Мутанты, стр. 5
Прошагав в развевающейся за спиной накидке назад в центр управления, приказал компьютеру подать машину. Столица лежала впереди и вверху над головой, а он не желал мешкать. Через минуту из-под пола поднялся в лифте небольшой автомобиль обтекаемой формы, похожий на пулю, и присел, урча, как довольная кошка, поджидая, когда он откинет прозрачный верх и залезет. Он так и сделал, пристегнулся ремнями и снова задвинул скользящую крышу.
Перед ним на приборной панели мигали десятки огоньков. Самый большой — подвижная карта, которая светилась зеленым, подобно экрану радара, а на ней поблескивала красная точка (положение "Джамбо"), подрагивала яркая синенькая (положение автомобиля), и мерцало целое поле розовой дымки, испещренное тонкими желтыми линиями (город и дороги). Тоэм нажал кнопку стартера, находившуюся спереди под рукой, взялся за руль, направил машину в открывшийся люк и попал в воздушный пузырь, окружающий "Джамбо". Когда люк корабля открылся, заработал энергетический щит, удерживая песок. Теперь люк закрылся за ним, щит отключился, песок обрушился и похоронил его. Он отвел ручку акселератора в сторону к отметке с надписью "Подземные работы", толкнул и стал смотреть, как тусклое, почти невидимое пламя принялось пожирать песок, переплавлять в стекло и протягивать вперед туннель, отшвыривая назад не пригодившиеся глыбы еще горячего стекла.
Через три часа подземных работ он под небольшим углом вынырнул на поверхность. До верха должно было насчитываться всего восемьдесят три мили, но он шел наклонной выработкой и продвинулся намного дальше. Стояла ночь. Тоэм заглушил пламя и включил инфракрасные фары. Ничего, кроме песка. Но зато уж полным-полно. Решил лучше автомобиль оставить тут, закопать и явиться в столицу в одиночку. Непредусмотрительно прибывать в ромагинской военной машине, раз он даже не солдат. Можно возбудить подозрения в местной комендатуре.
Выбравшись, перевел машину на погружение и проследил, как она медленно, словно песчаный краб, утонула. Когда автомобиль скрылся с глаз, а урчание мотора смолкло, повернулся к шоссе, перерезавшее пустыню впереди в сотне футов, и пустился в путь. На краю дороги сориентировался, вглядываясь в слабое сияние огней там, где должен раскинуться город. Лег на землю, привел в действие реактивный пояс, спрятанный под камзолом, взлетел в воздух и тихо поплыл в ночной прохладе к столице.
И к Тарлини.
А через четыре мили увидел бивачный костер...
Глава 4
Он не остановился бы, если бы не услышал вопль. Но это задело его. Он принадлежал к роду людей гордых и честных, готовых прийти на помощь. В повседневной жизни они редко сталкивались со злом, однако столкнувшись — боролись. Вопль означал, что кто-то попал в беду, а он никого не оставлял без подмоги.
Сверил ориентиры, чтобы не сбиться с пути к городу, вильнул влево к купе корявых деревьев и кустов, высившейся одиноким монументом на древнем поле битвы. Самые высокие деревья вонзались в темное небо, словно сабельные клинки, из которых вымахали молодые побеги. Костер, разложенный на краю зарослей, метался и приплясывал, как взбесившееся чудовище. Тоэм нырнул в темноту средь деревьев и поплыл между ними, выискивая человеческие фигуры, которые наверняка должны были там обнаружиться.
И точно. Кучка мужчин в ветхих одеждах сидела вокруг костра. Он разглядел, что на самом деле сидят они вокруг очень маленького мальчика. Мужчины оказались небритыми угрюмыми существами. "Кочевники", — подумал он. Шатаются по пустыням Базы-II в поисках того немногого, что там можно найти, время от времени забредают в город, удовлетворяют в публичных домах потребность в женщине, одурманиваются на постоялых дворах элем и винами. Мальчик представлял собой уменьшенную копию мужчин. Нечесаный, одетый в отрепья, притулился в центре образованного мужчинами полукруга. Лишь одно отличало его. Глаза.
Белые глаза...
Снежные глаза...
