Лед, стр. 87

Ночью нас здесь не найдут — ночью по лесу шарахаться дураков нет. Да и случайно на избушку не выйти. Сюда и зная дорогу не каждый раз добраться получается. Аномальная зона, блин. Но утром надо постараться как можно раньше через границу перейти. Может, на севере и оторвемся. Там я знаю немало укромных уголков. Не думаю, что за год с ними что-нибудь успело случиться. Решено, прямо к срубу на Лысой горе и двинем. Немного не по пути, но там уж точно скинуть с хвоста можно кого угодно.

— Жан, — тихо позвал я, подождал и позвал снова: — Не притворяйся. Знаю, что не спишь.

— Чего надо?

— Жан, зачем тебя рейнджеры искали?

— Меня? Я думал, это за тобой пришли, — не купился на мой блеф колдун.

— Не прикидывайся, капитан все время на тебя смотрел, — продолжал настаивать я.

— У тебя паранойя. — Жан замолчал, а вскоре и захрапел.

Уснул. Паранойя, значит. Может быть. И сейчас моя паранойя никак не могла решить: врет Жан или это весь мир решил сжить меня со свету? Если врет Жан — понятно, дело житейское. Но если рейнджеры охотились именно за мной, то это вообще ни в какие ворота не лезет! За что? Что я такого сделал, что все встречные-поперечные меня убить пытаются? Всемирный заговор?

Устроившись поудобней в углу рядом с очагом, я вытянул ноги и прислонился к стене. Что-то у меня все кости ломит. Особенно руки. С левой кистью понятно, но правая-то почему никак не проходит? И голова гудит. И глотать больно. Уж не заболел ли я? Как не вовремя! И отлежаться не получится. Надеюсь, завтрашний день будет лучше сегодняшнего. Очень на это надеюсь. Но почему-то совершенно в это не верю…

Глава 10

Иногда сны заводят людей в странные места. Мозг — вообще штука непонятная: никогда не знаешь, в какую игру он предложит тебе сыграть. Стоит потерять контроль, и из подсознания на свет Божий начинают выползать давно забытые обиды, а из обыденных, ничего не значащих фактов складываются полные сюрреализма картины. И никогда наверняка не скажешь, какое событие какую химеру породило. Я был уверен, что знаю свои кошмары, как пять пальцев. Я ошибался…

Вокруг простиралась безжизненная снежная пустыня. Холодным блеском сияло лазурное солнце, его лучи отражались на бесчисленных гранях усеивающих пустыню ледяных шипов. Горизонт терялся в клубящейся у земли туманной дымке, но абсолютно ясное небо завораживало своей чернотой. Любой человек в здравом уме постарался бы убраться отсюда подальше. К сожалению, мои желания сейчас не играли никакой роли: вмороженные в лед руки и ноги удерживали меня распростертым навзничь. Кто сказал, что во сне не чувствуют боль? Вывернутые в локтях руки горели огнем, а кисти и ступни кололи нестерпимо длинные иглы стужи.

Мерзкое положение. Я напрягся и попытался вырваться, но стало только хуже. Куда еще-то хуже? Вроде бы некуда, но появившиеся в воздухе пять острых сосулек наглядно показали, что это только начало кошмара. Ледяные лезвия сделали круг и один за другим сорвались вниз. Четыре резких удара пробили ступни и запястья, немного позже пятая сосулька вонзилась мне меж ребер. Мгновение я рассматривал торчащую из груди рукоять собственного ножа, а потом меня скрутила судорога боли.

Дикий спазм сдавил легкие, попытка вздохнуть ни к чему не привела, лишь из горла вырвался сиплый полувсхлип-полустон. Не в силах глотнуть ни капли воздуха, я забился на полу. Ботинок угодил по чайнику и тот со звоном откатился к двери.

— Э, Лед! Подавился, что ли? — проснувшийся Макс с размаху хлопнул меня по спине.

Это ненамного, но помогло. Закашлявшись, я смог несколько раз судорожно вздохнуть и наконец кое-как отдышался. Набрать полные легкие воздуха никак не получалось: при каждом вздохе грудь пронзала острая вспышка боли. И все же стало гораздо легче.

— А че ты такой холодный? — удивился растормошивший меня Макс.

— Дайте-ка я взгляну. — Жан щелкнул пальцами, и вспыхнувший под потолком небольшой огонек разогнал темноту по углам.

