Карпинский, стр. 54
Можно с полным основанием утверждать, что реорганизация академии (в той или иной степени), несомненно, была бы произведена, если бы не В.И.Ленин. Позднее Луначарский вспоминал:
«Наркомпрос имел прямые директивы В.И.Ленина: относиться к Академии бережно и осторожно, не раня ее органов, ввести ее более прочно и органично в новое, коммунистическое строительство».
Прямые указания!
«...Я прекрасно помню, — рассказывал Анатолий Васильевич, — две-три беседы, в которых он буквально предостерегал меня, чтобы кто-нибудь не «озорничал» вокруг Академии. Один очень уважаемый молодой коммунист и астроном придумал чудесный план реорганизации Академии. На бумаге выходило очень красиво. Предварительным условием являлось, конечно, сломать существующее здание на предмет сооружения образцового академического града. В.И.Ленин очень обеспокоился, вызвал меня и спросил: «Вы хотите реформировать Академию? У вас там какие-то планы на этот счет пишут?»
Я ответил: «Академию необходимо приспособить к общегосударственной и общественной жизни, нельзя оставить ее каким-то государством в государстве. Мы должны ее ближе подтянуть к себе, знать, что она делает, и давать ей некоторые директивы. Но, конечно, планы коренной реформы несвоевременны, и серьезного значения мы им не придаем».
Несколько успокоенный Ильич ответил: «Нам сейчас вплотную Академией заняться некогда, а это важный общегосударственный вопрос. Тут нужны осторожность, такт и большие знания, а пока мы заняты более проклятыми вопросами. Найдется у вас какой-нибудь смельчак, наскочит на Академию и перебьет там столько посуды, что потом придется строго взыскивать».
Это исключительной важности заявление, в которое должен вчитаться каждый, кто желает объективно разобраться в тех событиях. Тут не только недвусмысленно высказанное отношение главы государства («...нужны осторожность, такт и большие знания...»), но и признание с его стороны той действительной опасности, которой подвергается академия («...какой-нибудь смельчак наскочит на Академию...»).
Во Владимире Ильиче академики всегда видели защитника своего и доброго опекуна. Осенью 1920 года, когда и голод, и топливный кризис вновь надвинулись на академию, решено было обратиться в Совет Народных Комиссаров с запиской. Текст ее составлялся с большой тщательностью. Варианты обсуждались в кабинете президента. Один из вариантов Александр Евгеньевич Ферсман показал Алексею Максимовичу Горькому, тот дал несколько советов.
Окончательный вариант, подготовленный «тремя старцами» и Ферсманом, представлен был общему собранию 22 ноября 1920 года, обсужден им и одобрен. Вот какое значение придавалось прямому обращению в Совнарком.
В Москву для встречи с Лениным отправилась делегация ученых: Ольденбург, Стеклов, начальник Военно-медицинской академии В.Н.Тонков и Алексей Максимович Горький. Беседа с Владимиром Ильичем состоялась 27 января 1921 года.
Стеклов вез в портфеле перечень дел, который три старца подготовили для обсуждения с главой правительства. О новых ассигнованиях, об улучшении материального положения ученых, о национализации имения покойного академика А.А.Шахматова в Саратовской губернии, чтобы создать там дом отдыха для научных работников (имение было большое: около 30 десятин пашни и 130 леса), о возобновлении международных научных связей и другие.
Все просьбы, обращенные к главе правительства, были удовлетворены. В мемуарах Ольденбурга и Горького встреча с Лениным нашла яркое отражение.
«— Пусть ученые поймут, — пересказывает Сергей Федорович слова Владимира Ильича, — что мы хотели бы сделать для них гораздо больше того, что можем пока сделать. Но когда голодают все, мы не можем даже для самых ценных и нужных нам людей сделать сколько-нибудь значительно более, чем для других.
...Необходимо, чтобы вы, старые работники, идущие с нами, пожили подольше, — Владимир Ильич при этом улыбнулся, — и затем необходимо, чтобы вы не жалели сил и времени на подготовку смены себе, новых научных кадров».
