Призрачные огни, стр. 1

Дин Кунц

Призрачные огни

Часть первая

Тьма

Глава 1

Шок

Свет струился из воздуха, почти такой же ощутимый, как дождь. Он дрожал на стеклах окон, придавал влажный блеск листьям на деревьях и хромированным частям автомобилей, запрудивших улицу. Миниатюрные копии калифорнийского солнца сверкали в каждой полированной поверхности, и деловой квартал Санта-Аны был омыт ясным светом июньского утра.

Когда Рейчел Либен вышла из вестибюля конторы на освещенный солнцем тротуар, ей показалось, что она окунулась в теплую воду. Закрыв глаза, Рейчел на мгновение подняла лицо к небесам, испытывая блаженство от тепла и яркого света. — Стоишь тут и улыбаешься, как будто сегодня твой самый счастливый день в жизни, — с горечью промолвил вышедший следом Эрик, увидев, как она наслаждается июньской жарой.

— Пожалуйста, — попросила она, все еще подняв лицо к солнцу, — давай не будем устраивать сцен.

— Ты там из меня дурака сделала.

— Ничего подобного.

— И вообще, кому и что ты хочешь доказать? Рейчел промолчала. Решила, что не позволит ему испортить такой чудесный день. Повернулась и пошла прочь.

Эрик встал перед ней, загородив дорогу. Обычно его серо-голубые глаза были холодны как лед, но сегодня взгляд его обжигал.

— Не будь ребенком, — проговорила она.

— Тебе недостаточно просто бросить меня. Ты еще хочешь непременно сообщить всему миру, что не нуждаешься ни во мне, ни в том, что я могу дать.

— Нет, Эрик. Мне безразлично, что мир о тебе думает, хорошо это или плохо.

— Ты хочешь повозить меня физиономией по столу?

— Это неправда, Эрик.

— Еще какая правда. Ты наслаждаешься моим унижением, просто купаешься в нем.

Она увидела его таким, каким никогда не видела раньше: жалким. Прежде он всегда казался ей сильным — и не только физически. У него была сила воли и свое собственное мнение. Присущая ему некоторая отстраненность иногда граничила с холодностью. Он мог быть жестоким. И за семь лет их совместной жизни случались периоды, когда он становился далеким, как луна. Но никогда до настоящего момента он не казался ей слабым или жалким.

— Унижением? — переспросила она удивленно. — Эрик, я сделала тебе огромное одолжение. Другой бы побежал за бутылкой шампанского, чтобы отметить это событие.

Они только что покинули контору адвокатов Эрика, где пришли к соглашению по поводу условий их развода с быстротой, поразившей всех, кроме Рейчел. Она не удивлялась сама, но зато удивила остальных, приехав без адвоката и отказавшись от всех льгот, полагавшихся ей по имущественным законам штата Калифорния. Когда адвокат Эрика выступил со своим предложением, она заявила, что оно слишком щедрое, и предложила взамен другие цифры, которые считала для себя более приемлемыми.

— Шампанского, говоришь? Ты будешь всем рассказывать, что взяла на двенадцать с половиной миллионов меньше, чем тебе полагается, только чтобы поскорее развестись и избавиться от меня, а я должен тут стоять и улыбаться? Черт бы тебя побрал.

— Эрик…

— Не могла дождаться, чтобы от меня отделаться. Готова была руку себе оттяпать, только бы со мной покончить, черт возьми. А я должен праздновать свое унижение?

— Для меня это вопрос принципа — не претендовать на большее, чем…

— Принципа, как же.

— Эрик, ты же знаешь, я бы не стала…

— Все будут на меня смотреть и думать: «Господи, до чего же мерзок, наверное, этот парень, если она двенадцати с половиной миллионов не пожалела, чтобы от него избавиться!»

— Я никому не скажу, о чем мы договорились, — возразила Рейчел.

— Не вешай мне лапшу на уши.

— Неужели ты думаешь, что я хоть когда-либо жаловалась на тебя или сплетничала по твоему поводу? Значит, ты знаешь меня еще меньше, чем мне казалось.

