Никто, кроме нас!, стр. 31

– Хрена там! – вскрикнул Тугрик, весь трясясь. – Хрена-то там за мины! Мины она поставила! Она мимо украинского штаба шла! Мимо этого гребаного штаба! Вышли двое, позвали: «Девочка, иди сюда», я их не видел раньше, этих двоих, ни разу. Она зашла… И все. Когда я обратно… через три часа… она там, за старыми бачками, лежала… уже такая… – и он тихо завыл, кусая себе руки.

– Тише, Жек, тише… – попыталась его успокоить присевшая рядом Леди Ди. – Тише, Жека, ти…

– Вы ничего не понимаете! – вскрикнул Тугрик. – Ну вы же совсем ничего не понимаете, ничего-о-о!!! Для вас она была просто… просто девчонка! А для меня… для меня… – и он опять захлебнулся слезами, вырвался из рук девчонки и, падая, скатываясь вниз, громко плача, полез куда-то по развалинам трибун.

– Завтра я пойду, – сказал Боже и закрыл тело Маши мешком, на котором разбирал трофейный «М60». – Погуляю там. Около кинотеатра. Где штаб.

– Я пойду с тобой, – сказал Сережка. И повысил голос раньше, чем кто-то из зашевелившихся ребят и девчонок открыл рот: – И больше никого!

Машуту похоронили там же, где и всех остальных погибших ребят и девчонок из Сережкиного «Штурма» – под трибунами, где рухнувшие перекрытия образовывали большую нишу, почти незаметную снаружи. Тут было уже семь могил – а точнее, кирпичных саркофагов, залитых сверху монтажной пеной, с маленькими фанерками, на которых были написаны короткие строчки.

Тугрик пришел, но не подходил близко, только когда Гоблин положил последний кирпич, мальчишка вдруг коротко и тихо вскрикнул. Но потом стоял молча и, когда все было закончено, вышел первым.

– Я иногда думаю – может, они правда мутанты? – сказал Сережка Боже, когда они вышли из-под трибун. В небе где-то над окраиной широко и размашисто перемещались огни, вспыхивали цветные пятна, слышался отрывистый грохот – шел воздушный бой. – Как в книжке. Захватили людей и теперь ими командуют…

– Надо ребят увести на нашу сторону, – хмуро сказал Боже. – Да и мне пора возвращаться, я же почти дезертир. И ты уходи тоже.

– Ты можешь вернуться, когда захочешь, – произнес Сережка без обиды. – И увести с собой ребят – кого захочешь. А я останусь.

– Я могу утащить тебя силой, – заметил Боже.

Сережка посмотрел на него весело.

– Попробуй, – предложил он со смешком.

Боже подумал и согласился:

– Не буду. Завтра сможешь меня прикрыть, если что? Я буду стрелять с близи, жаль, что у нас снайперок настоящих нет.

– Прикрою, – пообещал Сережка. – Если что.

Тугрик стоял у пахнущей химией пирамидки уже полчаса. Впрочем, он не следил за временем, он говорил с Машей. И был уверен, что она слышит. И даже слышал, как она отвечает.

«Жека», – сказала она.

И Женька Тугаринов улыбнулся.

Теперь он знал, что надо делать. И ему совершенно не было страшно.

Маша ждала его. Он не очень понимал – где. Но совершенно точно знал – там, где они будут вместе и где он скажет ей все, что не смел сказать тут, потому что двенадцатилетние мальчишки не говорят такого одиннадцатилетним девчонкам.

Но там – там, наверное, будет можно. Главное – сделать все правильно.

– Перебор, – капитан Мащенко бросил карты на стол.

– Играем ещ… – старший лейтенант Полынов осекся, удивленно глядя в дверь.

Пятеро других офицеров, лениво наблюдавших за игрой – трое украинцев, турок и американец-инструктор, – обернулись тоже.

– Это что за явление? – спросил один из украинцев.

В дверях стоял мальчишка. Невысокий, темноволосый, с грязными разводами на лице. Мальчишка улыбался радостно и светло. И сказал, кивая Полынову:

– Во, вы здесь… – обвел остальных взглядом, – все. Это хорошо.

Мальчишка с натугой держал в руке связку – противотанковую РКГ, два двухсотграммовых брикета тола и две старые «РГ-42». Кольцо из одной было выдернуто, и мальчишка второй рукой придерживал скобу предохранителя.

