Скованный ночью, стр. 5

Я быстро обнаружил место, где дерзкие кусачки проделали проход в проволоке. Очевидно, это было сделано заранее, еще до последнего дождя, потому что вода успела разгладить ил, истоптанный тем, кто проделал работу.

Мунлайт-Бей все еще связывало с Форт-Уиверном несколько дренажных труб. Обычно во время обследования бывшей военной базы я пользовался одним из этих тайных проходов и собственными кусачками.

На приречном участке изгороди – впрочем, как и по всему ее периметру – красовались плакаты, красными и черными буквами предупреждавшие, что хотя база закрыта по решению ликвидационной комиссии в связи с окончанием «холодной войны», тем не менее нарушителям ее границ грозит суд и, возможно, тюремное заключение. Перечень федеральных законов был таким длинным, что занимал всю нижнюю треть объявления. Тон предупреждения был суровым и бескомпромиссным, но доверия не вызывал. Политики всегда обещают нам мир, вечное процветание, порядок и законность. Если бы они выполняли эти обещания, возможно, я с большим уважением относился бы к их угрозам.

Здесь, у забора, следы похитителя не были единственными. Темнота помешала мне разглядеть новые отпечатки.

Я рискнул включить фонарик, прикрыв его рукой. Хватило секунды, чтобы понять, что здесь произошло.

Брешь в изгороди была проделана заранее, еще в момент подготовки преступления, и у похитителя было время замаскировать ее. Он сделал незаметную калитку; достаточно было отодвинуть пролет забора, чтобы пройти внутрь. Чтобы освободить для этой цели обе руки, он был вынужден отпустить своего пленника, угрозами или побоями заставив Джимми отказаться от попытки к бегству.

Вторые отпечатки были намного меньше первых. То были следы босых ступней Джимми Уинга, выкраденного из собственной постели.

Перед моим умственным взором предстало измученное лицо Лилли. Ее муж, Бенджамен Уинг, был электромонтером и погиб от удара током три года назад во время несчастного случая на работе. Это был высокий парень с веселыми глазами, наполовину индеец-чероки, настолько полный жизни, что казался бессмертным. Именно поэтому его гибель потрясла весь городок. Даже такая сильная женщина, как Лилли, не смогла бы выдержать вторую и еще более страшную потерю сразу же вслед за первой.

Хотя мы с Лилли давно перестали быть любовниками, я все еще любил ее как друга. Дай бог, чтобы я смог вернуть ей Джимми улыбающимся, целым и невредимым и увидеть, как страдание исчезает с ее лица.

Орсон нетерпеливо заскулил. Он весь дрожал, стремясь продолжить погоню.

Снова заткнув фонарик за пояс, я отодвинул плеть забора. Стальная проволока исполнила негромкую песню протеста.

– Смельчаку достанутся сосиски, – пообещал я, и Орсон пулей проскочил в брешь.

Глава 3

Когда я последовал за собакой, острый конец проволоки задел мою кепку-бейсболку и стащил ее с головы. Я подобрал ее, отряхнул о джинсы и надел снова.

Эта голубая поношенная бейсболка была у меня около восьми месяцев. Я нашел ее в странном цементном помещении, в трех этажах ниже уровня земли, в глубоких подземельях Форт-Уиверна.

Над козырьком было вышито красным: «ЗАГАДОЧНЫЙ ПОЕЗД». Я не имел представления, кому она принадлежала, и не знал значения этих рубиново-красных слов.

Этот простой головной убор не имел никакой ценности и в то же время был самым дорогим из моих приобретений. У меня не было доказательств, что он имел отношение к научной работе моей матери в Форт-Уиверне или каком-нибудь другом месте, но я был убежден, что это так. Хотя мне уже были известны кое-какие страшные тайны заброшенной военной базы, все же я верил, что разгадка значения вышитых слов раскрыла бы еще более удивительные вещи. Я очень верил в эту бейсболку. Когда я не надевал ее, то держал поблизости, потому что она напоминала мне о матери и, следовательно, успокаивала.

Если не считать расчищенного места сразу за брешью, у изгороди громоздились кучи плавника, шаров перекати-поля и всякого хлама. Со стороны Форт-Уиверна Санта-Розита была точно такой же, как и прежде.

