Рецепт дорогого удовольствия, стр. 37

– Правда, – кивнула Глаша и потерла лоб. – Это Раиса Тимуровна вещает?

– Ну! – сказал Лева и, кашлянув, спросил: – Глаш, а, когда все закончится, ты что будешь делать?

– Не знаю, – растерялась та. – Показания давать. Я так думаю.

– А после показаний?

– Не знаю, – снова сказала она, чувствуя, что выглядит полной дурой.

– Я подумал, что тебе нужно снять стресс. Давай сходим куда-нибудь?

– Не знаю... – в третий раз повторила Глаша, мельком глянув на дверь.

– Этому типу нет до тебя никакого дела! – с неожиданной злостью заорал Лева. – Он схватил своего убийцу, и выделившейся дозы адреналина ему хватит до завтрашнего утра. Вот увидишь, он о тебе даже не вспомнит!

– Ну, ладно, – согласилась удивленная Глаша. – Давай снимем стресс вместе.

– Я пойду отменю пациентов, – заторопился Лева. – Сегодня все равно не работа.

– Это уж точно, – промямлила та.

– Слушай, – никак не мог расстаться с ней Лева, – ты совсем никакая. Может, ну их – показания? Завтра дашь? В конце концов, я как врач заявляю – тебе нужно отдохнуть.

Глаша попробовала подвинуть ногу, но та казалась тяжелой, словно гантель.

– Твоя правда, – промямлила она. – Мне нужно отдохнуть.

– Иди-ка ты в мою машину, – неожиданно решил Лева, – и жди меня внутри. Она, знаешь, там, в скверике под деревьями стоит. Укромненько так. Сядь, заведи мотор, включи музыку и расслабься. А то когда этот тип спохватится, ты тут же разнюнишься, поддашься на уговоры...

– Не поддамся.

– Знаю я вас!

– Нас? – спросила Глаша сама себя, когда Лева вышел. – Знает он нас? Кого – нас?

Она подержала перед своим носом ключи от машины, которые всучил ей Бабушкин, и вздохнула. Что это – забота врача и коллеги или подбивание клиньев? Неужели многодетного и правильного Леву потянуло на сторону? А, да ладно! Все равно ей сейчас не до любви, и кому, как не терапевту широкого профиля, это понимать?

Раиса Тимуровна в приемной по-прежнему была окружена толпой жадных до сенсаций сотрудников. Вероятно, история пошла по второму кругу, сдобренная личными переживаниями рассказчицы и подробностями ее мученического пребывания в кладовке.

Стрельникова нигде видно не было, и Глаша дала себе обещание, что с этого момента между ними установятся только деловые отношения. Только.

Выйдя на улицу, она закинула сумочку на плечо и зажмурилась, чтобы не дать ни одной распроклятой слезинке выкатиться из глаз. Лида сказала бы, что ей срочно нужно посетить казино. Она верила в приметы и была убеждена, что за хроническое отстутствие любви господь должен выплачивать своим заблудшим овцам материальную компенсацию. Хотя бы время от времени.

Беленькая и чистенькая Левина машина спряталась за жасминовым кустом, подставив один бок солнцу. Солнце висело над парком и казалось желтым, как маргарин. Глаша вытянула вперед руку с брелком, и машина весело «бикнула», открывая для нее дверцы.

Глаша решила занять водительское место и уже наклонилась вперед. Уже дохнуло на нее из салона особым запахом кожи, бензина и освежителя воздуха, какие водители вешают на зеркальце, как вдруг она догадалась, что сзади кто-то есть. Она хотела обернуться, но не успела, почувствовав холод за ухом. Что-то острое ужалило ее в шею, и Глаша поняла, что мир валится в тар-тарары. Она глубоко вдохнула воздух и провалилась в пропасть.

9

Возвращение к реальности происходило поэтапно. Сначала Глаша ощутила ужасный гнилостный запах, потом почувствовала спиной холодный пол, и в последнюю очередь осознала, что сидит в помещении без света. Было совсем темно, только где-то над головой расчерчивала темноту белая полоска – вероятно, это была щель, через которую до нее добирался дневной свет.

– Отлично, – сказала Глаша вслух и села.

Потом попробовала встать. Ей ничто не мешало – потолок оказался высоким. Даже слишком высоким. Ощупав руками пол и стены, она пришла к выводу, что находится в бункере или подвале и до выхода никак не добраться.

– Эй! – крикнула Глаша осторожно.

Никто не отозвался. Тогда она крикнула громче:

– Есть кто-нибудь?

