Душа тьмы, стр. 22

Выйдя из лифта, наткнулся еще на одного часового, куда более настороженного. Он посмотрел на меня, понял, что я явно не из тех, кто постоянно пользуется этим лифтом, расстегнул кобуру и выхватил пистолет с быстротой тренированного бойца.

Я проник в его мозг и нашел Оно.

Выплеснул его.

Вызвал видение его самого главного желания, которое было скрыто, спрятано, о котором он даже не подозревал. Там была струящаяся кровь, вопли, испуганные лица двух добрых людей… Детские руки – руки мальчишки, заносящие топор, и слабый свет уличного фонаря, пробивающийся сквозь окно спальни, зловеще поблескивающий на стальном полукружье…

Когда я покинул его мозг, он выронил свой пистолет и со стоном ударил по стене кулаком. Я милосердно вырубил его. Когда он очнется, видение больше не вернется к нему, он даже и не вспомнит о нем. Но эта мысль не помогала мне почувствовать себя героем.

Вскоре и этот часовой был связан, я взял ключи от камер и пошел за Мелиндой.

В камере горела настольная лампа – Мелинда читала какую-то пропагандистскую книжку, которую вручали заключенным. Я вставил ключ в скважину и открыл дверь. Она увидела меня на пороге, открыла было рот и не сразу его закрыла. Потом судорожно вздохнула.

– Если помешал тебе читать, то я приду позже, – сказал я, указывая на агитку в ее руках. Мелинда отбросила ее в сторону.

– Поразительная ерунда, но увлекает, ей-богу, – сказала она. Парень, который ее написал, или величайший мошенник, или много о себе воображает – в последнем случае он, несомненно, полный кретин.

– Вы не рады мне? Не поцелуете героя, оказавшегося среди вас?

– Но я здесь в единственном числе. Хотя в этот мешок, который они называют одеждой, поместилось бы несколько таких, как я. – Она одернула униформу. – К тому же в нем "жучков" полно… Ты здесь. Признаться, я не ожидала… И как мы теперь выберемся отсюда? Особенно я, в этой напичканной "жучками"…

Я вытащил из-под пальто джинсы, свитер и ветровку, которые нашел в ее квартире, и спросил:

– Как насчет стриптиза?

Мелинда усмехнулась, стащила с себя униформу, даже не попросив меня отвернуться, – да я бы и не отвернулся, – и быстро переоделась.

Я чувствовал себя героем от макушки до пяток, но рассудок во всю мочь вопил: "Дурак!" Выходя из камеры, она приподнялась на цыпочки и поцеловала меня, потом стремительно отвернулась и пошла было вперед, но не успела сделать и двух шагов, как я поймал ее за плечи и развернул лицом к себе. В ее глазах стояли слезы. Этого я и ожидал.

– Эй, – сказал я с обычной мужской тупостью, которую слезами не пронять. – Эй!

Ну не дурак ли?

– Идем, – сказала она.

– Что-то не так?

– Я все думала, жив ли ты, где ты, придешь ли ко мне.

– Но, конечно…

– Ш-ш-ш. – Она приложила палец к губам, затем вытерла слезы. – У нас нет на это времени, так?

Мы закрыли дверь камеры, заперли ее и пошли по коридору. Камеры были отгорожены друг от друга цементными стенами, но от коридора их отделяли только решетки, так что мы видели их обитателей. Никто из них, кажется, нами не заинтересовался.

Мы вышли к первому лифту, миновали обоих бесчувственных часовых. Когда второй лифт открылся и выпустил нас в главный коридор, мы быстро пересекли холл, толкнули стеклянные двери и вдохнули холодный ночной воздух. Никто не обратил на нас внимания. Я взял Мелинду за руку, и мы стали спускаться с крыльца…

…чтобы столкнуться с генералом Александром Морсфагеном и четырьмя молодыми и обученными солдатами с оружием в руках!

– Добрый вечер, – сказал он нам, поклонившись.

Четверо сопровождающих обошлись без поклонов.

– Я уверен, мистер Келли, что вы удивлены. Не ожидал, что вы воспримете это так спокойно.

Ожидал Морсфаген этого или нет, но он определенно наслаждался сложившейся ситуацией. На его лице играла широкая ухмылка.

– Кто это? – спросила Мелинда.

– Морсфаген.

– Звание тоже, пожалуйста, – потребовал он. Но это был не просто юмор. Его голос звучал жестко и зловеще.