«Помню, я был у него с тремя членами Академии наук, — писал А.М.Горький. — Шел разговор о необходимости реорганизации одного из высших научных учреждений Петербурга. Проводив ученых, Ленин удовлетворенно сказал:
— Это я понимаю. Это — умники. Все у них просто, все сформулировано строго, сразу видишь, что хорошо знают, чего хотят. С такими работать — одно удовольствие. Особенно понравился мне этот...
Он назвал одно из крупных имен русской науки...»
Это было имя Владимира Андреевича Стеклова.
Глава 11
Ca Ira! Дело пойдет!
Как ни тяжелы были трудности и как ни казались нескончаемы страдания от голода, холода и болезней, неутомимая, упорная, ежедневная работа «трех старцев» приносила плоды, и постепенно бытовая сторона жизни академиков начинала налаживаться. Конечно, под бытовой стороной они понимали не только ботинки, пиджаки, плащи и обеды, но и оборудование для лабораторий, журналы и книги иностранных научных изданий, налаженное библиотечное хозяйство. И как же они радовались каждому успеху!
Когда-то, еще до войны, началось строительство нового здания библиотеки, оно было почти готово, оставалось отделать изнутри и перевезти книги, но в 1914 году здание было отобрано для госпиталя. Потом в нем разместились какие-то военные склады, эвакопункты, в 1917 году снова разбит госпиталь; после революции он стал называться Сводным полевым запасным госпиталем № 763. Поскольку принадлежал он к военному ведомству, руководство академии и обратилось к нему с просьбой вернуть здание по назначению. После долгих мытарств согласие было получено — 1 мая 1918 года был отдан приказ очистить помещение. «Старцы» ликовали, но оказалось — рано. Госпитальное начальство тянуло и, похоже было, вовсе не собиралось выполнять приказ. «Все попытки возвратить это здание Академии, — писал впоследствии Стеклов, — в течение 1,5 лет были бесплодны (до 1921 г.)...»
Во время памятной встречи с Лениным 27 января 1921 года Стеклов заговорил об этом. Владимир Ильич «распорядился немедленно передать здание Академии, а виновных в неисполнении предписаний привлечь к ответственности».
Когда Карпинский, Стеклов и Ольденбург поехали осматривать возвращенное здание, они пришли в ужас. Оно было страшно захламлено, а изнутри так перегорожено какими-то наспех сколоченными перегородками, что узнать, где залы, где хранилища, коридоры и служебные кабинеты, никакой не было возможности. Впрочем, опыт по этой части уже был, некоторое время назад были в не менее живописном состоянии возвращены здания Геологического и Минералогического музеев, отобранные Губкоммунотделом для каких-то своих нужд. Пригласили архитекторов, те изучили старые проекты, и по ним начались реконструкция и ремонт.
Теперь можно было в должном научном порядке расставить книжные богатства и разложить рукописные сокровища.
С ними тоже связана история, полная приключений и треволнений. Дело в том, что рукописи и часть академического имущества были эвакуированы в Саратов во время мировой войны, когда немцы угрожали Петрограду. Судьба рукописей внушала опасение, о них говорили почти на каждом заседании президиума. Известно было, что в Саратове неспокойно, бесчинствуют анархиствующие банды, нередки пожары. Брошенного окурка довольно было бы, чтобы лишить Россию несметных богатств, о ценности которых анархисты и бандиты, конечно, не имели представления. Словом, нужно было во что бы то ни стало вернуть рукописи.
Обратились с просьбой к Ленину.
Владимир Ильич дал ясные и конкретные указания, как спасти «достояние республики». Не откладывая, связались с саратовскими городскими и железнодорожными властями, был отдан приказ сформировать особый состав и экспедицию, во главе которой назначили В.И.Срезневского, ученого, хранителя Рукописною отдела (он однажды водил Владимира Ильича по отделу, был экскурсоводом). Эшелон состоял из теплушек и служебного вагона, для отдыха вооруженной охраны. Срезневскому предоставлено было право с любой станции связываться лично с Лениным и выдано удостоверение, подписанное Председателем Совнаркома, наркомом по военным делам, наркомом путей сообщения, наркомом по просвещению, наркомом внутренних дел и управляющим делами Совнаркома. Кажется, уж более «весомого» документа трудно и представить.