Жених и его невеста, стр. 8

— Конюх заступился за детей, которых сапожник хотел избить.

— Вот он бандит. Маленький, а хотел «бастрык» перерезать. Жиганёнок.

Игорь не обиделся. Он равнодушно пошел домой, волоча на крюке Ольгины салазки. Хотел пойти спасать дядю Степана, но почувствовал, что очень болит глаз и опухшая губа. Лаяли собаки. Над элеватором стоял столб света, упирающийся в самые звёзды.

Проходя мимо киоска, в котором летом продавали хлеб, Игорь услышал сдавленный смех и знакомые голоса. Он обрадовался, останавливаясь.

— Рассказывай, — ободряюще, похлопал по плечу Славка.

— Какой он из себя? — спросил Валерка, садясь на скрипнувшие санки.

— Немного его не запорол. Вот шкет, — ввернулся между Игорем и Славкой пацан в бушлате, в сапогах; цыркая через щербину слюной, сказал: — Фраер этого бичом чешет, а он идёт на него со складником.

Игорь его часто видел у магазина, на вокзале, но не знал, где тот живёт, кто его родители, почему у него нет школьной сумки, как у других больших мальчиков.

— Почему ты не заступился? — спросил строго Славка, затаптывая окурок валенком.

— Не успел, блин горелый. Танкист припрыгал. Рыжий его сразу сбил с ног. Шкет костылём по дыне три раза наячил. Тот заблажил, а танкист его мордой в дерьмо. Забрал их мильтон в дежурку, а потом отпустил.

— Как всё стряслось? — встал Валерка с саней.

— Я прицепился к возу крюком, а Ольга не захотела дать мне свою верёвку, а привязалась к возу. Затянула петлю, когда возчика увидела. Я хотел перерезать складником верёвку, а она не давала. Потом, когда возчик стал меня хлестать, я его обозвал дезертиром и фашистом. Ольга побежала звать Евсеича. …У неё отца убили.

— Она не знает? — вздохнул Славка.

— Пусть думают, что отец скоро вернётся, — сказал Игорь печально.

— Ты считаешь? — Валерка тряхнул свою сумку, принялся что-то искать, — Предлагаю, …а ты иди домой, Игорёк. Ты правильно сделал, что так обозвал возчика. Надо заступаться за своих. Она хоть девочка, но столько пережила. Мы вместе плыли по Ладоге. Бомбили, а кто на палубе был, из пулемётов расстреляли.

— Он тоже наш? — донеслось до Игоря, когда он отошел на несколько шагов. Спрашивал вертлявый:

— Из какого детдома?

— Наш, но только не ленинградский, а местный. Отца у него судили, послали в лагерь, после в штрафбат. — Сказал Валерка.

Игорь хотел вернуться и узнать, что такое «штрафбат», почему отца обсудили. Раздумал. Лицо болело. Узнаю потом, — решил он…

Обида

Руки Игоря замёрзли, но он продолжал чистить картошку, стараясь срезать тонкую шкурку. Мама всегда напоминает Игорю об этом, а он иногда забывает и срезает толсто. «Всеравно же корова съест тётикатина, ей тоже нужен корм, а картошки много — на две зимы хватит за глаза». Он греет руку у печной дверки, вновь садится на перевёрнутый табурет. Картошки нужно мыть, но воды мало, помоет потом, когда будет крошить в суп.

Печь растопил сразу, как только пришел. Дрова быстро разгорелись — он сначала положил сухих обрезков от досок и брусков — это называлось на станции бакулками, которые привозит от столярной мастерской. Евсеечу тоже привозил, но он отказался, говорил, что научился разжигать не только дрова, но и вражеские танки, а уж дрова — само собой загорятся.

Легко и просто — варить суп. Мама вчера вечером поставила вариться кусок кости от коровьей ноги, а сама всё смотрела на огонь в щелки. Утром он поел студень с хлебом, погрыз кость. В обед растопил печку и с Ольгой пили тёплый бульон с поджаренными картофельными ломтиками. Если в остатки бульона насыпать немного пшенной крупы, добавить картошки, посолить, то вполне получится суп. Он видел, что бабушка всегда пережаривает лук и тёртую морковку с кусочками свиного сала. Сало у них кончилось как-то быстро. Он помнит, что в тот день заходила тётя с тремя малышами, попросила хлеба. Он ей дал кусочек — всё, что у него осталось. Она потом долго не выходила из сеней. Там обычно темно, сразу не всегда найдёшь дверь. Надо было после ухода Вальки закрыть дверь и никого не пускать, а он ждал Ольгу. Дверь осталась открытой. Сало было пересыпано снегом и накрыто стиральной доской от мышей. Снег остался, а больше ничего не было в ящике. Лук он покрошит с морковкой и не станет обжаривать в сковородке. Лишняя морока, — подумал, вынимая из шкафа мешочек с крупой. — Чего её мыть? Она и так чистая. Игорь стоял в очереди. Отоваривали карточку. Раньше боялся идти в магазин или в ларёк. Стеснялся чего-то. Славка всегда заходит за ним. Помогает покупать, складывает хлеб в сумку, а довески они едят. Игорь никогда не жадничает, делится с соседями конфетами, баранками, если привезёт бабушка или тётя Тася или дядя Гриша.