Но тут был только один след – мужской. Здесь похититель решил вновь взять ребенка на руки.

Орсон потрусил вперед, и я побежал за ним. Вскоре мы оказались у другой тропы, которая поднималась по северной стене дамбы. Пес ступил на нее без всяких колебаний.

Когда мы добрались до верха, я запыхался куда сильнее Орсона, хотя по собачьему счету мохнатый следопыт был намного старше меня.

К счастью, я достаточно долго прожил на свете, чтобы осознавать не слишком заметную, но все же явную убыль своей жизненной энергии и юношеской прыти. К дьяволу тех поэтов, которые воспевают красоту и чистоту тех, кто умер молодыми, в расцвете сил! Несмотря на свой пигментозный экзодермит, я был бы рад дожить до блаженной слабости восьмидесяти лет и даже до старческого маразма человека, именинный торт которого украшен сотней готовых вот-вот погаснуть свеч. Острее всего мы ощущаем себя живыми и осознаем цену жизни тогда, когда бываем наиболее уязвимыми, когда опыт успевает научить нас смирению и излечивает от самонадеянности, которая, подобно некоей форме глухоты, мешает усваивать урок, преподаваемый нам окружающим миром.

Когда луна скрыла свой лик за облачным веером, я обвел взглядом северный берег Санта-Розиты. На Джимми и его похитителя не было и намека.

Как и на химеру. Никто не крался ни по дну, ни по обоим берегам пересохшего русла. Кем бы ни была фигура, замеченная мною на насыпи, я не представлял для нее интереса.

Орсон не колеблясь устремился к нескольким огромным складам, стоявшим в пятидесяти метрах от дамбы. Эти темные здания казались таинственными, несмотря на свое прозаическое предназначение и на то, что я уже был слегка знаком с ними.

Чудовищных размеров, эти склады были на базе далеко не единственными, занимая лишь незначительную часть территории, огороженной сетчатым забором. В годы расцвета штатное расписание Форт-Уиверна составляло 36400 человек. Не считая тринадцати тысяч членов их семей и четырех с лишним тысяч гражданского обслуживающего персонала. Жилой фонд базы состоял из трех тысяч коттеджей и домиков на одну семью. Все они оставались на своих местах, хотя и требовали ремонта.

Через мгновение мы оказались у складов. Чутье Орсона быстро вело его через лабиринт дорожек к самому большому из них. Как и другие окружавшие его постройки, склад был прямоугольным и представлял собой девятиметровое здание из гофрированной жести, имевшее бетонное основание и изогнутую металлическую крышу. В одном из торцов имелись раздвижные ворота, достаточно большие, чтобы пропустить грузовик. Они были закрыты, но рядом красовалась раскрытая настежь дверь, предназначенная для прохода людей.

Подойдя к ней, Орсон, доселе не испытывавший никаких колебаний, замешкался. В помещении за порогом было намного темнее, чем на дорожке, освещенной лишь звездами. Казалось, пес не верил, что чутье может позволить ему оценить скрывающуюся в складе опасность. Как будто запах, по которому он шел, растворился во тьме, царившей внутри здания.

Держась спиной к стене, я медленно подобрался к двери и на мгновение остановился у косяка, держа в руке пистолет и обратив лицо к небу.

Затаив дыхание, я вслушивался в мертвую тишину, нарушавшуюся лишь бурчанием в моем животе, который продолжал переваривать съеденные незадолго до полуночи сыр, хлеб с луком и перец-халапеньо. Если внутри ждал кто-то готовый наброситься на меня, то он действительно должен был быть мертвецом, потому что не производил вообще никаких звуков. Во всяком случае, дышал он намного тише меня.

Я следил за застывшим у входа Орсоном, заметным не более, чем чернильное пятно на мокром черном шелке. После короткой недоуменной заминки он отвернулся от двери и сделал несколько шагов к следующему зданию.

Он тоже молчал – не пыхтел, не стучал когтями по дорожке и даже не издавал пищеварительных звуков, – как будто был лишь призраком собаки. Когда пес оглянулся на пройденный нами путь, в его глазах блеснуло тусклое отражение звезд; едва видимые белые точки обнаженных зубов напоминали фосфоресцирующую улыбку привидения.