Чейз (Погоня), стр. 25
Чейз подождал, пока Судья успокоится. Этот тон, эта необыкновенная вспышка ярости однозначно свидетельствовали, что он сумасшедший. Наконец Судья спросил:
— Ты меня понял?
— Да.
— Хорошо! — Судья помолчал, вздохнул. — Знаешь, я видел, как ты входил в ее квартиру, и уверен, что ты провел ночь в постели этой белокурой шлюхи...
— Она не шлюха.
— Я точно знаю, кто она.
— Да?
— Да. Это та высокая белокурая шлюха из “Пресс диспатч”. Я видел ее во вторник, когда просматривал их архивные номера.
— При чем здесь это? — спросил Чейз.
— При всем. И сначала я убью ее. Чейз молчал.
— Ты меня слышишь, Чейз?
— Это несерьезно.
— Очень серьезно.
Чейз медленно, глубоко вдохнул и сказал:
— Ты же говорил, что убиваешь только тех, кто заслужил возмездие, причем после того, как досконально изучишь их биографии и узнаешь обо всех грехах. Почему ты нарушаешь свои правила? Ты что, начинаешь убивать всех без разбора?
— Девушка заслужила смерть, — заявил Судья. — Она прелюбодейка. Разрешила тебе остаться у нее на ночь, вы остались вдвоем, и за одно это она заслуживает смертного приговора.
— Так ты за этим звонишь мне в первый раз за три дня — чтобы сказать, что убьешь ее первой?
— Да.
— Почему?
— Она тебе нравится, Чейз? Чейз промолчал.
— Надеюсь, она тебе нравится, — сказал Судья, — потому что в этом случае будет интересно посмотреть на твою реакцию, когда я покончу с ней.
Чейз ждал, не осмеливаясь заговорить.
— Так она тебе нравится, Чейз?
— Нет.
— Лжешь, я видел, как ты уходил от нее — насвистывая и очень довольный, — да-да, очень довольный!
— А я знаю, кто ты, — сказал Чейз. Судья засмеялся:
— Сомневаюсь.
— Послушай. Ты примерно моего роста, блондин, с длинным тонким носом, ходишь, ссутулив плечи и аккуратно одеваешься. Ты педант во всем, что бы ни делал.
— Это только описание. К тому же не слишком точное.
— Еще полагаю, что ты гомосексуалист, — продолжал Чейз.
— Это не правда! — воскликнул Судья с чрезмерной горячностью. Очевидно, он и сам почувствовал это, потому что заговорил уже более спокойным тоном:
— Тебя неверно информировали.
— Не уверен, — сказал Чейз. — Думаю, я вот-вот доберусь до тебя.
— Нет, — отрезал Судья. — Ты не знаешь моего имени, в противном случае уже сообщил бы в полицию.
— Не трогай ее, — попросил Чейз. В ответ Судья только рассмеялся долгим, гортанным смехом и повесил трубку.
Чейз судорожно нажимал на рычаг, пока не послышался длинный гудок, затем нашел в справочнике номер Гленды и набрал его. Она подошла после третьего гудка.
— Мне нужно с тобой поговорить, — сказал Чейз.
Она мгновение колебалась, потом произнесла:
— У тебя такой взволнованный голос. Я надеюсь, ты не собираешься снова выяснять отношения.
— Вовсе нет. Это очень важно, Гленда. Тут дело жизни и смерти. Она хихикнула:
— Это самое старое выражение на свете.
— Пожалуйста, не надо, — попросил он. — Я серьезно. Сейчас же выезжаю.
— Ты забыл, какой сегодня день.
— Твоя мама еще не ушла?
— Нет.
— А когда намерена уйти?
— После обеда.
— Слишком поздно!
— Послушай, Бен, — возмутилась она, — я сейчас рассержусь.
Он заставил себя помолчать немного и ответил размеренным тоном:
— Хорошо. Если тебя устроит, я приеду в восемь. Но только прошу, до того времени не открывать дверь незнакомым людям, как бы долго они ни звонили.
— Что случилось? — спросила она.
— Не могу сказать по телефону, — ответил Чейз. — Сделаешь так, как я говорю?
— Хорошо, — согласилась Гленда. — Жду тебя в восемь.
Чейз слонялся по комнате, пока не почувствовал, что так время не скоротаешь. Он подошел к буфету и взялся за свою бутылку виски. Он прикладывался к ней уже несколько дней кряду, но, когда стал наливать, понял, что ее содержимого хватит еще надолго, потому что и сегодня ему совершенно не хотелось затуманивать свои мозги, ведь в любой момент можно столкнуться с Судьей. Он заткнул бутылку пробкой, снова поставил ее в буфет, закрыл дверцу, чтобы не соблазняться, вымыл стакан, вытер и убрал его.
