Сошествие тьмы, стр. 32
— Я и сам ломаю себе голову. Не знаю.
— Я тоже не знаю и не могу понять этого. Но, по-моему, за этим стоит нечто существенное, лейтенант, так ведь?
— Что ты имеешь в виду?
— Понимаете, даже если этот парень — обыкновенный псих, его магия — фикция и вы имеете дело с маньяком, вся эта чертовщина, что он наговорил вам по телефону, по-своему логична.
— Да.
— Все сходится, даже если это полная ахинея. Все выглядит логично.
Все. Кроме угрозы по отношению к вашим детям. Она выпадает из общей картины.
Это уже не логично. Слишком много проблем на пустом месте в то время, как можно просто наслать заклятие на вас. Если у него такая колдовская сила, почему бы не направить ее против вас?
— Может быть, он понимает, что я его не боюсь, принудить меня к подчинению может только одно — угроза жизни моих детей.
— Но зачем ему запугивать вас? Он же может растерзать вас на куски, как сделал это с другими жертвами. Шантаж — сложная штука, убийство проще и надежнее. Вы согласны со мной?
Джек следил за снегом, забивающим ветровое стекло, и думал над словами Ника. Он чувствовал: Ник зацепил что-то важное. Что-то очень важное для него.
8
Колдовской ритуал подходил к концу. Лавелль стоял в сиянии оранжевых отблесков, тяжело дыша. Капельки пота, высвеченные этим светом, напоминали капли оранжевой краски. Такими же неестественными казались белки глаз Лавелля, хорошо отполированные ногти на руках.
Главное было сделано. Теперь оставалось одно — когда кончится время, отведенное Джеку для принятия решения, Лавеллю достаточно взять ритуальные ножницы и с двух концов перерезать бечевку, на которой подвешены фотографии детей. Снимки упадут в яму и исчезнут в оранжевом мерцании; с того момента демонические силы отпущены будут на свободу. Проклятие сработает. У Пенни и Дэйва не останется ни единого шанса на то, чтобы выжить.
Закрыв глаза, Лавелль представил себе, как он стоит перед их растерзанными, залитыми кровью трупами. Эта картина взволновала его.
Убийство детей считалось опасным деянием: Бокор обращается к нему в самом последнем случае, испытав другие варианты выхода из положения и убедившись в их безнадежности. Прежде чем насылать смертельное заклятие на детей, Бокор должен хорошенько подумать над тем, как ему защититься от гнева богов Рады, богов белой магии. Готовясь к убийству детей, Бокор обращается к специальному заклинанию, чтобы успокоить богов Рады, иначе они заставят его долго мучиться и страдать, нашлют такие ужасные физические боли, что смерть покажется истинным спасением, за которое следует благодарить.
Лавелль знал, как защитить себя от гнева богов Рады. Он уже убивал детей и всякий раз выходил сухим из воды. Однако сейчас он волновался и нервничал: при всей тщательности подготовки в таком деле всегда таилась возможность ошибки.
Но уж если Бокору удавалось убить ребенка, не вызвав гнева богов Рады, то собственные его боги — Петро и Конго — от души наделяли колдуна еще большей силой. И на этот раз он мечтал о том же — как станет он недосягаемым в своем колдовском ремесле.
Закрыв глаза, Лавелль снова упивался сладостной картиной — растерзанными телами сына и дочери непокорного полицейского.
Послышался его тихий смех.
В пустой и темной квартире Доусонов, очень далеко от сарая, где исполнял свой ритуал Лавелль, два десятка существ с серебристыми глазами раскачивались в такт пению Бокора. Не слыша его голоса, они знали и каким-то образом чувствовали, что и как он поет. Они заняли кухню, гостиную, коридор.
Покачиваясь в такт мелодии, каждое существо набиралось силы, приходило в возбужденное состояние.
Как только Лавелль завершил ритуал, они перестали раскачиваться.
Теперь они ждали, внимательные, собранные, готовые действовать.
В дренажной трубе под школой Уэлтон другие исчадия тоже покачивались в такт молитвенных заклинаний Лавелля, хотя и они не слышали голоса Бокора.