Это не были глаза альбиноса, в них отсутствовал характерный розоватый оттенок. Кроме того, волосы мальчика были темные, кожа смуглая. Глаза же не просто светло-голубые, на грани бесцветности, а белые, чисто белые. Радужка белая, зрачок еще белей.
— Давай, — сказал крупный мужчина, последний из полукруга, — По одному за раз. Ну, может, по два, — предупредил мальчик дрожащим голосом.
— Еще чего, — возразил мужчина. — А остальным, конечно, придется час дожидаться, покуда по два за раз грезят. Раньше ты вводил в транс всех шестерых.
— Я устал. Мы целый день грезим.
— И всю ночь будем. Завтра в город идем. Ты доведешь нас до нужной кондиции, обостришь ощущения до крайности, чтобы мы до конца чуяли все, что делаем, чтобы ежесекундно и полностью вкушали каждую выпитую каплю и проглоченный кусок, чтоб минуты, которые мы проведем с женщинами, показались нам днями и месяцами.
— Годами, — поправил жирный кочевник, утирая со щек капли пота, пока они не скатились вниз и не юркнули в бороду.
— Вы убьете меня, — предостерег мальчик.
Кочевник, который говорил первым и больше всех смахивал на главаря компании, схватил щипцы, вытащил из костра раскаленный уголь, еще подержал его над огнем, а потом швырнул в мальчика. Уголь скользнул по худенькому плечику, оставив коричневый след от ожога.
Мальчик опять испустил тот же визг, который Тоэм слышал с дороги. Этот визг не выдерживал сравнения ни с одним, когда-либо им слышанным. Это был сразу десяток визгов, и каждый следующий на сотню децибел превосходил предыдущий. Тоэм представил, как они летят в бесконечность, далеко за пределы человеческого слуха, кружась и кружась по спиральным орбитам — целая вечность визгов.
— Мы тебя свяжем, — объявил жирный, поднимая руку и тыча в мальчика. Под мышкой расплылось огромное, во весь бок, мокрое пятно. — Мы тебя свяжем и набросаем углей на физиономию, один за другим, а потом их еще разогреем. Они прогрызут черепушку и попадут прямо в мозги.
Мальчик опять завизжал. Даже деревья, похоже, услышали и содрогнулись.
— Ладно, — вымолвил наконец тоненький голосок. — Попробую. Но могу только попробовать. — Он закрыл белые глаза, опустив на них темные веки.
И вдруг Тоэм, висевший поблизости, ощутил, что мир вокруг завертелся. Он рванулся, схватился за ветку.., и Тоэма больше не стало...
Он стал цветом...
Крошечной алой вспышкой в море синевы...
Капелькой киновари, крутившейся и метавшейся, взлетавшей и падавшей, расплывавшейся и густевшей...
Волны ляпис-лазури швыряли его в потоки охры и гуммигута... Разбрызгивая влагу, он рухнул на прибрежную полосу цвета гелиотропа с пятнышками кадмия...
Красныйкрасныйкрасныйкрасныйкрасныйкрасный.., красный.., красныйкрасныйкрасныйкрасныйкрасныйкрасный...
Личность исчезла начисто. Потеря личности принесла облегчение, абсолютное, освежающее, изумительное...
Гештальт, целостная структура, вобравшая все оттенки красного: румяный, алый, киноварь, крапп, багрянец, кошениль... Все в одном... Одно во всем...
Красныйкрасныйкрасныйкрасныйкрасный на земле из радужных дуг и пурпурных призм...
Потом все цвета постепенно поблекли, и вновь появилась земля, и он вновь стал человеком. Но не индивидуумом, а средоточием всего, чем хотелось бы обладать любому мужчине — могучим телом, величайшим интеллектом, полнотою любовных желаний и способностей. Он превратился в утонченное существо и одновременно в животное. Искушенное и одновременно невинное. И побрел, обнаженный, вперед по лесам из колышущихся пальм.
И явились обнаженные девушки. Листья покачивались, ловя дуновения ветерка, и начинали превращаться в женщин всех форм и оттенков. В низеньких и высоких, худых и полных, с большими грудями и с маленькими. И все они были прекрасны...
Призрачные женщины...
Прелестные женщины...
Он — красныйкрасныйкрасныйкрасныйкрасный — накатывался на них, как волна, в которой вскипало желание...
Они — манящие, мягкие, соблазнительные — плыли в нем, как...