Лицо в зеркале, стр. 109
Рисковый уже какое-то время говорил вслух, прежде чем смог себя услышать. А с губ его могли срываться только молитвы, которым в детстве научила его бабушка Роза.
Здесь он столкнулся лицом к лицу с чистым злом, недоступным пониманию обычного грешника, каким был он сам. Такое мог сотворить только демон, выпущенный на какое-то время из ада.
Необычайные чистота и порядок, царящие в доме, свидетельствовали не о том, что Лапуте требовалось убежище от грязи и беспорядка окружающего мира. Они лишь отражали апокалипсис бушующего в нем хаоса.
К тому времени, когда Рисковый добрался до кровати, он едва мог дышать. Запахи застарелого пота, прогорклых телесных масел, гниющих пролежней вызывали тошноту.
Тем не менее он осторожно коснулся ближайшей из исхудалых рук незнакомца. Мужчина уже не мог ее поднять, сумел ответить лишь едва заметным сжатием пальцев.
— Теперь все будет в порядке. Я — коп. Незнакомец смотрел на него так, будто видел перед собой мираж.
И хотя интуиция минуту назад, в коридоре, подвела Рискового, на этот раз она сработала. Он даже удивился, услышав свой голос: «Профессор Далтон? Максвелл Далтон?»
Широко раскрывшиеся глаза высохшего донельзя мужчины подтвердили правильность его догадки.
Пленник попытался заговорить, но Рисковому, чтобы разобрать эти едва слышные хрипы, пришлось низко нагнуться над кроватью.
— Лапута… убил мою жену… дочь.
— Ракель? Эмили? — переспросил Рисковый. Далтон от горя закрыл глаза, прикусил нижнюю губу, едва заметно кивнул.
— Я не знаю, что он вам наговорил, но они живы, — заверил его Рисковый.
Глаза Далтона мгновенно раскрылись.
— Я видел их только сегодня, в вашем доме, — продолжил Рисковый. — Несколько часов тому назад. Они очень за вас волнуются, но в остальном никто не причинял им вреда.
На мгновение пленник, похоже, не хотел в это поверить, словно думал, что это еще одна пытка, которой его подвергают. Потом по взгляду Рискового понял, что это правда. Его костлявая рука напряглась, а иссохшее тело нашло в себе жидкость, чтобы наполнить глаза слезами.
Тронутый до глубины души, Рисковый осмотрел бутыль с каким-то раствором, закрепленную на стойке, трубку, иглу, воткнутую в вену Далтона. Хотел все убрать, уверенный, что вливания эти не приносят Далтону пользы. Но побоялся нанести дополнительный вред. Решил, что такие вопросы лучше решать врачам «Скорой помощи».
Первоначально Рисковый вошел в дом с намерением провести незаконный обыск и уйти, чтобы потом поразмыслить над найденными уликами, оставив после своего визита как можно меньше следов. Этот план более не годился. Теперь ему оставалось одно: звонить по 911, и как можно скорее.
Однако среди судей хватало таких, кто выпустил бы Лапуту на свободу, потому что Далтона обнаружили в ходе незаконного обыска, не имея на то соответствующего ордера. Более того, с учетом дела «блондинки в пруду», Рисковый не мог позволить себе нарушать инструкции.
— Я вытащу вас отсюда, — пообещал он пленнику, — но мне нужно несколько минут.
Далтон кивнул.
— Я сейчас вернусь.
С неохотой высохший мужчина отпустил его руку.
На пороге, перед тем как покинуть комнату, Рисковый остановился, отступил на шаг, достал пистолет. В коридор вышел осторожно, готовый открыть огонь на поражение.
Не терял бдительности на лестнице, проходя комнаты первого этажа, на кухне. Ранее он оставил дверь черного ходя открытой, обеспечивая еще один путь отхода. Теперь запер ее.
К кухне примыкала прачечная. Из нее дверь открывалась в гараж.
Автомобилей в гараже не было. На полу лежала груда мокрой одежды, той самой, в которой Лапута совершал прогулку под дождем.
Инструментов в гараже хватало. Они лежали в ящиках и висели по стенам, чистотой и идеальным порядком не отличаясь от произведений искусства, которые украшали гостиную или столовую.
Рисковый выбрал молоток-гвоздодер и поспешил наверх, похвалив себя за то, что зажег так много ламп, как только вошел в дом.