Когда она выходила за него замуж, Эрику было тридцать пять лет, а ей двадцать три и состояние его оценивалось в четыре миллиона долларов. Теперь, в сорок два, он владел более чем тридцатью миллионами; из них по калифорнийским законам ей после развода полагалось тринадцать, то есть половина нажитого за время их супружества. А она попросила только красный спортивный «Мерседес-560», пятьсот тысяч долларов единовременно и никаких алиментов, то есть приблизительно двадцать шестую часть того, что могла бы потребовать. Она подсчитала, что этот капитал даст ей время и возможность решить, что делать с остальной своей жизнью, а также послужит финансовой основой для ее планов, если таковые появятся.

Чувствуя, что прохожие обращают внимание на их стычку, Рейчел тихо сказала:

— Я вышла за тебя замуж не из-за денег.

— Как бы не так, — заметил он ядовито. В этот момент его лицо с резкими, энергичными чертами вовсе не казалось красивым. Злоба превратила его в отвратительную грубую маску.

Рейчел говорила спокойно, без малейшей горечи, без всякого желания поставить Эрика на место или как-то обидеть. Просто все было кончено. Гнева она не ощущала. Только легкое сожаление.

— Теперь, когда все кончено, я вовсе не жду, что ты обеспечишь мне богатство и роскошь на всю оставшуюся жизнь. Я не хочу твоих миллионов. Ты их заработал, не я. Ты, с твоей гениальностью, железной волей и бесконечными часами, проведенными в офисе и лаборатории. Ты все это создал, только ты, ты один, и все принадлежит по праву только тебе. Ты человек выдающийся, возможно, даже самый значительный в своей области, Эрик, а я всего лишь Рейчел, и я не собираюсь делать вид, что причастна к твоим успехам.

Он слушал ее комплименты, и гневные складки, что пролегли на его лице, становились все глубже. Эрик привык играть главенствующую роль в любых отношениях, как в профессиональных, так и личных. С позиций такого абсолютного господства он требовал беспрекословного подчинения своим желаниям или ломал того, кто отказывался подчиняться. Друзья, служащие, коллеги-ученые всегда делали так, как требовал Эрик Либен, иначе они становились историей.

Подчиняйся, или тебя отвергнут и уничтожат — альтернативы не было. Он обожал власть, получал удовольствие от любых побед — не важно, касалось это многомиллионной сделки или домашнего спора. Рейчел выполняла его желания в течение семи лет, но продолжать дальше не захотела.

Самое смешное, что своей нетребовательностью и благоразумием она выбила у него почву из-под ног. Он предвкушал затяжные тяжбы по поводу раздела имущества, а она ушла от этого. Ожидал бешеной торговли по поводу алиментов, а она просто отказалась от его помощи. Ему же виделись сражения в суде, где он мог бы изобразить ее этакой захапистой сучкой, раздавить и унизить и превратить наконец в существо без чувства собственного достоинства, согласное получить куда меньше, чем положено. И тогда, хоть она все равно оказалась бы богатой, он почувствовал бы, что выиграл, силой заставив ее подчиниться. Но она заявила четко и ясно, что его миллионы ее не интересуют, лишив его таким образом той последней власти, которую, казалось, он еще сохранил над ней. Это был удар ниже пояса, и злился Эрик прежде всего потому, что благодаря своей уступчивости она сравнялась с ним, даже стала выше его, и так будет всегда в будущем, если им придется встречаться.

А Рейчел между тем продолжала:

— Видишь ли, с моей точки зрения, я потеряла семь лет, и все, что я хочу, это компенсацию за это время в разумных пределах. Мне двадцать девять лет, почти тридцать, и, по сути, я только начинаю жить. Начинаю куда позднее, чем остальные люди. Эти деньги позволят мне начать не с пустого места. Если я их потеряю, если когда-нибудь пожалею, что не стала бороться за все тринадцать миллионов… это будет означать, что мне не повезло, а ты тут ни при чем. Мы же все это уже проходили, Эрик. Все кончено. Она обошла его, пытаясь уйти, но он задержал ее, схватив за руку.