100 великих супружеских пар, стр. 78
В первые годы «культурной революции» Мао был полон доверия к Цзян Цин. Подобно небесному светилу, он высоко стоял над миллионами людей. Однако официальное положение «солнца нации» не давало гарантий от комплексов, одолевающих временами если не всех, то многих мужчин. И «кормчий» пытался найти в близкой ему женщине опору, обрести с её помощью внутреннее равновесие.
Мао жил в некоем фантастическом мире, где действительность перемежалась с иллюзиями. Среди реальных людей ему виделись образы китайского фольклора — черти, оборотни, духи. Цзян Цин научилась направлять его.
Власть во второй половине 1960-х — начале 1970-х ассоциируется у многих китайцев не с лучезарным Мао, а с Цзян Цин в зелёной армейской кепке с красной звездой среди толпы преданных ей хунвэйбинов. В годы «культурной революции» она — связующее звено между Председателем и «студенческими массами».
На съезде компартии в 1969 году Цзян Цин под гром аплодисментов была избрана в Политбюро. Летом следующего года на пленуме она вступила в схватку с могущественной «военной» группировкой Линь Бяо. И победила. Во многом благодаря вмешательству супруга, опубликовавшего в её поддержку письмо под заголовком «Мои кое-какие соображения».
Но Мао Цзэдун стал терять доверие к жене. То ли сам он в запоздалом прозрении увидел неспособность Цзян Цин и её окружения к серьёзным делам, то ли его убедили в этом ветераны партийного руководства, но лик «солнца нации», обращённый к жене, становился всё более хмурым и неприветливым.
В последние годы своей жизни он предпочитал изъясняться с женой в письменной форме. В ответ на очередную просьбу о личной встрече от него поступала такая, например, записка: «Цзян Цин, нам всё-таки лучше не видеться. Ты не исполняешь многое из того, о чём было между нами говорено за многие годы. Так зачем же видеться? Есть ведь труды марксизма-ленинизма, есть мои книги, но ты их не изучаешь. Я обременён тяжким недугом, ведь мне уже 81 год — как не понять? У тебя большая власть, я помру — что будешь делать? К тому же ты не обсуждаешь крупные дела, а изо дня в день шлёшь людей по пустякам. Пожалуйста, обдумай это».
Теперь Цзян Цин должна была добиваться свиданий с Председателем через канцелярию ЦК КПК, откуда прошения передавались на личное утверждение «кормчему». Нередко её визиты удручали старца, например когда она попросила 30 тысяч юаней. После ухода жены по щекам Мао покатились слёзы: «Она увидела, как я немощен, и готовит себе отступление, намереваясь унаследовать мои гонорары…»
Цзян Цин, судя по всему, и вправду не испытывала к Мао Цзэдуну особого сочувствия, она даже не проявляла интереса к его болезни.
Летом 1974-го, когда здоровье Мао Цзэдуна улучшилось, он собрал заседание Политбюро. Между ним и Цзян Цин началась очередная перепалка из-за Дэн Сяопина. «Как говорил старина Конфуций, — процитировал Мао древнего философа, — речи должны вызывать доверие, а дела — приносить плоды». После чего вдруг произнёс: «Послушайте, она отнюдь не представляет меня, она представляет сама себя. В ней две части: одна — хорошая, а другая — не слишком».
На этом заседании Мао впервые, указав пальцем в сторону Цзян Цин, воскликнул: «Да ведь она, можно сказать, из шанхайской банды! Прошу обратить внимание, не надо создавать секту четырёх!»
Мао всё более и более отдалялся от супруги. По воспоминаниям окружающих, он даже вздыхал: «Простолюдины, когда хотят развестись, идут в суд, а куда мне направить заявление?»
Тем не менее Цзян Цин продолжала повсюду называть себя доверенным лицом Председателя, утверждая, что он здоров и отлично себя чувствует.
«После меня ты упадёшь на дно самого глубокого ущелья. Твоё тело разобьётся вдребезги», — незадолго до своей смерти писал Мао Цзэдун жене. И оказался провидцем.
«Великий кормчий» умер 9 сентября 1976 года, а менее чем через месяц в Пекине арестовывают ближайших его соратников, так называемую «банду четырёх», в которую входила и Цзян Цин. Официальное разъяснение было кратким: «четвёрка» планировала контрреволюционный переворот, но её опередили.
