Единственный выживший, стр. 1

Дин Кунц

Единственный выживший

СЛОВО ПРИЗНАТЕЛЬНОСТИ:

Настоящей Барбаре Кристмэн круто повезло – ее имя было использовано мною в этом романе. Учитывая то обстоятельство, что она была одним из сотни книготорговцев, участвовавших в нашей лотерее, я был весьма удивлен тем, насколько удачно ее имя [ 1] вписалось в рассказанную мною историю. Должно быть, она надеялась, что я изображу ее кровожадным психопатом-убийцей, однако на деле ей придется довольствоваться ролью персонажа гораздо более скромного. Прости, Барбара…

Часть первая

ПОТЕРЯНЫ НАВСЕГДА…

– 1 -

Джо Карпентер проснулся в субботу в начале третьего утра. Прижимая к груди мокрую от пота подушку, он хрипло выкрикивал в темноту имя своей погибшей жены. Боль и жгучая тоска, звучавшие в его голосе, ужаснули его самого, и Джо мгновенно очнулся от своего беспокойного сна. И все же сновидения отпускали его неохотно; они спадали с него слой за слоем, покров за покровом, как во время землетрясения сыплется со стропил и потолочных перекрытий скопившаяся за десятилетия пыль.

Джо уже понял, что сжимает в объятиях не свою Мишель, а всего-навсего подушку, но не спешил разжать руки. В последний миг перед пробуждением его ноздри уловили аромат ее волос, и теперь он боялся, что любое движение, любой жест способны развеять наваждение и отнять у него это последнее, самое дорогое, оставив его наедине с кислым запахом пота и холодного сигаретного дыма.

Но в мире не было таких сил, которые могли бы удержать воспоминания и помешать им выскользнуть из его судорожно стиснутых пальцев. Запах волос Мишель уносился прочь, в пустоту, словно наполненный горячим воздухом воздушный шарик, который не поймать, сколько ни прыгай и ни размахивай руками.

Чувствуя себя ограбленным до нитки, Джо поднялся и подошел к окну. Его постель, состоявшая из брошенного на пол матраца, подушки и одеяла, была единственным предметом обстановки, поэтому он мог не бояться налететь на мебель даже в густых предрассветных сумерках.

Однокомнатная квартирка в конце Лоурел-Каньон, которую он снимал, находилась на втором этаже и состояла из одной большой спальни с двумя окнами, кухонного закутка, чулана и весной туалетной комнатушки со ржавой трубой стоячего душа в углу. Первый этаж занимал захламленный гараж на две машины. Джо переехал сюда после того, как продал дом в Студио-Сити, но он даже не потрудился перевезти сюда что-то из обстановки. Мертвецам мебель ни к чему, а он приехал сюда умирать.

И вот теперь на протяжении десяти месяцев Джо аккуратно вносил арендную плату в ожидании утра, когда он не сумеет проснуться.

Из окна открывался вид на круто уходящую вверх стену каньона, густо заросшую вечнозеленым чаппаралем и эвкалиптами. Сквозь кроны чахлых городских деревьев на западе горел серебром вечный символ обманутых надежд – диск полной луны, склонявшейся к горизонту.

Глядя прямо перед собой, Джо слабо удивился, что он все еще не умер. Но и живым назвать его тоже было нельзя. Он застрял где-то посередине, на половине пути из одного мира в другой, и теперь, раз о возвращении не могло быть и речи, он хотел пройти этот путь до конца.

Джо сходил на кухню, достал из холодильника бутылку ледяного пива и сел на матрац, привалившись спиной к стене.

Пиво в половине третьего ночи! Типично растительное существование, без целей, без надежд…

Мимолетно он пожалел о том, что не может напиться до смерти. Если бы он был уверен, что сумеет уйти из жизни без боли, притупленной алкогольным опьянением, тогда его, наверное, не тревожил бы вопрос о том, сколько времени займет этот переход. Но гораздо больше он боялся того, что затуманивший мозг алкоголь вытравит из него воспоминания, а память все еще была для него священной. Именно по этой причине даже в худшие дни Джо не позволял себе ничего, кроме нескольких бутылок пива или стаканов вина.

Если не считать оконных стекол, на которых играли и переливались просеянные сквозь ветви и листву лунные лучи, в темной спальне не было никаких других источников света, лишь слабо мерцали подсвеченные клавиши телефонного аппарата.

Повернувшись к нему, Джо подумал о том, что в этот глухой предрассветный час он может поговорить только с одним человеком в мире – поговорить откровенно о своем бездонном, беспросветном отчаянии, которое засасывало его все глубже и никак не могло поглотить. Впрочем, и в дневные часы он не мог обратиться ни к кому другому. Джо было только тридцать семь, но его собственные мать и отец умерли уже давно, а ни братьев, ни сестер у него не было. Друзья пытались как-то утешить его, но Джо было слишком больно слушать или говорить о случившемся, и он постарался держать их на дистанции; при этом он повел себя столь агрессивно и грубо, что многие, оскорбленные в лучших чувствах, отвернулись от него вовсе.

Он протянул руку, перенес телефонный аппарат к себе на колени и набрал номер Бет Маккей – матери Мишель.

Бет, жившая в Виргинии, на расстоянии больше трех тысяч миль от Западного побережья, взяла трубку после первого звонка.

– Джо?

– Я тебя не разбудил?

– Ты же знаешь, Джо, милый, я рано ложусь и встаю перед рассветом.

– А Генри? – спросил Джо, имея в виду отца Мишель.

– О, этот старый сурок способен проспать Судный день, – ответила Бет с нежностью и теплотой в голосе.

Бет Маккей была доброй и ласковой женщиной; она изо всех сил старалась утешить Джо, несмотря на то что ее собственное горе – горе матери – едва ли могло быть менее глубоким. Во всяком случае, во время похорон и Джо, и Генри, сломленные обрушившимся на них горем, опирались именно на нее, и Бет стояла неколебимо, как скала, щедро делясь с ними своей незаурядной душевной силой. Лишь через несколько часов после того, как могилы были засыпаны свежей землей, Джо застал ее на заднем дворе своего дома в Студио-Сити. Бет, сгорбившись, как старуха, сидела в пижаме в кресле-качалке и рыдала в подушку, взятую ею из комнаты для гостей, чтобы зять или муж не услышали и не страдали из-за нее еще больше. Джо сел рядом, но Бет не хотела, чтобы он держал ее за руку или обнимал за плечи; от его прикосновения она вздрогнула, и Джо опустил руку. С нее словно содрали кожу, оставив одни обнаженные нервы, так что самый тихий сочувственный шепот был для нее словно крик, а прикосновение обжигало, как раскаленное клеймо. Джо не хотелось оставлять Бет одну в таком состоянии, поэтому он взял сетчатый сачок на длинной ручке и стал ходить по бортику бассейна, механически и бездумно вылавливая из воды попавших туда жучков, листья и прочий мусор. Было два часа ночи, и в темноте он почти ничего не видел – он просто ходил входил по кругу, с мрачной целеустремленностью разрегулировавшегося автомата окуная сетку в воду, вытряхивая, снова окуная, пока на поверхности черной воды не осталось ничего, кроме отражений равнодушных, холодных звезд, а Бет все плакала и плакала в подушку. В конце концов, выплакав все слезы, она встала с качалки, подошла к нему и силой вырвала сачок из его одеревеневших пальцев. Потом она отвела его наверх, раздела и уложила в постель, словно ребенка, и впервые за прошедшие дни Джо заснул крепко и глубоко.