Облегченно вздохнул, увидев, что пленник по-прежнему жив. Далтон так исхудал и перенес столько страданий, что, судя по его виду, мог в любой момент покинуть этот мир.
Рисковый положил пистолет на пол и с помощью гвоздодера оторвал лист фанеры, которым Лапута забил одно окно. Гвозди, длиной в три дюйма каждый, вылезали со скрипом, неохотно. Сняв лист с окна, Рисковый прислонил его к стене.
Между фанерой и окном оказалась портьера. Мятая, пыльная, она идеально годилась для того, чтобы стереть с рукоятки молотка отпечатки пальцев. Что Рисковый и сделал, прежде чем бросить молоток на пол.
Спальня называлась дальней только потому, что находилась дальше остальных комнат от лестницы, ведущей на второй этаж. Но ее окна, как и в спальне хозяина, выходили на улицу. Рисковый увидел свой седан, припаркованный на противоположной стороне. Вернулся к кровати.
— Я пришел сюда, руководствуясь интуицией, без ордера, поэтому должен прикрыть свой зад и принять меры к тому, чтобы Лапута оказался за решеткой. Вы понимаете?
— Да, — прохрипел Далтон.
— Тогда вы скажете, что произошло следующее. Лапута, уверенный в том, что вы не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой, не в силах достаточно громко крикнуть, чтобы вас услышали снаружи, снял в этот вечер лист фанеры, чтобы помучить вас видом свободы. Сможете вы это сказать?
Слова с трудом вырывались из горла пленника:
— Лапута сказал… что убьет меня… этой ночью.
— Хорошо. Понятно. Вот и повод для того, чтобы снять фанеру.
С прикроватного столика Рисковый взял баллончик аэрозоля с дезинфицирующим спреем с запахом сосновой хвои. Достаточно тяжелый, поскольку Лапута успел использовать только половину его содержимого.
— Далее, — продолжил Рисковый, — вы должны сказать им, что из последних сил, собрав в кулак волю, злость, остатки энергии, сумели дотянуться до этого баллончика и швырнуть его в окно.
— Скажу, — пообещал Далтон, хотя не оставалось сомнений в том, что сил у него могло хватить только на одно: моргать.
— Баллончик разбил стекло и скатился с крыши крыльца в тот самый момент, когда я подходил к дому. Я услышал ваш слабый крик о помощи, поэтому и ворвался в дом.
От этой байки за милю несло ложью. Копы, которые первыми прибыли бы к дому Лапуты, сразу бы поняли, что правды в ней нет ни грана, но, увидев Далтона, наверняка решили бы, что в такой ситуации правдой можно и пренебречь.
А к тому времени, когда Лапута оказался бы в зале суда, Далтон успел бы прийти в себя, поправиться, и присяжные не узнали бы, в каком ужасном состоянии пребывал он в ночь спасения. Так что время добавило бы убедительности этой байке.
Сместив взгляд с открытой двери на Рискового, Далтон с тревогой прохрипел: «Поторопитесь», — словно опасался скорого возвращения Лапуты.
Рисковый бросил баллончик с дезинфицирующим спреем в окно. С громким звоном посыпались осколки.
Глава 89
Выплеснув на корни пальмы очередную порцию сильнодействующей манхеймовской мочи, которую он, скорее всего, мог бы разливать по пузырькам и продавать безумным фэнам своего отца, Фрик оглядывал полки библиотеки в поисках книги, помня о том, что мистер Трумэн просил его не задерживаться.
На случай, если они не смогут посидеть на полу, рассказывая друг другу страшные истории, он решил запастись действительно интересной книгой. Потому что предполагал, что большую часть ночи проведет без сна, причем не от волнения, вызванного наступающим через два дня Рождеством. Так что без интересной книги мог обезуметь, как двухголовый кот Барбары Стрейзанд.
И как раз нашел нужный ему роман, уже протянул к нему руку, когда услышал шум над головой: зазвучала музыка, напоминающая звон сотен маленьких колокольчиков.
А когда Фрик взглянул на купол из цветного стекла,
то увидел, как сотни осколков отделились от него и падают вниз.
Нет. Не стекла. Разноцветная стеклянная мозаика тридцатифутового купола осталась на месте. Цветные лоскутки выпадали из стекла, не разрушая его, проваливались сквозь него из ночи, а может, откуда-то еще, из чего-то куда более странного, чем ночь.