Да, многое изменилось за последнее время — и его воздержание от выпивки лишнее тому подтверждение. Он принял душ, стараясь как можно дольше тянуть время, несколько раз намыливался и споласкивался. Потом побрился, позанимался гимнастикой. Взглянул на часы: было несколько минут шестого. Чуть меньше трех часов оставалось до того момента, когда он сможет объяснить ситуацию Гленде и предложить ей свою защиту. Три часа — это не очень долго. Вот только за эти часы она может оказаться мертвой.
Глава 10
Гленда была в короткой зеленой юбке и блузке темно-табачного цвета, с широким воротником и рукавами-фонариками; каждую длинную манжету украшали восемь пуговок. Свои золотые волосы она стянула в два конских хвостика за ушами и благодаря этой прическе, как ни странно, казалась одновременно и очень юной, и искушенной, хотя, подумал Чейз, мать, пришедшая в гости, наверняка заметила только невинность этого нарочито детского штриха.
Закрыв дверь, они долго целовались, как будто их разлука длилась много дней, а не несколько часов. Обнимая Гленду и чувствуя ее язык у себя во рту, Чейз удивлялся, как далеко могут зайти отношения между мужчиной и женщиной за такое короткое время. Это, конечно, была не любовь с первого взгляда, но нечто очень похожее. Сначала он отстраненно, издали оценил ее женские достоинства, потом ощутил к ней половое влечение, хотя и оставшееся неудовлетворенным, потом дружеские чувства и, наконец, своеобразную любовь. Они не женаты, и он не может физически овладеть ею, но его захлестнул шквал чувств: любовь, желание, нежность, стремление главенствовать над ней — все то, что, по-видимому, испытывает любой молодожен. Они почувствовали такое родство потому, подумал он, что в чем-то дополняли друг друга, однако ему не хотелось углубляться в дебри психологии. Хотелось просто радоваться, послав куда подальше свой комплекс вины.
— Хочешь выпить, — спросила она, высвобождаясь из его объятий, — Нет, — ответил он. — Нужно серьезно поговорить. Иди сюда.
Когда они уселись рядом на диване, как в начале вчерашнего вечера, он сказал:
— К тебе не пытались войти незнакомые люди?
— Нет, — удивленно ответила она.
— А кто-нибудь звонил по телефону?
— Только ты.
— Хорошо, — сказал он. Но это значило, что Судья не отменил, а только отложил исполнение своих планов.
Она взяла его руку в свои ладони и спросила:
— Бен, в чем дело, что случилось?
— Понимаешь, никто мне не верит, — посетовал он. — Из-за Ковела полицейские не хотят меня даже слушать.
— Я буду слушать, — сказала она.
— Ты и должна слушать, — ответил он, — потому что все это касается и тебя.
Гленда долго ждала, когда Чейз продолжит, но он молчал, и тогда она сказала:
— Пойду принесу нам что-нибудь выпить.
— Нет, — возразил он, удерживая ее. — Если я начну пить, чтобы оттянуть все это, то потеряю самообладание и вообще ничего не расскажу.
В следующие двадцать минут он ни разу не взглянул на нее, хотя рассказал ей все — даже об операции “Жюль Верн” и о туннеле. И о бамбуковой решетке. И о женщинах. Рассказал обо всем, вплоть до последней угрозы Судьи.
— Теперь мне уж точно необходимо выпить, — сказала Гленда.
Чейз не стал останавливать ее. Когда она вернулась с двумя стаканами, он взял один и сказал:
— Ну так что, это меняет дело? По-моему, да.
— Что ты имеешь в виду?
— Нас.
— А почему что-то должно измениться? — спросила она с неподдельным недоумением.
— Но ты же теперь знаешь, кто я такой, что я сделал, как участвовал в убийстве этих женщин.
— Это был не ты, — сказала она.
— Я стрелял наравне со всеми.
— Послушай меня. — Ее нежный голос зазвучал с необычной серьезностью и твердостью, как будто крошечный, но решительный молоток заколачивал слова так, чтобы никаких сомнений не оставалось. — Когда ты воевал во Вьетнаме, было два Бенжамина Чейза. Один Бен всерьез воспринимал приказы и четко исполнял их, потому что его воспитали на непреложной истине: всякий авторитет всегда прав и неподчинение — признак бесхребетности или недисциплинированности. Этот первый Бен к тому испытывал панический страх, который еще больше усилил его уважение к авторитетам, потому что этот страх внушал ему: в одиночку ты умрешь. Но был и другой Бен, умеющий отличить добро от зла, отличить инстинктивно, несмотря на стремление общества перепутать его нравственные суждения. Это тот Бен, которого я знаю, второй Бен. Он больше года пытался уничтожить остатки первого Бена — того, кто слепо подчинялся Захарии, — и прошел все круги ада, чтобы очиститься. Первый Бен умер. Его убила война, и это одно из немногих полезных убийств, совершенных на этой глупой войне.