— Сколько времени? — прохрипел я. Лицо онемело, как после обезболивающего укола стоматолога, и слова приходилось тщательно выговаривать. На висках выступил пот. Ну и плющит меня. И огонек как-то тускло светит: все немного смазанное и серое.

— Ночь еще. — Жан ухватил меня за голову и уверенным движением оттянул веко.

Точно — ночь, вон и обогреватель сгореть не успел. Я подался назад и уперся в стену. Не понравился мне взгляд Жана, ох, не понравился. Крест так на Харпина смотрел, когда тому в живот пару пуль бандиты влепили. Харпин тогда и часа не прожил.

— Все так плохо? — Новый приступ кашля чуть не разорвал легкие. Сплюнув, я с облегчением увидел, что плевок чистый — без крови.

— Болит что-нибудь? — Колдун поднял чайник и кинул Ветрицкому. — Снегу набери.

— Ничего не болит, — признался я и, сжав правый кулак, вонзил ногти в ладонь, — холодно только. И руку правую не чувствую.

— Снимай фуфайку, — распорядился Жан, забрал у Николая котелок и пристроил в очаге. — Максим, огонь разведите, пожалуйста.

— Холодно, — вцепился в фуфайку я.

— Да тепло здесь. — Макс оторвал дверцу шкафа и, поставив под углом к стене, расщепил ударом ноги. Собрав обломки, он сложил их шалашиком и зашарил по карманам в поисках зажигалки.

Я нехотя снял фуфайку. Душно. Воздуха не хватает, да еще и не вздохнуть нормально.

— Руку покажи, — распорядился Жан.

Рукав свитера удалось закатать без труда, а рубашка присохла, и ее пришлось отдирать. На предплечье черными полосами выделялись четыре расплывшиеся царапины. Сощурив слезящиеся глаза, я с ужасом рассматривал белую, с синеватым отливом кожу вокруг воспаленных ран. Даже абсолютно ничего не смыслящему в медицине человеку стало бы понятно, что дело плохо. Я кое-что в колюще-резаных ранах понимал и, шумно выдохнув, осторожно прикоснулся к руке. Предплечье было холодным и твердым, как дерево. И этот запах… запах уже даже не гниющего, а разлагающегося мяса.

— Гангрена? — зажав рукой нос, отодвинулся подальше Ветрицкий.

— Если бы, — как-то отстраненно произнес Жан.

— Стылая лихоманка, — враз пересохшим горлом прошептал я.

— Да ну, — теперь отодвинулся и Макс. — Не свисти.

— Это не заразно? — Николай взялся за ручку двери.

— Нет, — категорически заявил колдун. — От человека к человеку заболевание не передается.

— А лечится? — немного успокоился Ветрицкий.

— Нет. — Я устроился поудобней и потер ноющие ребра. Излечить от стылой лихоманки не могли ни лекарства, ни магия. На ранней стадии болезнь себя никак не проявляла, а после перехода лихоманки в активную фазу заболевший засыпал и уже не просыпался — утром находили заледеневшее тело. И никто не мог даже примерно назвать причину заражения. — Я бы не стал так категорично насчет заразности. У проказы вообще инкубационный период до шести лет.

— Шутки у тебя. — Жан сжал пальцами мое запястье и развернул руку внутренней стороной к себе.

— Смертнику можно. — На внутренней-стороне предплечья бугрилась темно-синяя вена. Перед глазами все начало расплываться, меня скрутил новый приступ кашля. Господи, как холодно! Уже и ног не чувствую. — Сколько мне осталось?

— Не знаю. — Старик отпустил руку и задумался. — Ты вообще проснуться не должен был.

— Значит, пока снова не засну, — обессиленно прислонившись к стене, попытался пошутить я.

— Не уверен. — Жан снял с чайника крышку. — Слишком медленно у тебя болезнь развивается. Дай подумаю…

— А чего тут думать, — отмахнулся я. Все, отбегался. Странно, почему это меня совсем не волнует? Только замерз… Блин, ну хоть бы немого потеплело. — Че столбами встали? Идите сюда, инструктаж проводить буду.

— А ты с нами дальше не пойдешь? — присел рядом на корточки Макс.

— Нет. — Не вижу смысла мучиться просто для того, чтобы в каком-нибудь сугробе сдохнуть. В доме хоть какие-никакие удобства есть. Но и здесь холодно, слишком холодно…

— У тебя еще такие остались? — Жан щелчком откатил медный шар в сторону.