Незнакомцы, стр. 34

— Я уже думала об этом, — сказала Фэй. — В Элко нет специалистов, которые могли бы тебе помочь. Нам нужен врач, постоянно имеющий дело с разными формами фобии. В Рино мы его тоже вряд ли найдем, так что придется отправиться в какой-то крупный город, может быть, в Милуоки: там мы сможем пожить у Люси и Фрэнка...

— И повидаться с внуками, — улыбнулся Эрни.

— Вот именно, — кивнула Фэй. — Мы поедем туда на неделю раньше, чем планировали, в ближайшее воскресенье, то есть завтра: ведь сегодня уже суббота. В Милуоки мы наверняка найдем врача. Если будет нужно, мы там задержимся до Нового года. Я могу слетать и уговорить кого-нибудь поработать здесь вместо нас, а потом вернусь к тебе. Мы же собирались нанять помощников весной, так сделаем это чуть раньше.

— Если мы закроем мотель на неделю раньше, Сэнди и Нед недоберут выручку в гриль-баре, — заметил Эрни.

— Шоферам-дальнобойщикам мотель не нужен, было бы где перекусить. Так что заведение Сэнди не останется без клиентов. В крайнем случае мы им выплатим разницу.

— Я гляжу, ты все рассчитала, — улыбнулся Эрни. — Ты чудо, Фэй!

— Да, не скрою, порой я бываю просто неотразима.

— Я не устаю благодарить Бога за то, что встретил тебя.

— Я тоже не жалею, Эрни, и уверена, что никогда не пожалею.

— Знаешь, мне уже гораздо лучше, чем до нашего разговора. Сам не пойму, какого черта я так долго не советовался с тобой?

— И ты еще удивляешься? Ведь ты Блок!

— И поэтому у меня в голове частенько замыкает, — ухмыльнулся Эрни.

Они рассмеялись. Он сжал ей руку и поцеловал ее.

— Впервые смеялся от души за последнее время, — признался Эрни. — Мы отличная парочка, Фэй. Нам ничто не страшно, когда мы вместе. Правда?

— Правда, — кивнула она.

Было раннее утро субботы 14 декабря, и Фэй Блок не сомневалась, что они справятся с бедой, свалившейся на Эрни, как всегда справлялись с трудностями, если брались за дело сообща.

И она, и Эрни уже позабыли о странной цветной фотографии, полученной в минувший вторник.

11

Бостон, Массачусетс

На кружевной салфетке на полированном кленовом туалетном столике лежали блестящие черные перчатки и офтальмоскоп из нержавеющей стали.

Стоя слева от столика возле окна, Джинджер Вайс смотрела на залив: сейчас он походил на зеркальное отображение свинцового декабрьского неба в ненастный день. Вязкий утренний туман тускло-жемчужного цвета укутал берег, завис рваными хлопьями на частном причале, врезавшемся в неспокойные воды залива у подножия скалы возле границы владений Ханнаби. Причал запорошило снегом, еще больше его нанесло на лужайку перед домом.

Это был громадный дом, возведенный в середине прошлого столетия и позже неоднократно перестраивавшийся, с огромной галереей, нависшей над извилистой брусчатой дорожкой, которая вела к широким ступеням и массивным дверям, с колоннами, пилястрами, резными гранитными перемычками и искусными украшениями над круглыми и ромбовидными окнами мансарды, с балконами и прогулочной площадкой на крыше — словом, настоящий замок.

Такой особняк был бы не по карману даже столь преуспевающему хирургу, как Джордж, но ему не пришлось за него платить: дом перешел к нему от отца, который, в свою очередь, унаследовал его от деда Джорджа, отец которого и купил его в 1884 году. У этого здания даже было имя — «Страж Залива», как у всех имений или замков в английских романах, и это внушало Джинджер благоговейный трепет: в Бруклине, где она выросла, у домов не было имен.

В клинике Джинджер никогда не тяготило присутствие рядом с ней Джорджа: он был ее шефом, и, безусловно, она уважала его, но при всем при том он оставался вполне земным человеком. Здесь же, в старинном особняке, она впервые почувствовала, что он принадлежит к высшему сословию и между ними пролегла пропасть. Джордж не проявлял высокомерия, в этом его как раз нельзя было упрекнуть, но сам аристократический дух, витавший в комнатах и коридорах «Стража Залива», нередко напоминал ей, что она здесь чужая.

