Юрьев день, стр. 19
В Осокине перед господским домам топчутся мужики и бабы, согнанные с убогих рытовских деревенек. Подле крыльца приказчик Трофим с ноги на ногу переминается. Как и у Мирона, на все у него один сказ:
— Знать ничего не знаю, православные. Потерпите.
Тревожатся крестьяне, переговариваются. Своим умом норовят дойти, зачем их собрали.
— Царю на военные дела деньги нужны. Вот и прислал людей, — сказал кто-то.
Здравой показалась мысль. Стали мужики головы ломать: сколько еще денег придется платить царю, а главное, где те деньги взять.
— А может, государь Иван Васильевич хочет долю крстьянскую облегчить и о том писцы объявлять будут? — какой-то мужичонка предположил.
Зашумели все, завздыхали:
— Кабы так!
Наконец растворилась дверь верхней горницы, вышли степенно писцы.
С ними дворянин государев Рытов.
Притихли все.
Рытов оглядел собравшихся, проверяя, точно ли его приказание выполнено. Доволен остался. Крикнул звонко:
— По делу великой важности собрал вас, крестьяне!
И склонился к высокому грузному писцу, должно главному:
— Изволь, Дмитрий Андреевич!
Писец вперед выступил, толстыми губами пожевал и начал голосом низким и хриплым:
— Ведомо вам, что многие годы воюет государь Иван Васильевич с соседними властителями. От той войны разорение учинилось и многие земли в запустение пришли. Потому повелел царь и великий князь Иван Васильевич описать те земли, с указанием точным, которые из них впусте лежат, а которые пашутся. А также кому те земли даны и кто на них живет...
Внемлют мужики и бабы затаив дыхание царскому писцу. А тот далее речь ведет:
— И дабы порядок в описании том нарушен не был, установил царь и великий князь всея Руси Иван Васильевич заповедные годы, в которые бы выход крестьян от одного помещика к другому запрещен был...
— Постой! — закричал дядька Никола. — Это что ж, теперь мы, стало быть, от Рытова уйти не можем? Так, что ли?
— Именно так, — спокойно, и недовольства не выражая, ответил писец.
— Помилуй! — Дядька Никола вперед начал проталкиваться. — Мы расчет с барином сделали, вчера сполна заплатили пожилое. Нам-то как же? Нас-то, верно, тот царев указ не касается?
Писец опять губами пожевал, видать, такая у него была привычка, на дядьку Николу в упор уставился и возвысил голос:
— Кто ты такой есть, чтобы царевы указы тебя не касались, а?
Зашумели мужики. А писец — здоровая у него оказалась глотка — рявкнул:
— Молчать! Царский указ читать буду!
Мужики, понятно, разом стихли. А писец развернул поданную ему бумагу и зычным голосом принялся читать:
— «Царь и великий князь всея Руси Иван Васильевич с боярами приговорил...»
Долго читал писец. Мало что понял Тренька. Все более на дядьку Николу поглядывал. А тот чем далее, тем лицом темнее делался.
Умолк писец. Откашлялся глухо.
— Понятно ли? — спросил. — Уразумели указ государя нашего Ивана Васильевича али нет?
— Уразумели... — отозвались мужики нестройно.
А дядька Никола опять вперед полез:
— Постой, мил человек...
Писец свысока:
— Не мил человек я тебе — государев подьячий.
— По мне, хоть самим сатаной будь! — остервенился дядька Никола. — Почто вчера Иван Матвеевич деньги брал? Выход сулил? А ноне ты царев указ читаешь, что выходу не быть!
Осклабился подьячий:
— Должно, не знал Иван Матвеевич государева указа, потому и сулил.
— Как же так, Иван Матвеевич? — вплотную к Рытову подступился дядька Никола. — Взявши деньги, выходит, обманул, обвел вокруг пальца. Так, что ли?
Рытов поверх Николиной головы посмотрел:
— Что лишне, в счет будущего оброка пойдет... — И к кучке малой своих крестьян зычно и строго: — Глядите, царев указ все слышали? Коли кто указ нарушить задумает, пусть на себя пеняет. Не будет ему ни жалости, ни пощады! Учинил государь с боярами заповедные лета, выход запретил. Потому должно быть вам всем на моей земле до нового государева установления.
— Эхе-хе! Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! — с тоской безмерной вздохнул кто-то подле Треньки.
— А теперь, — закончил Рытов, — по домам, мужики! — И внезапно к дядьке Николе оборотясь: Берегись, раб. Коли удумаешь что — под землей найду, кожу сдеру. А мальчонку твоего — псам...
Рванулся дядька Никола к дворянину государеву Ивану Рытову, а сзади люди, что приехали с царскими писцами, его под руки.
— Не балуй!
Огляделся дядька Никола глазами, налитыми кровью, царевых слуг стряхнул:
— Не трожь, холуйское племя!
И, повернувшись круто, дороги не разбирая, — к дому.
Невесел был тот путь. Молчком шли. Даже Урван, опустивши хвост, плелся.
Вместе, едва десятком слов перемолвившись, пообедали.
Поднялся из-за стола дядька Никола, сказал твердо, как о деле решенном:
— Уйду от Рытова. И за обман посчитаюсь. Крепко! — И к Треньке: — Коли воли не дают, ее надобно силой брать. Запомни, Терентий. На всю жизнь!
Кивнул Тренька головой и серьезно, ровно взрослый, ответил:
— Запомню!
Иллюстрации
