Возрождение (СИ), стр. 73

- Конечно, Эл. Я всегда знала, что на тебя можно положиться.

- Я буду рядом, малыш, - так же резко сменил тон Элиар и, разом посерьезнев, пристально взглянул на маленькую Гончую, рискнувшую принять его в свою Стаю. Он не обманет ее доверия. Не подведет. И не станет надоедать ненужными расспросами, когда и без них ей так трудно.

Он узнает обо всем потом. Немного позже. А сейчас, сцепив зубы и скрепя сердце, постарается просто помочь. Поддержать. И оказать то понимание, которого она так сейчас ждет.

- Клянусь, что приду за тобой вместе с Таррэном. Хотя бы для того, чтобы кинуть в тебя камень и громко напомнить о твоем обещании. Гончие ведь по-прежнему держат свое слово?

Она странно усмехнулась.

- Еще бы.

- Тогда я приду. И, будь уверена, заставлю тебя его сдержать.

- Я учту. Но и ты имей в виду: если я твой камень вдруг поймаю, то он к тебе сразу вернется. Прямо в лоб, сечешь? И коли увернуться не сумеешь, то я перед Милле оправдываться за твою неуклюжесть не стану.

- Договорились, - спокойно кивнул Светлый и, наконец, отошел от побратима. А затем с показным безразличием отвернулся к Тилю и задал какой-то нелепый вопрос, над которым Владыка Темного Леса с таким же преувеличенным сосредоточением задумался.

Ллер Адоррас неверяще огляделся.

Боги... что они творят?! Зачем?! И почему?! Неужели они решили отпустить ее на поединок с Драконом?! Неужели согласились?! Неужели поверили, что другого выхода нет и не будет?! Ведь можно же подумать еще! Можно сесть, напрячься, пошевелить извилинами и... и выбрать кого-то другого, в конце концов! Если по-другому нельзя, то пусть это будет не Белка! Пусть возьмут любого из воинов! Пусть возьмут и встанут сами! Пусть сделают хоть что-то, но отговорят ее от этого ужаса!

Он бы и сам пошел, но разве они станут слушать?! Тиль только раз глянул и молча посоветовал не вмешиваться! Таррэн вообще посмотрел, когда Владыка Эоллара рискнул предложить (тоже - молча, чтобы дочь не узнала), как на пустое место! Но Белка... боги, только не она! Это просто чудовищно! Неправильно! Этого не должно быть! Так почему же они не протестуют?!! Почему не спорят до хрипоты, не доказывают свое мнение, не ругаются, не кричат и не бьют себя в грудь, обещая выйти на бой... если бой действительно - единственная возможность заставить Драконов слушать... почему не пойдут вместо нее! Почему, Торк возьми, они так легко ЕЕ отпускают?!

- Бел никогда не ошибается, папа, - вдруг очень тихо сказала Эланна. - Поверь, это правда. Они просто привыкли к этому. Да и я такое уже видела: знаешь, когда впереди - полная неизвестность и никто не знает, как лучше, только Бел умеет найти верную дорогу. А они верят ей. И только поэтому отпускают. Это - ее бой. И даже если мы решим ее заменить, Бел никому его не отдаст. Для этого она слишком... Гончая.

- Безумие, - покачал головой Владыка Эоллара. - Ты права: это - настоящее безумие! Но я, к сожалению, ничего не могу с этим поделать.

- И не надо. Когда-то я чувствовала себя точно так же, как ты сейчас. Но лорд Тирриниэль многое мне рассказал, и после этого я стала понимать их гораздо лучше. Поверь: это - единственный выход. И если там будет возможность выжить, будь уверен: Бел непременно выживет. А если нет, то у Таррэна всегда есть шанс успеть это исправить.

- В каком смысле? - опешил Владыка.

Эланна слабо улыбнулась.

- На ней горит его Имя, отец. А у нее в руках его родовой перстень. И это значит, что они будут вместе до самой смерти: ее или его. Действительно вместе, что бы ни произошло. Если с Таррэном что-то случится, Белка пойдет хоть к Ледяной Богине, чтобы его вернуть, и она это уже сделала однажды. А он, если что-то стрясется с ней, всегда может позвать ее, как Хозяин, которому она была предназначена свыше. Всегда вместе. Как одно целое. В горе и в радости. В счастье и в печали. В жизни или в смерти. Это и называется у Л'аэртэ "истинным обручением". А они обручены уже половину эпохи. И именно поэтому у Белки есть хоть какой-то шанс.

Владыка с сомнением покачал головой, однако ничего не ответил. Он уже знал результат недолго спора и отчетливо понимал: его слово тут ничего не решает.