Угловой флигель для гостей, в котором поселили Джинджер, был обставлен довольно скромно по сравнению с другими комнатами особняка, и она чувствовала себя почти как в своей квартире. Пол из дубового паркета был устлан цветастым ковром в голубовато-розовых тонах, стены тоже были бледно-розовыми, а потолок — белым. Кленовая мебель — шкаф, ночной столик, комод — когда-то принадлежала прадеду Джорджа, владевшему многими торговыми судами. Пара старинных кресел с прямыми спинками была обита розовым шелком: подставки светильников на ночных столиках когда-то служили канделябрами (они были выполнены в стиле «баккара»), а теперь напоминали о том, что относительная простота убранства комнаты покоится на изящном основании.

Джинджер подошла к столику и стала рассматривать черные перчатки на салфетке. Как и в бесчисленных предыдущих случаях за минувшие десять дней, она примерила их, сжимая и разжимая ладони в ожидании приступа страха. Но это были обычные перчатки, купленные ею в день выписки из больницы, и они не обладали чудодейственной, могущественной силой обращать ее в паническое бегство. Джинджер не без некоторого разочарования сняла их.

Раздался стук в дверь, и голос Риты Ханнаби спросил:

— Джинджер, дорогая, ты готова?

— Сейчас иду.

Джинджер бросила быстрый взгляд на свое отражение в зеркале на столике и подхватила с кровати сумочку.

В трикотажном костюме лимонного цвета и кремовой водолазке с лимонным воротником, в зеленых туфельках в тон платью и с лаковой сумочкой в тон туфелек, с малахитовым, на золоте, браслетом на запястье, золотоволосая Джинджер казалась себе просто шикарной, во всяком случае, одетой со вкусом.

Но стоило ей только выйти в коридор и взглянуть на Риту Ханнаби, как она тотчас же скисла, почувствовав свою несостоятельность в сравнении с ней.

Такая же худенькая, как и Джинджер, Рита была на шесть дюймов выше ростом, и все в ее облике выглядело по-королевски: и безукоризненно подстриженные гладкие темно-каштановые волосы, и нежная кожа лица, и полные губы, смягчающие его несколько строгие черты, и лучистые серые глаза. На Рите были строгий серый костюм, жемчужное ожерелье, жемчужные серьги и черная шляпа с широкими полями.

Но больше всего поразило Джинджер то, с какой неподдельной легкостью она держалась. По ней никак нельзя было сказать, что она специально готовилась, чтобы произвести своим внешним видом триумф. Нет, глядя на нее, можно было скорее подумать, что она родилась такой ухоженной и одетой по последней моде; элегантность была ее естественным состоянием.

— Ты потрясающе выглядишь! — воскликнула Рита.

— Но рядом с тобой я чувствую себя замарашкой в синих джинсах и свитере, — ответила Джинджер.

— Чепуха. Будь я даже на двадцать лет моложе, мне бы все равно не затмить тебя. Увидишь сама, вокруг кого будут носиться официанты.

Джинджер была чужда ложная скромность, она знала, что недурна собой. Но то была красота доброй феи, но никак не принцессы: в отличие от Риты, в ее жилах явно не текла голубая кровь и ей не суждено было восседать на троне.

Тем не менее Рита ничем не унизила ее и не позволила себе ничего такого, что могло бы вызвать у Джинджер комплекс неполноценности. Она обращалась с гостьей даже и не как с дочерью, а как с сестрой или с ровней, так что чувство ущербности, испытываемое Джинджер, было, конечно же, следствием ее нынешнего подавленного состояния. Еще две недели назад, до этих припадков страха, ввергнувших ее в полное отчаяние, Джинджер ни от кого не зависела. Теперь же она попала в зависимость, потому что не могла контролировать себя, и с каждым днем все меньше уважала себя за это. И ни мягкий добрый юмор Риты Ханнаби, ни тщательно продуманные совместные выходы в свет, ни доверительные беседы не могли отвлечь Джинджер от гнетущей мысли, что в тридцать лет злой рок превратил ее в беспомощного ребенка.

Они спустились в фойе с мраморным полом, взяли в гардеробе пальто, вышли из дома и по массивным ступеням сошли вниз к ожидавшему их на дорожке черному «Мерседесу-500» — Герберт, дворецкий и верный Пятница семьи Ханнаби, предусмотрительно подогнал его поближе за пять минут до их выхода, оставив двигатель включенным, так что в салоне было тепло и уютно.