышит его вопли.

Райа добралась до вертикальной трубы, начинающейся в потолке нашего горизонтального туннеля, и посветила туда лучом фонарика. Я удивился, когда она полезла туда, таща за собой рюкзак за лямки. Но, последовав за ней, я обнаружил, что на одной из стен шахты были небольшие скобы лестницы — для удобства обслуживания системы. За них можно было ухватиться только пальцами, наступая носками ног, но благодаря им все же можно было подниматься без особых усилий. Даже для гоблинов, с их умением разгуливать по стенам и потолкам, было бы затруднительно карабкаться по гладкой металлической поверхности вертикальных труб без подобных опор.

Пока я лез, мне в голову пришла отличная мысль — уйти с того уровня сооружения, на котором мы оставили второго мертвого гоблина, потому что, когда труп обнаружат, поиск будет сосредоточен главным образом на той территории. Примерно в пятидесяти-шестидесяти футах над началом подъема мы выбрались из этой шахты на другой горизонтальный уровень, на следующем этаже, и Райа первой двинулась по множеству соединяющихся туннелей.

Сирена наконец-то смолкла.

В ушах у меня продолжало звенеть еще долго после того, как тревожные сигналы прекратились.

У каждого воздухозаборника Райа останавливалась, чтобы поглядеть через решетку в комнату. Когда она начинала двигаться дальше, я занимал ее место и тоже приникал к металлической решетке. Некоторые комнаты были пустыми, темными и тихими. Но большинство помещений обыскивали вооруженные гоблины, охотившиеся за нами. Порой мне не удавалось разглядеть почти ничего, кроме их ног или даже ступней, поскольку через решетки была видна только нижняя часть помещения. Тем не менее, судя по настойчивости их пронзительных голосов и по их осторожным, но торопливым передвижениям, я понимал, что они заняты розысками.