Когда Лавелль замолчал, они остановились.
Глаза у них горели.
Они замерли на месте. Наизготове.
Такие же собранные и решительные, как и незваные гости в квартире Доусонов.
На перекрестке для машин зажегся красный свет. Переход тут же заполнили многочисленные пешеходы, уткнувшие лица в шарфы и воротники. Быстрым шагом, скользя, они пробирались мимо патрульной машины.
Ник Ирволино сказал:
— Я вот все думаю...
— О чем? — Джек быстро подхватил разговор.
— Давайте представим себе, что магия действует.
— Мы уже договорились об этом.
— Это я для аргументации.
— Хорошо, хорошо, продолжай!
— Ладно. Зачем же Лавеллю угрожать жизни ваших детей? Почему он не может просто разобраться с вами, забыв о детях? Вот в чем вопрос.
— Да, это точно, — согласился Джек.
— Может быть, его волшебство по какой-то причине не действует против вас?
— По какой же причине?
— Этого я не знаю.
— Если его колдовство применимо против одних людей, то почему же оно бессильно против меня?
— Не знаю, не знаю. Хотя, может быть, вы чем-то отличаетесь от других людей.
— Чем же это я могу отличаться от них?
— Не знаю.
— Ник, ты прямо как старая пластинка.
— Да.
Джек тяжело вздохнул:
— Так ты ничего толком и не объяснил.
— А вы можете придумать что-нибудь получше?
— Нет.
Светофор загорелся зеленым. Последние пешеходы быстро перебежали на другую сторону улицы. Ник выехал на перекресток и повернул налево.
Через некоторое время Джек переспросил его:
— Так отличаюсь, да?
— В некотором роде.
Так они ехали к центру города, направляясь в полицейское управление.
Обсуждали эту проблему, пытаясь понять, в чем же особенности Джека, несходство его с другими людьми.
9
К трем часам дня в школе Уэлтон закончились последние уроки. Через десять минут это стало ясно по взрывам смеха, болтовне, выплеснувшимся на улицу и сказочно преобразившим серый пейзаж Нью-Йорка.
Дети были одеты, вернее, спрятаны под толстым, пестрым слоем шапок, шарфов, пушистых наушников, рукавиц, теплых свитеров, джинсов, толстых курток и тяжелых ботинок. Поэтому передвигались они, слегка покачиваясь и оттопырив руки — для равновесия. Как будто на улицу выбежала веселая компания живых плюшевых медвежат.
Те из ребят, что жили неподалеку, сами добирались до дома — это им разрешалось. Человек десять ринулись в микроавтобус, специально купленный для них родителями. Но большинство детей встречали папы, мамы, бабушки с дедушками — на машинах или, ввиду плохой погоды, на такси.
На этой неделе была очередь миссис Шеппард провожать детей у школы.
Исполняя обязанности дежурной, она сновала по тротуару, приглядывая, чтобы малыши не отправились домой без взрослых или не попали в машину к незнакомым людям. Сегодня вдобавок ко всему ей еще пришлось останавливать снежные баталии и разнимать детей, неохотно расстававшихся с друзьями.
Пенни и Дэйви уже знали, что их заберет тетя Фэй, а не отец, но, выйдя из школы, не увидели ее и, спустившись по ступенькам, отошли немного в сторону, чтобы не мешать другим. Они стояли перед ярко-зелеными деревянными воротами, через которые шла дорога от школы к близлежащему жилому дому.
Ворота крепились не вровень со стенами двух зданий, а были на полметра углублены в разрыве между ними. Чтобы укрыться от пронизывающего ветра, коловшего щеки и холодившего тело даже через толстые куртки, Пенни и Дэйви прижались к воротам спиной, втиснувшись, насколько возможно, в углубление между домами. Дэйви спросил:
— Почему папа не смог за нами заехать?
— Видимо, у него срочная работа.
— Что за работа?
— Не знаю.
— Это не опасно, правда?
— Думаю, нет.
— A его не застрелят?
— Конечно, нет.
— А откуда ты знаешь?
— Я уверена, — сказала Пенни, хотя на самом деле это было не так.