Все соседские мамы готовят летом еду на печках, которые стоят перед бараками. Если у кого-то что-то пекут, то мальчишки и девчонки затевают игру поблизости, ждут, когда их угостят, а Игорь всегда уходит и не стоит над душой, как говорит бабушка. Конечно, пацаны его находят и вручают такую булку или ватрушку, что до сих пор вспоминается. Тётя Аня пекла блины. Славка нашел его на старой платформе, где с Ольгой играли. Подал большой свёрнутый платочком блин. Игорь попросил его разделить на ровные части, чтобы Ольга тоже смогла попробовать. Славка ничего не сказал, но блин разделил.

Дядя Гриша всегда привозит шоколадные конфеты, хоть три, но только шоколадные. Осенью Игорь проснулся и увидел, что на полу спит его дядя. Перед обедом он положил перед ним шоколадную плитку в шуршащей «золотинке». Игорь долго разламывал плитку на равные кусочки, чтобы всем было поровну. Взрослые не брали шоколад, выдвигая веские причины, чтобы отказаться. Тогда он отошел от стола и занялся своими делами, рассматривал картинки в новой книге. «Раз вы не едите, тогда и я не буду», — сказал Игорь. Ничего они не могли с ним поделать, соблазняя кусочком, крошкой. Пока взрослые не съели свои дольки шоколада, он к своей — не притронулся.

Тётеньки в очередях всегда его пропускают вперёд, чтобы не замёрз на улице, а стоял в магазине. Мама просит не терять карточки, даже пришила специальный карман с пуговкой. В сенях послышались шаги. Мама научилась открывать крючок железной линейкой. Однажды так уснул крепко, что его не могли разбудить, поэтому выставили стекло и в комнату пролезла Валя, чтобы открыть крючок.

— Где финка? — спросила мама с порога.

— Какая? — удивился мальчик.

— Какой ты хотел убить человека. Мне сказали, что ты напал на возчика, — некоторое время мама молчала, снимая облезшую кроличью шубку. — Это всё сапожник. Его влияние. Я тебя прошу к нему не ходить и не общаться. Ты понял?

— Мама, он не виноват даже. И я не виноват. Это возчик нас бил. Сначала бичом хлестал меня, а потом его. Ты посмотри. Со всей силы по раненому лицу кулаками. Он даже рукавицы сбросил на дорогу.

— Кто же виноват? — опустилась на стул Алла Петровна, вытирая щеки.

— Ольга. Она зацепилась верёвочкой, а возчик увидел и хотел санки отобрать. А я хотел вёрёвочку перерезать, чтобы убежать с санками. Возчик стал меня бить бичом, чтобы я не разрезал верёвку. Ольга позвала Евсееча. Он заступился за нас, чтобы возчик меня и почтальонку не стегал.

— Мне сказали, что тут у нас на станции целая банда. Людей раздевают, избивают и бросают в Чумыш. Главарь — сапожник. Никакой он не танкист, а пострадал, когда загорелась тюрьма. У него собираются шармачи играть в карты. Завтра отдашь ему санки. Нам такие подарки не нужны. Где нож? Давай сюда.

Игорь, чистивший большую картофелину, машинально подал складной ножичек с зелёными полосатыми щечками. Он был такой острый, такой удобный, что картофелины очищались очень быстро. Игорь принёс обломок столового ножа и попросил Евсееча просверлить его, чтобы можно было сделать складник. Без ножа и по грибы не пойдёшь и ветку не срежешь, хотя можно долго крутить, тогда она отломится. А как сделать свисток? Никак. Нужен острый ножичек. Дядя Степан внимательно его выслушал и согласился, волки не станут нападать летом, но грибы лучше срезать, а не рвать с землёй. Он открыл свой сундучок. Игорь отвернулся к окну. «Считай, что тебе подарил на день рождения», — сказал Евсееч и протянул небольшой складной нож. Игорь его радостно раскрыл. Лезвие было острым и сверкало, как зеркало. Пружина тугая, ножичек щелкал, когда его закрывал.