– Генерал Морсфаген, – сказал я ей.

– И вы, разумеется, арестованы.

Четверо охранников двинулись к нам. Я мог бы воспользоваться своими пистолетами. Они, кажется, этого не ожидали, в то время как я держал руки в карманах на влажных от пота рукоятках пистолетов, они готовы были купиться на мою кажущуюся беззащитность.

Может быть.

Но не наверняка.

Кроме того, я помнил о герящих телах возле разбитого "ревунка", о вопящих от ужаса водителях, мчащихся навстречу смерти. Я не хотел, чтобы на моих руках была еще и эта кровь.

Я мог бы просканировать их. Но проблема заключалась в том, что вторгнуться удалось бы только в один мозг. И вряд ли удалось бы сработать достаточно быстро, чтобы никто из этих четверых не успел запаниковать и открыть по нам огонь.

Что случилось с Богом?

Что это? Простые люди переиграли меня – меня, новоявленного Бога?

– Сюда, пожалуйста, – сказал Морсфаген.

И мы пошли за ним.

Глава 7

Морсфаген приказал разместить вооруженных солдат повсюду, по всей Гробнице. Перед каждым окном, перед каждой дверью – везде, где я мог бы прорваться. Они поджидали меня, а я спокойненько вошел по главной лестнице, как самый твердолобый тупица. Они посмотрели, как я вошел, опознали меня, позволили мне забрать девушку, вывести ее наружу и подловили. Возможно, Морсфаген допустил это только затем, чтобы добавить еще несколько пунктов к тому обвинительному списку, который уже составило правительство. Но мне думалось, что он хотел унизить меня. И ему это удалось.

Нас загрузили в "ревунок" и повезли по заснеженным улицам в здание ИС. Мелинду заперли в одной камере предварительного заключения, а меня – в другой, где не было ни окна, ни острых предметов.

– Генерал Морсфаген увидит вас завтра утром, – сказал мне охранник, выходя.

– Подождать не может, – сказал я.

Дверь закрылась, щелкнул замок, и наступила тишина.

Я рухнул на кровать – застонали пружины матраса – и принялся размышлять о собственной тупости, о том, какой я идиот, даже с присоединенным к моему интеллектом Ребенка. Я возвращался домой, чтобы собрать вещи, хотя знал, что они придут за мной. Это окончилось гибелью тех, кто был в "ревунке". Потом я отправился в тюрьму за Мелиндой блестящий план, нечего сказать! – хотя должен был предвидеть, что они перестрахуются от неожиданностей. Вероятно, часть моего плана базировалась на хитрости Ребенка, но другая – на моей собственной вспыльчивости, а Морсфаген знал меня как свои пять пальцев – или даже лучше.

Посмотри на себя, Келли, твердил я себе. Единственный в мире эспер, впитавший психическую энергию самого совершенного гения – и все равно в проигрыше. А все твое нежелание расстаться с иллюзиями.

До встречи с Ребенком и лечением у компьютерного психиатра я воображал себя неким священным персонажем, блистательным произведением божественной воли, Христом Второго Пришествия. Но оказался не более чем человеком и должен был потерпеть полный провал, чтобы понять это. Я вмешался в течение событий, подобно Богу, но не сумел справиться со страхом и болью, потому что ни страх, ни боль не совмещались в моем представлении с образом божества.

Теперь, совместно с Ребенком, я начал, не сознавая того, вновь примериваться к роли Бога. Возгордившись – ну как же, я эспер с гением в мозгах! – с презрением относился к простым смертным. И при всей своей самоуверенности, своем таланте и интеллекте потерпел поражение, ибо недооценил врага, как первый кроманьонец недооценивал неандертальца – до поры до времени.

До поры до времени…

Я поднялся. Ярость улеглась, на смену ей пришла решимость. Ну ладно, пусть я и не Бог. Я не всезнающ, не всемогущ и не выше этих военных чинов. Мне не искупить былую дурость, но по силам стать тем, с кем они не сумеют совладать. Причина, по которой Морсфаген и прочие смогли меня поймать, проста: они менее могущественны, но зато лучше организованы и уверены в себе. А я несобран и полон сомнений. Настало время познать себя, понять, что я такое и на что способен. Описав несчетное количество кругов по комнате, я снова опустился на кровать и расслабился. В эту ночь я узнал себя лучше, чем за всю жизнь.