– Вэр из э вотчер? – спросил, поднимаясь, американец – он, надо отдать ему должное, первым понял, что происходит. – Часовой…

– Я ему бритвой горло перерезал, – охотно пояснил мальчишка. И кивнул на дверь, за которой раздался шум: – Во, бегут уже… Ну, ничего… А я за вами, дяденьки. Вам пора.

– Куда? – ошалело спросил Мащенко, не веря, что это происходит на самом деле.

– Вам – в ад, – сказал мальчишка. – А мне… мне к маме и к Маше…

…Трое успевших взбежать на крыльцо барака солдат погибли на месте. Остальные видели, как дюралевые стены раздулись изнутри – и разлетелись в бело-рыжей вспышке страшного взрыва.

Сидя на футбольном мяче, Сережка Ларионов плакал. Он не хотел этого делать и не собирался этого делать, но слезы текли и текли по щекам, капали на кроссовки, на пыльные обломки бетона и кирпича. Эти слезы были такими естественными, что он даже не попытался их вытереть, когда подошедшие «сибиряки» – двое мальчишек и девчонка, – постояв рядом молча, спросили – девчонка спросила:

– Мы сегодня не будем играть?

– Почему? – Сережка поднял мокрое лицо. – Будем, – и встал, подбрасывая в руке мяч. – Пошли конаться.

– Я с вами, – сказал Боже, вставая с каменной тумбы неподалеку…

… – Игра!

Звонко бумкнул хорошо накачанный мяч.

Димка был дома. Сидел за столом и читал растрепанную пачку листов А4 при свете керосиновой лампы.

– А мамы нет, – объявил он, оглянувшись на вошедшего надсотника. – У нее педсовет.

– Да? – немного растерянно спросил Верещагин, ставя на пол американскую поясную сумку. – Вот как… А она говорила…

– Да его в последний момент назначили, – Димка сел удобнее. – А когда вы с позиций уходите, вам не влетает?

Надсотник насторожился – ему почудился в вопросе какой-то подвох.

– Ну-у… – начал он. – Вообще-то увольнительные у нас есть… а я их еще и сам выписываю… кроме того, активных боевых действий нет, а до позиций тут десять минут бегом… – он понял, что говорит неубедительно и отрезал: – Нет. Не влетает. А тебе не влетает, что ты керосин жжешь?

Снимая жилет и ремень, он подошел к столу, присел на расшатанный стул.

– Влетает, – охотно ответил Димка. И опасливо примолк. Потом сказал: – А вы не расскажете? Книжка интересная…

– Какая, если не секрет? – Верещагин подался чуть вперед.

– Вот, – мальчишка пододвинул прочитанные листки. – Ну, вообще это не книжка, а… распечатка из Интернета. Мы новое помещение под штаб расчищали, я нашел. Только у нее конца нет… – Димка вздохнул. – Я посмотрел. А мне всего три листа осталось – и на самом интересном месте…

Он еще что-то говорил. Но Верещагин не слушал, с удивлением глядя на распечатку – «таймсом», 11-й номер, – которую кто-то когда-то сделал с хорошо известного ему сайта «www.zhurnal.lib.ru».

Валерич, Отто Макс Люггер, Шепелев Алексей– гласил заголовок.

ГРАНИ

– Дай-ка, – он взял у мальчишки последний лист и прочел вслух: – «Слышь, Шустрик, а ты правда на меня больше не злишься? За навоз?» – уточнил Сережка. «Ага, – смущенно подтвердил Кау. Мальчишка сделал короткую паузу, а потом честно ответил: – Не злюсь. Раз уж мы теперь одна команда, то чего злиться. Тогда уж надо было отказываться. А соглашаться и злобу таить – это нечестно». – «Странный ты какой-то со своей честностью», – признался рыжий». А дальше я знаю, – сказал надсотник, возвращая листки Димке.

– Знаете? – поднял брови тот. – Правда?

– Дочитывай, – Верещагин вытянул ноги в серых ботинках и осторожно откинулся на спинку стула, – и я расскажу. Это можно и без света. Надо же мне дождаться Ле… твою маму.

Часть 2

Крылатая Сотня

(Я, Колька…)

Станица Упорная