Безрезультатно. Полчаса спустя она орала во всю глотку, но сверху не доносилось ни звука. «Вдруг я на кладбище? – помертвела она. – В каком-нибудь склепе времен отмены крепостного права?» Сюда месяцами никто не наведывается. А если кто и забредет ненароком, она не услышит. А если ее услышат, испугаются. Еще бы – услышать вопли из-под земли! Добрые люди могут еще сверху землицы накидать от греха. Или зальют яму керосином и подожгут. Добро – оно всегда с выдумкой.

Мысль о кладбище заставила ее вспомнить о Прямоходове, о его убийстве и обо всем, что ему предшествовало. Глаша перестала скакать по своей возможной могиле и задалась вопросом – а кто, собственно, посадил ее сюда? И с какой целью? Может быть, это Антон мстит за своего братца? Да нет, он просто не мог узнать, что случилось в центре. Или мог? Может быть, он позвонил как раз, когда Нежного повязали, и кто-то проболтался?

Подумав еще немного, Глаша все же отвергла кандидатуру Клютова. Для того чтобы сработать так быстро и ловко, нужно обладать умом и смелостью. Клютов же показался ей недалеким и истеричным типом. Достаточно было вспомнить, сколько времени он рыдал, прежде чем смог внятно рассказать братцу, что случилось.

Значит, оставался – кто? Глаша не знала. Если бы еще понять, с какой целью ее сюда засунули! Чтобы спрятать? Чтобы вернуться в удобное время и вытрясти из нее какую-нибудь информацию? Чтобы убить?

Все это как-то связано с Петей Кайгородцевым. Наверняка. Глаша вспомнила о темно-синих «Жигулях» без номеров. Когда появились «Жигули», на нее напали в первый раз. Что-то такое она узнала. Или высказала какое-то предположение. Она начала вспоминать все события одно за другим и не находила ничего – ничего! – что могло бы сделать ее опасной для кого бы то ни было.

Может быть, она недостаточно внимания уделила Сусанне Кайгородцевой? «С чего я вообще взяла, что Сусанна рассказала мне правду? – неожиданно подумала Глаша. – Может быть, у них с Нежным был бордель и они делили доходы поровну? Впрочем, все это одни догадки. Наверняка я ничего не знаю. Ни-че-го».

На руке у Глаши были часы, но разглядеть, сколько времени, она не могла. Тот, кто засунул ее сюда, не озаботился тем, чтобы она ни в чем не нуждалась. Ни питья, ни еды, ни свежего воздуха. Благодаря щелке наверху она, возможно, не задохнется... Глаша содрогнулась. Но как быть со всем остальным? В кармане юбки нашлась пачка жевательной резинки, и это было все.

Если похититель вернется, чтобы расправиться с ней, то ей хотелось бы знать, с кем она имеет дело. Ему не нужно даже особо напрягаться. Стоит просто замазать чем-нибудь щель, вот и все убийство. Чистенькое, необременительное...

Глаша прикусила губу. Скорее всего, ее оставили тут умирать. В ином случае убийца расправился бы с ней сразу, пока она была без сознания. Необременительное убийство! В этом определенно что-то есть. Петю ударили по голове, Прямоходова задушили, а ее посадили в склеп. Почему?

Существует только одно объяснение. «Допустим, мне чем-то страшно мешает Лида, – лихорадочно размышляла Глаша. – Она знает что-то такое, что может мне навредить. Стать причиной моего долгого тюремного заключения. Я понимаю, что мне надо ее убить. Но ведь это Лида! Лида, с которой съеден вместе не пуд соли, а целый самосвал. Разве я смогу ударить ее или задушить? А вот отвезти в укромное место и забыть, где оно находится, – это совсем другое дело. Совсем, совсем другое».

Про Лиду Глаша подумала просто так. Не потому, что она ее в чем-то там подозревала. «Интересно, как она отнесется к известию о том, что я пропала? – подумала Глаша. – Еще одно, третье исчезновение, которое так и останется неразгаданным. Конечно, если не случится чудо».

Чуда не случилось. Глаша хотела пить, есть, спать – хотела жить! К тому же, в яме было холодно. Глаша сняла с себя кофту и подложила под себя. Кроме того, время от времени она растирала себя снизу доверху и махала руками. По ее примерным подсчетам, сделать которые помогла то темнеющая, то светлеющая полоска над головой, она просидела в своем карцере остаток дня, ночь и еще один день. Ужасно болела голова, а недавно приобретенный гастрит грыз желудок, словно голодная крыса. «Скоро я начну отключаться, – горестно подумала она. – А потом вырублюсь окончательно».