Лишь в ноябре 1980 года начался судебный процесс. Цзян Цин, появляясь в зале заседаний специального трибунала, выкрикивала: «Революция — не преступление, бунт — дело правое!», издевательски вопрошала судей, где они прятались, пока она в течение десятков лет находилась рядом с Председателем. Она отрицала все обвинения, так и не признав себя виновной. «Я была собакой Председателя Мао, — заявила она. — Если он приказывал искусать кого-то, я делала это».
В январе 1981 года трибунал приговорил Цзян Цин к смертной казни с двухлетней отсрочкой приговора и пожизненным поражением в политических правах.
Спустя два года казнь была заменена пожизненным заключением. В тюрьме Цзян Цин имела право раз в две недели видеться со своей дочерью Ли На.
Однажды она на какое-то время ослепла. Потом у неё обнаружили рак горла. От облучения во время лечения выпали волосы. В мае 1984 года Цзян Цин по состоянию здоровья перевели из тюрьмы под домашний арест в Пекин.
Рано утром 14 мая 1991 года жену Мао обнаружили повесившейся в одной из комнат её пекинской резиденции. Утверждают, что она повесилась на спинке кровати, сделав петлю из пояска халата.
…Когда Мао ухаживал за молодой актрисой на «красной» революционной базе в Яньани, он посвятил ей несколько трогательных стихов. В этих одах говорилось о желании быть похороненным вместе с любимой.
Китайские партийные деятели нарушили волю вождя, посчитав, что не стоит осквернять мавзолей памяти Мао прахом какой-то заурядной в прошлом актрисы, пусть даже и ставшей впоследствии его «законной и любимой женой и верным сторонником в революционной борьбе». Тело Цзян Цин кремировали и пепел втайне от общественности передали её дочери от брака с Мао — Ли На.
Лоренс Оливье и Вивьен Ли
Никто не может сказать с уверенностью, как познакомились Вивьен Ли и Лоренс Оливье. По одной из версий, Вивьен обедала в знаменитом «Савое» вместе с Джоном Бакмастером, сыном Глэдис Купер. Он указал ей на сидевших за соседним столиком Оливье и его жену, актрису Джилл Эсмонд: «До чего же забавно выглядит Ларри без усов». Непонятно почему, но эта реплика рассердила актрису. «Я возмутилась и произнесла весьма напыщенно, что ничуть не нахожу его смешным. Когда мы уходили, Ларри подошёл к нам и пригласил меня провести с ними вместе уик-энд. Я ответила, что он, конечно, имеет в виду и моего мужа, и мы приняли приглашение; я помню, что мы играли в футбол, а потом Ларри, поднимавший оглушительный шум, вдруг уснул как убитый, свалившись под пианино».
Но ещё до этой встречи Вивьен незадолго до Рождества 1934 года побывала на спектакле Королевского театра, где Оливье блистал в роли эксцентричного Тони Кэвендиша. Повернувшись к приятельнице, она заявила: «Вот за этого человека я выйду замуж». Та возразила: «Не сходи с ума. Вы оба женаты». Ответ Вивьен («Не важно. Всё равно я выйду за него в своё время. Ты увидишь») со всей ясностью свидетельствует, что все эти годы она жила страстным предощущением нового, другого будущего и встречи с человеком, который повернёт её судьбу.
Вивьен родилась в Индии, в Париже закончила комедийную школу, своё обучение завершила в Королевской драматической академии в Лондоне. Её муж, юрист Герберт Ли Холман, владел фирмой в Темпле и был далёк от театра. В 1932 году в семье родилась дочь Сюзанна.
По прошествии нескольких недель Оливье отпраздновал рождение сына Саймона Тарквина. По воле судьбы прибавление в семействе совпало с первым случаем, когда он с Вивьен играли вместе. Три с небольшим месяца съёмок «Огня над Англией» изменили жизнь обоих актёров.
При встрече она ограничилась вежливой фразой — как приятно, что они работают вместе. Ответ Оливье широко известен: «Скорее всего, мы кончим тем, что подерёмся. Все так надоедают друг другу во время съёмок».
Лоренс и Вивьен сразу ощутили редкостную духовную близость. Дороти Мазер, куратор актёров, вспоминает: «В Денхеме было принято, чтобы все сидели вместе за длинными обеденными столами, а не парами — во избежание сплетен. Вивьен и Ларри сидели вдвоём, совершенно поглощённые друг другом, и никто не мог даже подумать устроиться рядом с ними. Их окружало огромное пустое пространство. Они были так влюблены, что вокруг возникала особая атмосфера…»