- Тогда зови, - с тяжелым сердцем разрешил, наконец, Тирриниэль, и Таррэн с мрачной решимостью посмотрел на быстро темнеющие небеса.

Глава 19

На каменистом плато, окруженном со всех сторон неприступными черными скалами, было пусто и тоскливо. Ни ветерок не взъерошит ласково макушку, ни птица не запоет, приветствуя новое утро. Ни голоса, ни звука не слышалось над скорбно молчащими камнями. Набухшие с вечера тучи по-прежнему закрывали собой тусклое солнце. Воздух был влажным и промозглым. Серая пелена тумана неприятно клубилась под ногами. Даже зеленой травы нигде не видать. Только пустота. Неестественная угрюмая тишина. И древнее изваяние, раскинув далеко в стороны, как и шесть тысячелетий назад, свои широкие крылья, с молчаливым вопросом смотрело на незваных гостей.

Медленно шагнув сквозь портал, Таррэн со смешанным чувством взглянул на каменную Драконицу. Да, это была она - Великая Мать из его странных снов. Совсем как живая. С матово блестящей чешуей, покрытой мелкими капельками холодной росы. С мощным бронированным телом, в котором даже сейчас угадывалась неимоверная сила и нечеловеческая грация. С широко раскрытыми, словно в защитном жесте, крыльями. Могучим хвостом, чуть приподнятом в предупреждающем жесте. И узкой вытянутой мордой, на которой удивительно живо поблескивали умытые утренним дождем крупные раскосые глаза. Те самые глаза, которые так долго не давали ему покоя.

- Она? - негромко спросил Элиар, пристально изучая громадную статую. Таррэн молча кивнул. - Большая. И, кажется, где-то я ее уже видел.

Тирриниэль, остановившись рядом с сыном, бросил на Светлого острый взгляд. Ого. Неужто вспомнил? Видел ее во сне, который затем почему-то забыл? Может, даже разговаривал, как все они, а потом долго не мог понять, почему же ему все время кажется, что она на самом деле живая?

Кто знает, что с ним теперь происходит? Светлые, хоть и отказались когда-то от Огня Жизни, свое родство с Ушедшими все-таки не отрицают. А Элиар, к тому же, носит в себе частицу Л'аэртэ. Соответственно, и частичка Огня в нем все еще жива. Все еще теплится, заставляя хозяина быть гораздо вспыльчивее других Светлых, опаснее и, конечно же, сильнее.

- Когда Они придут? - Белка, как всегда, подошла совершенно бесшумно и, равнодушно покосившись на Драконицу, тронула мужа за плечо.

У Таррэна нервно дернулся уголок рта.

- Скоро.

- Чувствуешь их?

- Пока нет.

Гончая сосредоточенно кивнула.

- Ладно. Мне надо осмотреться. Скажи, чтоб не мешали.

Таррэн только вздохнул. А когда она бесшумно отошла, проводил долгим взглядом, в котором плескалась настоящая мука и еле сдерживаемое отчаяние.

- Останови ее, - тихо попросил Тирриниэль. Так, чтобы не услышал даже настороженно озирающийся ллер Адоррас, который, вопреки всем доводам, решил во что бы то ни стало присутствовать на Суде. Вместе с телохранителем и главой своего Совета. Хорошо хоть, Эланну не взял. Вернее, буквально приказал ей сидеть во Дворце. А то Тиль не знал бы, как разорваться надвое, чтобы и ее прикрыть от возможного гнева Драконов, и невестку не потерять. - Я знаю, ты можешь. Останови Бел. Прошу тебя.

Таррэн только сжал челюсти.

- Прости, отец.

- Она не настолько сильная, - тоскливо прошептал Темный Владыка. - И это не ее бой. Это нам надо стоять на этом Суде, как прямым потомкам. Возможно, вместе с Элиаром. Но никак не ей.

- Она - Л'аэртэ.

- Она - наполовину человек!

Таррэн устало прикрыл глаза, пряча бушующие внутри чувства, а когда открыл их снова, Тиль едва не отшатнулся: там было столько боли и страдания, что сердце едва не рвалось на части. Но при этом Владыка видел и другое: Таррэн не сделает сейчас ничего, чтобы остановить супругу, потому что твердо уверен - есть нечто выше его чувств к ней, нечто сложнее, чем древний спор двух различных Народов. Нечто важнее даже его собственной жизни. Нечто, чего даже повелитель Проклятого Леса был не в силах изменить. Какой-то рок. Проклятие. Ужасающая закономерность. Неотвратимость приближающейся развязки. Просто сама Судьба. И это так отчетливо горело в глазах Таррэна, что у Тирриниэля впервые в жизни опустились руки.